Жуков. Портрет на фоне эпохи - Лаша Отхмезури

Жуков это понял, он не забыл поведения Конева во время Корсунь-Шевченковской операции, когда тот, по его утверждению,  – а мы с ним в этом согласны – оказался виновен в срыве полного окружения; еще больше ему не понравится гонка к Берлину, подстегиваемая Сталиным, в которой были дозволены все приемы, лишь бы первым выйти к рейхстагу. Жуков и сам охотно участвовал в этой гонке, но он никогда не клеветал на своих товарищей. Нет никаких фактов, уличавших бы его в этом, даже его соперники никогда не обвиняли его в подобных деяниях, которые совершенно не вяжутся с его характером. При всей своей резкости, вспыльчивости, гордыне и жажде славы, он был прямым и честным человеком, говорившим в лицо то, что думает. Но он не видел, что «дружный коллектив высшего командования», о котором он пишет, никогда не существовал. Для того чтобы таковой мог сложиться, офицерский корпус Красной армии был слишком неоднороден и недостаточно профессионален. Составлявшие его люди были слишком озабочены тем, чтобы доказать свою полнейшую лояльность Сталину, находились под слишком плотным контролем и были слишком напуганы воспоминаниями о страшном 1937 годе, чтобы найти в себе тот минимум доверия к коллеге, без которого не может быть подлинного товарищества. Единственное, что существовало в генеральской среде,  – так это отношения патрона с клиентом, которые могли быть довольно теплыми, но имели совсем другую природу. У Жукова тоже были свои протеже: Баграмян, Новиков, Крюков, Малинин, Федюнинский, Белов…

В этих примечательных строчках Жуков, как нам кажется, вплотную подошел к пониманию личности Сталина. Но все же он не пошел до конца. Он отступил, возложив вину за клевету на Конева, Берию и Абакумова. Царь ни хорош, ни плох: плохи бояре… Жуков так никогда и не избавится от мысли, что Сталин был настолько признателен ему за роль, сыгранную в войне, что не мог желать ему зла, а любой направленный против него, Жукова, шаг объясняется недоразумением или заговором. Очевидно, причина такого отношения кроется в том, что он, как и другие советские военачальники, видел в Сталине настоящего военного лидера страны – несмотря на все допущенные им ошибки,  – неутомимого труженика, работавшего на победу, царя, превзошедшего величием всех своих предшественников. Жуков до последнего вздоха останется сталинистом, так же как и его бывший друг Рокоссовский, хотя тот по милости кремлевского горца провел три года в тюрьме.

Висло-Одерская операция: беспрецедентная подготовка

С 14 ноября 1944 года до последнего дня войны в Европе и даже некоторое время после ее завершения (по 10 июня 1945 года) маршал Жуков командовал 1-м Белорусским фронтом, самым мощным фронтом действующей советской армии. В час ночи 14-го он выехал из Москвы на своем персональном поезде и через тринадцать часов прибыл в Седльце – небольшой город на полпути из Бреста в Варшаву, в котором расположился штаб фронта. Этот польский городок представлял собой нагромождение обугленных руин, за исключением еврейского гетто: там все сохранилось в целости, правда, из 15 000 евреев, живших в Седльце в 1940 году, в живых не осталось ни одного. Несколькими месяцами ранее войска Конева освободили лагерь уничтожения Майданек, возле Люблина. Жуков упоминает об этом факте в своих «Воспоминаниях», но, как правильный коммунист, не пишет, что первыми там истреблялись евреи. Он не посещал этого лагеря, как это сделают позднее Чуйков и Булганин, или Эйзенхауэр, Бредли и Паттон, побывавшие в Бухенвальде. Но, по его словам, он слышал рассказы советских военнослужащих, видевших все своими глазами. Около трех месяцев Жуков пробыл на своем КП в Седльце, за исключением недели, проведенной в Москве (24–29 ноября). Ему предстояло выполнить гигантскую работу, еще большую, чем при подготовке операции «Багратион». Необходимо было накопить достаточно сил, чтобы фронт смог выполнить две последние задачи – Висло-Одерскую операцию и взятие Берлина.

Откровенно говоря, существовали некоторые колебания относительно направления главного удара. В августе и сентябре Сталин полагал, что германская армия не оправится от операции «Багратион» и ее последствий – ее потери составили миллион человек – и можно будет, продолжая наступление, дойти до столицы рейха. Но он быстро понял, что из этого ничего не получится. В октябре Черняховский получил суровый урок, попытавшись войти в Восточную Пруссию. По всему течению Вислы и Нарева вермахт, оправившийся после нового поражения, прочно удерживал позиции, не давая своему противнику продвинуться вперед. Может быть, решение следует искать южнее, наступать через Будапешт и Вену? В Москве стали склоняться в этому решению, тем более что 2-й Украинский фронт находился всего в 100 км от Будапешта, а регент Венгрии, адмирал Хорти, вел тайные переговоры о разрыве союза с рейхом и переходе на сторону антигитлеровской коалиции. Узнав об этих переговорах, Гитлер приказал арестовать Хорти и поставил во главе страны Салаши – лидера фашистской партии «Скрещенные стрелы». Салаши удалось избежать разложения венгерской армии, и советские войска были остановлены на подступах к Будапешту. Жуков начиная с 1942 года доказывал, что лучше всего прямая дорога – центральное направление Варшава – Берлин. В конце концов, именно этот вариант одобрили Ставка и Генштаб в начале ноября 1944 года. Сталин отбросил колебания: прямой кратчайший путь – самый лучший, поскольку американцы уже в Эльзасе и в Ахене. Кремль считает, что началась гонка к столице рейха.

В конце 1944 года советско-германский фронт протянулся на 2000 км с одним важным разрывом. Группа армий «Север» оказалась запертой в Курляндском мешке (часть территории современной Латвии). Снабжение этой группировки (500 000 человек) осуществлялось по морю. Поэтому Гитлер стремился во что бы то ни стало удержать крупные порты Пиллау и Данциг и держал в старой тевтонской провинции значительные силы (группу армий «Центр»). На противоположном конце фронта советские войска стояли в Югославии и в Венгрии. В этой последней Гитлер держал значительные танковые силы (группа армий «Юг») для защиты последних остававшихся у рейха месторождений нефти возле озера Балатон и в Австрии. Группа армий «А», включавшая 4 армии (32 дивизии), занимавшая центральное положение между Пруссией и Венгрией, казалась относительно слабой. Теперь Жуков, командующие другими фронтами и руководство Генштаба без труда согласовали простой план: сохранить давление на флангах (в Венгрии и в Пруссии), чтобы связать там большую часть сил противника, и нанести максимально сильный удар в центре, через широкую польскую равнину.