Слёзы Шороша - Братья Бри

Что ты хнычешь? Очень хочется доказать, что ты тот самый Дэн-Грустный? А не перебить ли тебе охрану у входа в обиталище лесовиков, защищая свою жизнь? И в Нет-Мир, к дядюшке Сэмюелю. Только зачем тебе всё это? Ты глотнул воздуха Дорлифа и заразился им. Предупреждал тебя старик Буштунц: „Отнеси в лес и закопай. И забудь… забудь навсегда…“ Но ведь было классно. Нельзя отрекаться от того, что было классно, от тех, с кем было классно… У тебя целый день… и целая ночь. Подцепи дочку Правителя и беги с ней на озеро. И купайся в море любви».

В дверь постучали.

«Вот и она», – подумал Дэниел и поднялся с кровати.

– Войди, дорогая моя!

Дверь открылась, и в комнату шагнула Лэоэли. Дэниел невольно рассмеялся.

– Ты ждал не меня, – сказал она, – но пришла я.

– Кого-нибудь.

– Эстеан просила меня поговорить с тобой.

– Понимаю: её план по спасению Дэна провалился, и теперь она подослала колдунью-зеленоглазку.

Лэоэли попятилась к двери: разве могла она вновь когда-нибудь услышать эти слова? Она испугалась их.

– Это уж слишком, Мартин! Я сейчас же уйду!

– Постой, Лэоэли, не уходи. Ты… просто не поняла. Дэн говорил, что так называл тебя. Он много о тебе говорил. Я увидел твои глаза и вспомнил. Прошу, пойдём на набережную.

– Ладно, пойдём: я обещала Эстеан.

Они вышли из дворца и направились к озеру.

– Я не могу к тебе привыкнуть: ты какой-то другой, ты словно не хочешь быть настоящим. Может быть, это мешает тебе быть настоящим, – сказала она и осторожно указала рукой на его глаз.

– Конечно, я другой. И это тоже мешает быть самим собой. (Дэниел провёл рукой по левой стороне лица.) И вообще я не могу быть, как Дэн. Хотел бы, но не могу. Я не Дэн, пусть и назвался его именем. А-а, дошло: как же ты будешь защищать меня от этих огненноволосых парней? Это всё выдумки Эстеан – забудь.

– Мартин, я не смогу сказать им, что ты Дэнэд, – проговорила она вполголоса и потупила глаза.

– Камни. Они здесь кругом. Дэн рассказал мне эту историю.

Лэоэли уставила на него недоуменный взгляд.

– Среди этих камней есть один не камень. Дэн сказал, он жёлтый и его невозможно поднять с земли, как другие камни. Легко проверить. (Дэниел наклонился, обхватил пальцами плод эфсурэля и попытался вытащить.) Дэн был точен, а я внимателен. Мне положено быть внимательным: у меня один-единственный зрячий глаз. Из-за отсутствия второго я научился быть внимательным и примечаю детали. Сегодня на тебе зелёное платье. А когда Дэн познакомился с тобой, на тебе было… сейчас, сейчас, дай вспомнить… да – васильковое. Правильно? – Дэниел говорил легко, с нотками игривости.

– Правильно, – ответила она (в голосе её слышалась грусть).

– С тобой был пёс, по кличке Родор. Правильно?

Лэоэли промолчала.

– Вот ещё припомнилось: в Новосветную Ночь, перед тем как Дэн и его друзья ушли в секретный поход, ты наведалась в дом Малама и подарила Дэну серебристое пёрышко из аснардата.

– Вот ты и попался.

– Попался? Не может быть. Ну-ка.

– Я не заходила в дом Малама.

– Стой! Точно: он вышел, и вы разговаривали под липой.

– Откуда же Дэн узнал, что пёрышко из аснардата?

– Ясно, что не от тебя, раз ты так говоришь. Я начинаю копаться в памяти… Хм, не помню… нет, помню: Эстеан сказала, что пёрышко из серебристого аснардата, когда Дэн… что же он говорил?..

– Ладно, оставь это, не мучь себя.

– Да мне самому теперь интересно вспомнить. Что он сказал?.. Он заснул в комнате камней. Было такое?

– Было.

– И во сне его выбрал камень, как раз то самое пёрышко. Эстеан сказала, что оно из серебристого аснардата.

Лэоэли вдруг померещилось (это длилось всего мгновение), что парень, который прохаживается с ней по набережной, – Дэн, и что он просто дурачит её, и ещё, что ему сейчас хорошо… оттого, что он с ней.

– А цепочка? На какой цепочке было пёрышко?

– Про цепочки мне всё известно. Ты подарила ему пёрышко с продетым через него конским волосом. Но оказалось, что это был вовсе не конский волос, а волос корявыря. Тогда Фелтраур подарил Дэну серебряную цепочку. Всё. Так Дэн сказал.

– Давай я тебе потруднее вопрос задам.

– Можно и потруднее. Если Дэн рассказывал про это, оно на какой-то полочке в этом шкафчике лежит.

Лэоэли улыбнулась.

– Ты относишься к своей голове, как к шкафчику?

– Так оно и есть.

– Забавный ты. Ну слушай. Какой цвет неба загадал Дэн на Новый Свет?

– О Новом Свете он много рассказывал, и с радостью, и с грустью, окроплённой слезинками. Вот тебе и ответ: оранжевый в слезинках… которого не бывает… не было никогда, как сказала одна девушка.

