Звезда Берсеркера (Клуб Любителей Фантастики — « L») - Фред Саберхаген

Селеста, стоявшая рядом, подвинулась немного ближе, легко коснулась его боком. Это ему начинало надоедать. Никакой внешней независимости. Похоже, она больше не может без него.

Потом он забыл о женщинах. Пауза заканчивалась, Лерос, ведущий священник Турнира, объявил имена новой пары.

— Рудольф Тадбери — Томас Цепкий.

Тадбери, имевший уверенный вид военного предводителя, отсалютовал Леросу и Томасу мечом, прежде чем началась схватка. Томас неопределенно взмахнул копьем — это можно было расценивать как салют, а можно было и не расценивать. Потом он опустил наконечник копья, готовый нанести удар или уклониться от чужого. И двинулся вперед. Шенберг критическим взглядом следил за схваткой. Ему казалось, что он уже начал — только начал — понимать, как должна вестись дуэль с примитивным колющим или режущим оружием.

Меч Рудольфа, конечно, не имел такого радиуса нанесения ударов, как копье. Поэтому Рудольф попытался свести это преимущество на нет — отрубить наконечник, часть древка и приблизиться к противнику на такое расстояние, где он мог эффективно действовать мечом. Примерно этого же ожидал Шенберг. Он читал теоретические работы историков, посвященные индивидуальному бою. Видел игры Анахронистов, с их тупыми мечами и копьями. Но его деревянные мечи взрослых детей тогда не интересовали.

Успеха избранная Тадбери тактика не принесла. Древко копья было защищено витыми полосами металла, бегущими от наконечника к концу копья, и меч их прорубить не мог. К тому же, Томас был великим мастером обращения с копьем, поэтому шансов испытать свой прием Тадбери не получил. Рудольфу не удалось приблизиться на желаемое расстояние к противнику. Томас заставлял наконечник копья мелькать, словно язык змеи, и ловко парировал им или древком удары, которые могли угрожать его голове или мощному туловищу. А потом, неожиданно, все изменилось. Томас перестал держать врага на дистанции, используя длину копья. Одним ударом он смахнул в сторону меч, бросил копье, прыгнул на противника, и сжал его в борцовских объятиях.

Вздох изумления пронесся над кругом арены. Тадбери тоже явно был захвачен врасплох. Копье и меч упали на истоптанную землю, двое закружились в гротескном танце. Каждый пытался подсечь или бросить другого. У Томаса явно было преимущество в силе и, очевидно, умении. Когда борющиеся упали, наверху оказался Томас. Рудольф растянулся, придавленный, лицом вниз. Толстое предплечье Томаса превратилось в рычаг, который должен был сломать жилистую шею Рудольфа. Рудольф, прижатый животом к земле, брыкался и выкручивался, извиваясь с отчаянием обреченного. Но сопротивление его, похоже, было напрасным. Лицо его покраснело, потом стало багровым. «Кислород в его легких вот-вот совсем кончится», — подумал Шенберг. Он надеялся, что тот быстро потеряет сознание и не испытает сильной боли. Чуть отодвинув Селесту, он сделал шаг к кругу, чтобы лучше видеть. Шенберг знал, что многие земляне, увидев его сейчас, решили бы, что он — отвратительный садист. На самом деле, он не желал страданий ни одному живому существу.

Шенбергу хотелось самому принять участие в Турнире. Конечно, он понимал, что с такими бойцами ему не встретиться на равных условиях, то есть с привычным для них оружием. В прошлом сезоне, когда он охотился с Микеной, тот показал, как пользоваться охотничьим копьем. И Шенберг удачно провел несколько опасных испытаний одолженного оружия. Конечно, участие в таком Турнире — совсем иное дело. Но охота с копьем — она осталось в его памяти как одно из самых ярких впечатлений в его жизни, о котором он никому не рассказывал до сих пор. Правда, едва ли он мог рассчитывать на то, что ему позволят участвовать в Турнире. Возможно, ему удастся выяснить, как производится отбор участников и когда начнется следующий всепланетный Турнир. Очевидно, во время следующего охотничьего сезона. Значит, если он будет упражняться где-нибудь на Земле и снова прилетит через пятнадцать лет… Возможно, один из сыновей вот этих людей убьет его.

Очень маловероятно, мягко говоря, что ему удастся выиграть Турнир на Хантере, сколько бы он не учился и не тренировался. Он не спешил умирать, и знал, что приближение смерти его испугает, как это уже бывало в прошлом. Но стоило бы рискнуть, стоило бы… Ради того безвременного отрезка жизни, который он должен пережить перед самым концом. Ради полнейшего момента существования, когда монета с двумя сторонами — Жизнью и Смертью — завертится перед алтарем бога Случая. Эти монеты стоили для него куда больше скучных годов, составлявших большую часть того, что люди называли цивилизацией.

Теперь Рудольф уже не пытался сбросить своего убийцу и даже перестал скрежетать зубами и стонать. Лицо его стало сине-багровым и жутким. Теперь слышалось лишь трудолюбивое сопение Томаса Цепкого, которое вскоре успокоилось — Томас почувствовал, что жизнь покинула тело, на котором он лежал. Он отпустил голову Рудольфа и встал, очень ловкий в движениях для такого крупного человека, каким был он.

Шенберг взглянул на Селесту, та рассматривала ногти. Совсем не потрясенная тем, что перед ней произошло, лишь чуть, с некоторым отвращением, сжавшая капризно губки. Когда он посмотрел на нее, вопросительно улыбнулась. Он отвернулся, глядя на Атену. Та наблюдала, как готовятся к схватке следующие двое. Она углубилась в собственные мысли. Шенберг и остальной внешний мир были позабыты.

Со стороны стоянки корабля легкой походкой приблизился де ла Торре, остановился рядом с Шенбергом.

— Как прошла последняя? — спросил он, вытягивая шею, глядя на тела побежденных, которые рабы стаскивали в одно место.

— Все было превосходно, оба хорошо дрались.

— Ванн Номадский — Вулл Нарваез.

Это была последняя схватка дня. Атена повернулась к Шенбергу — но глаза ее были обращены в другую сторону, — и прошептала:

— Что это у него на поясе? Три или четыре пары, нанизанные на шнур.

— Похоже человеческие уши.

Де ла Торре хмыкнул. Шенберг, удивленный, нахмурившись, бросил на него быстрый взгляд.

Ванн Номадский помахивал мечом с видом неуклюжего новичка, но едва ли этот обман был рассчитан на реальное заблуждение противника. Комичность ситуации возросла после того, как Вулл Нарваез тоже избрал тактику невинной внешности. Он двигался с видом совершенно безобидного крестьянина, явно хорошо отработанным и проверенным. Вооружен он был вилами, которыми сейчас осторожно помахивал в сторону противника. Одежда у него была грубая, губы искривились в тупой улыбке. И выглядел он не бойцом, а неуклюжим грязным фермером, который старается распалить себя перед непривычной жестокой схваткой. Воины, пережившие уже сегодняшние схватки, расслабились, отдыхали, в хорошем настроении, наслаждаясь шарадой-спектаклем. Они свистели, улюлюкали, выкрикивали оскорбительные советы. Ларос раздраженно взглянул на них, но, к удивлению Шенберга, ничего не сказал. Шенберга озарило — участники Турнира стояли даже ближе к богам, чем Лерос, хотя тот и был высокопоставленным священником.