Владимир Высоцкий без мифов и легенд - Виктор Бакин

Эту роль в фильме сыграл Олег Борисов. Играл хорошо, как мог играть один из лучших актеров тогдашнего советского кино. Но ко­гда сравниваешь его игру в том же эпизоде с «пробой» Высоцкого, начинаешь понимать, что запретители Высоцкого вредили не толь­ко ему, но и вообще искусству.

Он в этот фильм предложил «Балладу о детстве», написанную накануне. Но в фильм это, одно из лучших произведений, тогда не вошло. При сдаче фильма режиссеру было предложено убрать из песни три куплета. Ни Высоцкий, ни Шешуков на это не согласи­лись. Кроме того, режиссеру предлагалось убрать кадр с изображе­нием Государственного флага СССР, не называть в фильме Поль­шу — Польшей, а поляка (соперника героя по рингу) — поляком, настоятельно предлагалось убрать кадры военнопленных немцев, работающих на наших стройках, изъять фразу «Товарищ Сталин не позволит» из звучащего по радио сообщения ТАСС.

И.Шешуков выполнил предписания почти в полном объеме. Фильм это не спасло. Его положили «на полку» из-за жестокого реализма. Выпустили фильм на экраны в новой редакции только в 87-м году, и «Баллада о детстве» прозвучала в нем в сокращен­ном виде.

Эту балладу Высоцкий часто исполнял на своих концертах. Пы­таясь осмыслить историю страны, он здесь обращался к личному опыту, к собственным впечатлениям и воспоминаниям.

5 декабря Австрийское телевидение снимает Высоцкого для документального фильма. Режиссер Роберт Дорнхельм решил по­казать Высоцкого во всех ипостасях: театрального актера, артиста кино и автора-исполнителя своих песен. В начале фильма телеведу­щий рассказывает о поющих поэтах, приводит в пример знаменито­го немецкого барда Вольфа Бирмана, а затем приглашает зрителей познакомиться с русским поэтом, певцом и актером Владимиром Высоцким, «портрет» которого приготовил Роберт Дорнхельм.

В ленту включены фрагменты фильма «Сказ про то, как царь Петр арапа женил» и рассказ о Высоцком кинорежиссера А.Митты. Кроме того, Высоцкий дал довольно подробное интервью, пе­ремежающееся исполнением нескольких песен. «Я пою о вещах, ко­торые задевают и беспокоят всех, — сказал Высоцкий Р.Дорнхелму. — Я чувствую, что помогаю приводить вещи в порядок тем, что пишу эти песни».

12 декабря на даче фотокорреспондента журнала «Советский Союз» Юрия Королева Высоцкий дает интервью Фрицу Пляцгену — корреспонденту телевидения ФРГ. Среди вопросов, обычно задавае­мых, были два необычных:

—   Володя, кто пишет вам песни?

—  Я сам. Это мое — как хочу, так и пою!

—  Как буржуазный корреспондент я могу задать провокацион­ный вопрос: нравятся вашему начальству ваши песни?

—   Это не провокационный вопрос, — ответил Высоцкий, но разъяснять ничего не стал.

ВЫСОЦКИЙ — ГАМЛЕТ — ЗОЛОТУХИН

После гастролей в Болгарии перед театром забрезжила перспек­тив расширения гастрольной географии. Зная нестабильность по­ведения и импульсивность характера Высоцкого, Любимов вновь ищет возможность ввода на роли Галилея и Гамлета. Это было есте­ственное и отчаянное желание режиссера сохранить спектакли, со­хранить творческую форму всех остальных актеров. В середине де­кабря он предлагает И.Бортнику репетировать Гамлета:

—   Я не хочу от него зависеть...

—   Но ведь спектакль полностью сделан под Высоцкого...

—  Тебе надо взять и выучить текст. У вас с ним одинаковое ка­чество темперамента, и мне не надо будет ничего переделывать, ми­зансцены останутся те же.

Отказ Бортника страшно возмутил Любимова:

—  Я тебе предлагаю играть ГАМ-ЛЕ-ТА! Ты отказываешься иг­рать ГАМ-ЛЕ-ТА!

Жена Любимова Людмила Целиковская смеялась мефистофель­ским смехом: «Ха-ха-ха, он не хочет играть Гамлета!»

Л.Филатов, по мнению Любимова, на роль не подходил — «у него много желчи, таков склад ума». Оставался Золотухин, которо­го не нужно было уговаривать.

Из дневника В.Золотухина: «Любимов: — Ты мне кажешься ближе к данному решению. Я не знал, что ты оказывается, даже за­нимался этой ролью... Я тебе помогу... С господином Высоцким я работать больше не могу. Он хамит походя и не замечает... Уезжает в марте во Францию. Ездит на дорогих машинах, зарабатывает бе­шеные деньги, — и я не против... на здоровье... но не надо гадить в то гнездо, которое тебя сделало... Что же это такое?!

Золотухин:

—   Мы потеряем его, когда будет найден другой исполнитель. Заменить, может быть, и следует, но, думаю, не по-хозяйски было бы его терять совсем.

—   Да он уже потерян для театра давно. Ведь в «Гамлете» я вы­строил ему каждую фразу, сколько мне это мук и крови стоило, ведь артисты забывают...

—   Я видел один из последних спектаклей «Гамлета». Это стало сильнее неузнаваемо. Сначала я не был поклонником его исполне­ния, теперь это очень сильно. И спектакль во всем механизме стал отлажен и прекрасен.

—   Я тебя не тороплю. Ты подумай.

—   А чего мне думать? Отказываться? Для меня, для актера лю­бого на земле, пробовать Гамлета — великая честь и счастье. Но для того чтобы я приступил к работе, мне нужен приказ, официальное назначение. Потом, если у меня не будет получаться, вы можете от­менить этот приказ, и в данном случае я не хочу, чтобы мы тут иг­рали друг перед другом, но чтоб это не носило такой самодеятель­ный оттенок. Официальное, производственное назначение, а там уж видно будет...»

На том и порешили...

В. Золотухин: «Ну вот, теперь надо думать, что делать с Володей, с этикой-эстетикой я разделаюсь. Боязнь эстетики — удел слабых. Так, кажется, у Достоевского. Надо найти форму физическую».

Вот такой «хозяйственный» друг был у Высоцкого. Ну и пусть «мы потеряем его», только «не по-хозяйски» это. И на «этику с эс­тетикой» плевать, хотя прекрасно знал, как Высоцкий относится к предполагаемому вводу. На вопрос «быть или не быть?» Золотухин для себя давно ответил. Еще в 67-м году, когда готовил несостояв­шегося Кузькина, он сам себе дал амбициозную оценку: «Я чувст­вовал и понимал свое положение первого артиста».

В.Смехов: «Однажды (у Любимова) сорвалось: ах, ты (Высоц­кий) не явился вовремя из-за рубежа, опять отмена «Гамлета», опять лихорадка — амба! Срочно ввести нового исполнителя! Ага, один «сачканул», ибо испугался, другой — по-другому, третий согласил­ся. Начались репетиции... И Демидова, и я отказались участвовать: не из-за подвижничества (его не бывает в быту), просто из непри­язни к обреченной и поспешной попытке. Володю не терзала за­висть: у него даже никакого сомнения не было, что Золотухин не допрыгнет до его планки. Это была ревность из-за роли, как из-за любимой женщины, с которой хочет переспать другой. Таков ха­рактер Высоцкого. Того, кто согласился, никак не осудить по зако­ну профессии. Но думаю, что его суд над самим собой и здесь, и в других случаях добровольного двоедушия более тяжек, чем мож­но подозревать...»