Лэоэли остановилась.

– Пойдём, Лэоэли. Интересно играть в эту игру.

Лэоэли не двинулась с места, и теперь ей казалось, что она ненавидит его. Он продолжал:

– И о завтрашнем дне забываешь. Пойдём.

Лэоэли снова присоединилась к нему, хотя мгновением раньше, услышав из его уст слова, произнесённые ею на Новый Свет, готова была убежать прочь от сомнений, всё больше терзавших её душу, и какого-то необъяснимого страха (она не верила, что Дэн мог так подробно обо всём рассказать этому парню: так не бывает). Преодолев смятение в себе, она спросила:

– А какой цвет я загадала?

– Это просто, даже шкафчик открывать не надо. У Дэна глаза фиолетовые. По-моему, я ответил.

Некоторое время они шли молча. Потом Лэоэли сказала:

– Мартин, я не жалею об этой прогулке и об этой дурацкой игре. Ты оживил дорогие мне воспоминания.

– Жаль, что у меня не получится оживить Дэна.

После этих его слов, так откровенно теребящих незажившую рану, Лэоэли решилась на вопрос, который вряд ли предполагала игра, затеянная им.

– Мартин, ты… ты любил когда-нибудь? Если не хочешь, не отвечай.

– Не хочу. Давай дальше играть, – сказал Дэниел, но уже понял, что в ответ услышит такое же искреннее, без налёта притворства «не хочу».

– Не хочу я больше играть. Но спрошу ещё об одном, не ошибись с ответом. Дэн тебе говорил про наш дом?

Дэниелу показалось, что она уже готова переступить грань, по одну сторону от которой было неприятие его как Дэна, а по другую – вера… но что такое вера в то, что он Дэн, по сравнению с «нашим домом». Он колебался лишь одно мгновение перед тем, как сказать:

– Я знаю, что ты живёшь с бабушкой. А вот где находится ваш дом и какой он, не знаю. Этого нет в моём шкафчике.

Глава десятая

Воспоминания: то, чего не ждёшь от себя

Через три дня, на рассвете, Хранители Слова, число которых пополнилось Гройоргом, ведомые наставлением Фэдэфа и, во исполнение его, подсказками Малама, отправились в путь. Их ближайшей целью была Неизвестная Пещера, получившая своё название в результате многократного соскакивания с языков прималгузцев. Название это было на редкость точное, несмотря на то, что (но и поскольку) местонахождение её не знал никто, почти никто. И не было бы этого «почти» вовсе, не рыскай в тех местах Гройорг со своим Мал-Мальцем.

Неизвестная Пещера находилась в одной из невысоких скал отрога гор Маргуш, что выступал в сторону Прималгузья. Издавна отрог этот был предметом споров. Жители Оранжевой Поляны утверждали, что отрог смотрит аккурат на Оранжевую Поляну, обитатели же Правобережной и Соседней Полян согласиться с этим высокомерием никак не могли, как и с хвастливыми доводами друг друга. Какой толк был в этих спорах, которые время от времени разгорались то в одном, то в другом трактире Прималгузья, и какая выгода ждала того, кто одержит в них верх, никто не ведал. Однако три десятка лет назад споры вдруг прекратились: из отрога в Прималгузье стали наведываться ореховые головы, воины Зусуза. По воле его, противиться коей прималгузцам было не по силам, они впряглись в работу на его войско. Каждый день они шили для ореховых голов одежду и каждый день оставляли для них половину съестных припасов и вывозили за пределы Грибных Полян в сторону отрога. Зусуз пообещал своим землякам, что его воины не тронут их и не ступят на Поляны, если те из прималгузцев, коим не по нутру покойная жизнь, не станут им противиться.

Сотни лет Зусуз посвятил тому, чтобы проникнуть в пещеру Руш, что в горе Рафрут. Входа в неё он не обнаружил: его не существовало. И год за годом он искал рисунок-ключ, который должна была начертать в воздухе перед каменной стеной его палка, чтобы гора впустила его в свою утробу. За упорство она отплатила ему, открыв свои тайны. В пещере Руш он высвободил из-под камня, раскалённого добела, Чёрную Молнию, одна из стрел которой нашла его и распалила в нём жажду повелевать, утихшую до тления после поражения каменных горбунов. Другая тайна заключала в себе нечто такое, что позволило ему каждое мгновение жизни по капле, по глотку утолять эту жажду. Исследуя пещеру, Зусуз наткнулся на те же глаза, что в другом Мире и в другой пещере заставили потерять себя Эндрю Фликбоу. Это было то, что тысячи лет назад принёс с собой из неведомого Мира Шорош, пройдя в чрево горы Рафрут через Тёмные Воды, кои скрывали за своими неприступными утёсами горы Танут. Это было то, что осталось от живых разумных существ, разрушенных и преобразованных скоростью и пространством, соединяющим Миры, в зачатки новой жизни. Обнаружив наросты на стенах пещеры, с глазами, взгляд которых выявлял присутствие разума и подавлял волю, Зусуз не уничтожил их, но дал им почувствовать силу своей палки. Они не были нужны ему на Скрытой Стороне, рядом с его Прималгузьем. Но они были нужны ему там, где он некогда потерпел поражение, там, где он назначил себе покорять. На той стороне он нашёл место, где сильна была тень Шороша, где зачатки обратятся в его воинов. Это было Выпитое Озеро.