Терновый Король - Грегори Киз

Он помнил эту строчку потому, что, в отличие от прочих, она всегда казалась ему лишенной смысла.

Впрочем, сейчас она по-прежнему совершенно ни о чем не говорила.

Но теперь, когда Казио ее вспомнил, ему вдруг почудилось, будто где-то вдалеке звучит рог.

Внезапно для Мюриель все вокруг стихло, как будто звуки внешнего мира со всеми атрибутами сражения отодвинулись от нее на неопределенное расстояние. Она глядела на мертвое лицо дочери и видела ее маленьким ребенком, которого держала на руках. Вспоминала, как в возрасте шести лет та пролила молоко на ковер в гостиной. Видела ее перед собой, как живую, в подвенечном платье. Неизбывная боль сковала грудь Мюриель. Горькая и невыразимая тоска переполняла ее душу и безудержно рвалась наружу.

Королева смутно сознавала, что подобная участь постигла не только Фастию. А должно быть, и Элсени, и Эррен, и Чарльза…

Однако безмятежная тишина наступила только внутри ее собственного мира, но не снаружи. Вокруг нее продолжалось сражение. Сталь билась о сталь, и отчаянные вопли Нейла свидетельствовали о том, что он еще жив. Но помимо шума битвы явственно выделялся и другой звук – мелодичный голос рога, который с каждым мгновением становился все громче и громче.

Поначалу он слышался откуда-то издалека, как будто с другого конца света, но теперь звучал так, будто расстояние между ним и Мюриель существенно сократилось. Внезапно она поняла, что звук вовсе не приближался, а просто становился громче. Из этого явствовало, что его источник находился где-то совсем рядом.

Но где? Озадачив ее, это странное явление неким таинственным образом отстранило от королевы мертвое лицо Фастии и ее собственные воспоминания… Определить, откуда исходил звук, оказалось совсем нетрудно – его источником было то самое праздничное чучело, которое всего день назад Элсени украшала цветами. Теперь перед затуманенным взором королевы оно обретало все новые и новые очертания. Происходило это так же медленно и неотвратимо, как на мутном белесом горизонте занималась утренняя заря.

Мюриель остановила на файнглесте неподвижный взгляд и вместе с тем услышала, что рог зазвучал еще громче. Она заметила, что преображение чучела стало происходить быстрее прежнего. С каждым мигом уплотняясь и вырастая, оно все больше обретало форму, напоминавшую человека. Королева была не в состоянии двигаться, не то чтобы говорить. Ее ум был не способен дать видению никакого разумного объяснения, кроме того, что она стала свидетелем сна наяву.

Преображение файнглеста продолжалось. В какое-то мгновение завывание рога стало столь громким, что Мюриель пришлось закрыть уши руками. Однако, к ее крайнему изумлению, это ничуть не поправило дела – ладони никоим образом не приглушили пронзительного звука. Столь же бесполезны оказались и попытки отвести взор от чучела. Меж тем оно затрепетало, как осиное крыло в полете. Прямо из головы выросли руки и длинные и гордые рога. Открылись почти человеческие глаза – две ярко-зеленые сферы посреди черного миндаля. Одновременно в нос королеве ударил какой-то приторный запах, с которым не мог сравниться даже тошнотворно-сладостный аромат цветов.

Достигнув высоты в два человеческих роста, перед ней предстал сам Терновый король. Уставившись на него как завороженная, королева встретила на себе его взгляд. Сотворенная из пятнистой коры, его плоть была совершенно нагой. Нижнюю часть лица обрамляла лохматая кучерявая борода, и такие же космы свисали с головы. Глаза, словно у новорожденных, казалось, одновременно видели все и ничего. Он зашевелил ноздрями, и из его горла вырвался какой-то звук, который для нее значил так же мало, как и сопение какого-нибудь странного зверя.

Пригнувшись, Терновый король еще раз принюхался. Хотя его нос по форме был весьма похож на человеческий, он почему-то напомнил королеве лошадиный или олений. Холодное и сырое дыхание источало запах лесной речки, от которого кожа Мюриель сразу покрылась мурашками.

Терновый король обратил свой странный взор к Фастии, потом, сощурившись, вновь перевел его на Мюриель. Теперь его глаза превратились в щелки, каждая величиной с ее палец.

В этих глазах растворилось все ее прежнее видение мира. Она увидела в них странные дремучие леса, густо поросшие деревьями, мхом и одеревеневшим папоротником. Увидела зверей с совиными глазами, по виду напоминавших породистых псов.

Медленно смежив веки, Мюриель прищурилась еще раз. И теперь ее взору предстал Эслен в руинах. Его опутывали ползучие ветви черного терна, цветы которого напоминали багровых пауков. Она увидела под звездами Новые земли. Их покрывали темные воды, в которых зарождалось бледное пламя. Она увидела широкий коридор, погруженный во мрак теней, и трон из черного, словно закопченного сажей, камня. На нем вырисовывалась фигура, лица которой было не видно, но глаза горели зеленым огнем. Она услышала смех, который был похож на собачий лай.

И вдруг в зеркале из отполированного черного янтаря Мюриель увидела собственный мертвый лик. Вскоре его вновь сменило лицо Тернового короля. Но на этот раз королева взирала на него без всякого страха, как будто она уже по-настоящему умерла и приподнялась над всеми мыслями и заботами смертных. Словно во сне, она потянулась, чтобы коснуться его бороды.

Лицо Тернового короля тотчас скривилось, как будто от гнева и боли. Казалось, из недр его тела вырвался звериный рев. Дикий и безумный, он был начисто лишен всего человеческого.

Эспер находился слишком далеко от своего лука. Греффин добрался бы до Винны и Огра прежде, чем лесничий успел бы наложить стрелу на тетиву. Поэтому он сделал то единственное, что мог сделать в своем положении, а именно: метнул в греффина топор. Тот ударил зверя по затылку и отскочил, оставив зиять в его голове глубокую рану, из которой начал течь рубиновый ручеек.

– Выходит, у тебя, поганая тварь, тоже есть кровь, – прорычал Эспер, испытав при этом нечто вроде нездорового удовольствия.

Греффин медленно обернулся к нему мордой, и Эспер ощутил, как до самых костей проникает в его тело исходящий из глаз монстра жар. Однако он не оказал на лесничего такого же опасного действия, как прежде. Эспер почувствовал, как задрожали колени, однако на сей раз, к счастью, ноги не подвели его. Когда зверь подошел к нему ближе, Эспер схватился за кинжал, но при этом смотрел не на греффина, а на Винну. Он хотел напоследок налюбоваться ею, чтобы никогда не забыть ее лица.

Он уже не мог восстановить в памяти лица Керлы и не хотел, чтобы это повторилось с Винной.

Как ему повезло, что за одну жизнь ему довелось полюбить дважды! Но удача всегда имеет свою цену. Должно быть, сейчас как раз пришло время платить.