Антология мировой фантастики. Том 1. Конец света - Айзек Азимов

В советской фантастике 20-х гг. изображение всемирной катастрофы стало едва ли не самым излюбленным штампом. Впрочем, начало тому было положено еще до революции — уже в 1907 г. Валерий Брюсов описал всемирную экологическую катастрофу и последующую гибель цивилизации в декадентской пьесе «Земля». В 1921 г. им была создана пьеса «Диктатор» (опубликована только в 1986 г.), описывающая другую катастрофу — демографическую. Отдал дань теме и Михаил Булгаков, в пьесе «Адам и Ева» (1931) описавший гибель почти всего человечества в мировой войне. Однако большинство тогдашних авторов подходило к теме мирового катаклизма с куда более оптимистических (если не сказать — жизнеутверждающих) позиций. Как правило, подразумевалось, что несчастье постигнет лишь «ту» часть мира — сторону, на которой находится идеологический и военный противник Да и катастрофа, как правило, все же не превращалась в абсолютную, а завершалась пролетарской революцией, после которой рабочие с помощью Советской республики очень быстро уничтожали последствия катаклизма — как в полупародийном романе Виктора Шкловского и Всеволода Иванова «Иприт» (1925). Справедливости ради стоит отметить, что мировую войну, завершившуюся крушением старого мира и установлением социалистического строя, еще в 1890 г. описал американец Игнациус Доннелли в романе «Колонна Цезаря» (Caesar's Column).

А вот в послевоенной советской фантастике тема мировой войны и ядерной катастрофы не пользовалась слишком большой популярностью. Никаких официальных запретов вроде бы не существовало, напротив, «антиядерная» тематика была дежурной в советских средствах массовой информации. Газеты, журналы, радио и телевидение постоянно напоминали читателям и слушателям, что атомная война — самое страшное, что может случиться с человечеством, и в ней ни при каких условиях не может быть победителей. Тем не менее авторы фантастики с потрясающим единодушием избегали описывать ядерный конфликт и его последствия — по крайней мере, на Земле.

Описания ядерной войны на других планетах в отечественной фантастике время от времени все же появлялись — например, в «Обитаемом острове» (1969) братьев Стругацких, где Страна Отцов уже пережила один подобный конфликт, а затем впуталась в новый. Помощь «прогрессивных» землян планете, возрождающейся после ядерного конфликта, описана в романе Кира Булычева «Последняя война» (1970). Атомная война губит планету Фаэтон в романе Александра Казанцева «Фаэты» (1974). В этой книге автор свел под одной обложкой целый букет значимых тем мировой фантастики — таких, как ядерный конфликт, глобальный катаклизм, инопланетяне, палеоконтакт, Атлантида и т. д. В крайнем случае атомную катастрофу можно было отнести в далекое прошлое — так в романе Е. Войскунского и И. Лукодьянова «Очень далекий Тартесс» (1968) ядерный взрыв разрушает древний город-государство Тартесс, существовавший более двух тысяч лет назад.

Если же действие все-таки происходило на Земле и в настоящем, то катастрофа оказывалась локальной, как в повести Александра Шалимова «Стена» (1982), либо происходила лишь в воображении главного героя, как в повести Ариадны Громовой «В круге света» (1965). Одним из немногих исключений стала появившаяся в 1982 г. повесть Светланы Ягуповой «Софоровой ночью», в которую была вставлена фантастическая новелла, описывающая пост-ядерный мир.

Еще одно фактически уникальное исключение представляет собой роман Дмитрия Биленкина «Пустыня жизни» (1984), в котором описана ликвидация последствий глобального «времятрясения», смешавшего фрагменты отдельных стран и эпох. Катастрофа, изображенная писателем в довольно мрачных тонах, не относилась к категории ядерных, но и она нарушала своеобразное негласное ограничение — никогда не доводить ситуацию до предела. Локальная катастрофа описана в повести Евгения Войскунского и Исая Лукодьянова «Черный столб» (1963), в которой столб странного вещества, выдавленного из недр земли через сверхглубокую скважину, «замыкает» земную кору с ионосферой, обесточивая таким образом всю электронную технику. Иногда катастрофа предотвращалась в самый последний момент, как в романах Георгия Гуревича «Прохождение Немезиды» (1957) и «Под угрозой» (1963). В первом из них Земле грозит столкновение с блуждающей в межзвездном пространстве планетой — но в последний момент небесное тело с именем богини возмездия изменяет свою траекторию, оказавшись своеобразным космическим кораблем. Во втором романе Тихоокеанскому побережью Соединенных Штатов угрожает невероятной силы землетрясение, однако на помощь американцам приходят советские геологи, предотвращая катастрофу.

К теме ядерного конфликта и его последствий фантасты стали чаще обращаться в середине 80-х гг. XX в., в период ранней «перестройки». В 1986 г. на экраны кинотеатров вышел нашумевший фильм «Письма мертвого человека», едва ли не впервые в отечественной фантастике живописавший последствия реальной ядерной катастрофы. Одним из авторов сценария фильма был Вячеслав Рыбаков — историк-китаист и превосходный писатель. За работу над фильмом он первым из советских фантастов получил в том же 1986 г. Государственную премию РСФСР. Последствиям ядерной катастрофы посвящена и его аллегорическая новелла «Зима» (1987) — одно из наиболее страшных и горьких произведений автора, притча, исподволь ставящая коварный вопрос: а не справедливым ли было все произошедшее, не явилась ли всемирная катастрофа наилучшим исходом для человечества?

Собственно, весь ранний период творчества Рыбакова пронизан ужасом перед катастрофой — под которой понимается далеко не только ядерная. Рыбаков предчувствует гибель мира — пусть не самого лучшего, светлого и чистого, но все же такого, в котором человек может существовать и даже окружать себя определенным комфортом. Что же идет ему на смену: ядерная зима с забившимися в норы и бункера остатками человечества, несмотря ни на что продолжающими играть во власть и политику, — как в повести «Первый день спасения»? Царство разумных крыс с голыми хвостами и воронеными автоматами в коротких лапах, — как в рассказе «Носитель культуры»? Или просто безымянная беда, как в рассказе «Ветер и Пустота», — гонящая двух людей по висящей в пустоте лестнице — из ниоткуда в никуда?

В современной российской фантастике тема глобального катаклизма остается достаточно популярной. К примеру, катастрофа, угрожающая миру, где господствует агрессивный феминизм, описана в романе Александра Громова «Тысяча и один день» (2000). (Во многом эта книга повторяет резко антифеминистский роман французского писателя Робера Мерля «Охраняемые мужчины» (Les hommes proteges, 1974.) У Громова всемирная катастрофа надвигается из космоса, а мир, декларировавший уничтожение в человеке агрессивности, оказывается не в состоянии противостоять глобальной опасности. В современной российской фантастике Александр Громов по праву считается классиком «твердой» НФ с сильным социальным акцентом. Всемирная катастрофа — его излюбленная тема. В ранних своих произведениях автор предпочитал катаклизмы ограниченного масштаба, переживаемые частями человеческой цивилизации и колониями на различных отдаленных планетах. Начиная же с романа «Мягкая посадка» (1995) (во многом перекликающегося с романом «Мальвиль» того же Робера Мерля), основной темой творчества писателя стал именно глобальный катаклизм. Всемирное бедствие в той или иной степени касается всех обитателей Земли, заставляя их пересмотреть свои взгляды на нормы и традиции человеческого существования. Один из последних романов писателя «Крылья черепахи» (2001) ярко и предельно реалистично описывает другой распространенный в фантастике вариант катастрофы — всемирный потоп, вызванный деятельностью таинственного сверхразума, пытающегося таким образом избежать еще более страшной экологической катастрофы планетарного масштаба. Видимо, тема «конца света» останется в фантастике «вечной». Во всяком случае, современные российские фантасты продолжают ее активно развивать. Помимо уже упомянутых произведений, можно вспомнить о таких романах о пост-катастрофическом мире, как «Времена негодяев» Э. Геворкяна, «Закон фронтира» О. Дивова, «Зима 0001» Е. Прошкина…