Римская история в лицах - Лев Остерман

Кто же отдал приказ убить Агриппу Постума? Для этого постараемся понять истинную причину ссылки Агриппы и что представляла собой эта ссылка. Несколькими страницами выше, следуя привычному шаблону, я написал: «...в 7-м году за разгульное поведение он (Август) отправляет в ссылку на остров близ Эльбы последнего внука — Агриппу». Что значит разгульное поведение? С Юлией все ясно — названы любовники. А здесь? Связи с женщинами легкого поведения? Это не криминал. Законы о нравственности касались только отношений внутри нобилитета. Агриппе всего девятнадцать лет. Ежели какая-нибудь развратная матрона и положила, как ныне говорят, на него глаз, то это вряд ли можно поставить ему в вину. Быть может, переходящие всякие границы пьяные дебоши, насильственные действия? Нет на то указаний. Светоний ограничивается весьма общим замечанием: «...от Агриппы за его низкий и жестокий нрав он вскоре отрекся и сослал его в Соррент». (Светоний. Божественный Август, 65) Маловато для ссылки единственного внука, совсем еще мальчика. Впрочем заметим, что ссылка-то поначалу не на пустынный остров, находящийся более, чем в 60 километрах от берегов Северной Италии, а в благодатный край на берегу Неаполитанского залива. По поводу перевода на остров Планазия Светоний чуть ниже дает такое пояснение: «...Агриппу, который не становился мягче и с каждым днем все более терял рассудок, он перевез на остров и, сверх того, заключил под стражу. Особым сенатским постановлением он приказал держать его там пожизненно». (Там же) Отметим: «Заключил под стражу». Зачем? Бежать с удаленного острова практически невозможно. А стража — солидная. Светоний упоминает, что Агриппу убил приставленный для охраны войсковой трибун. В регулярной армии такое звание имели командиры легионов. Надо полагать, что здесь, на острове, у трибуна в подчинении были воины. Для чего? Не для того же, чтобы смирить буйство одинокого изгнанника! Быть может, чтобы помешать высадке на остров с кораблей тех, кто захочет его освободить? Но вернемся к причине ссылки и послушаем второго свидетеля: «Ливия, — утверждает Тацит, — так подчинила себе престарелого Августа, что тот выслал на остров Планазия единственного своего внука Агриппу Постума, молодого человека с большой телесной силой, буйного и неотесанного, однако не уличенного ни в каком преступлении». (Тацит. Анналы, Кн. 1, 3)

Итак, интрига Ливии, которая, очевидно, стремилась гарантировать переход власти к Тиберию. Однако в последней воле императора она могла не сомневаться. Август уже объявил Тиберия своим соправителем. Он ни за что не согласился бы передать империю — плод усилий всей жизни — в руки неопытного и необузданного юнца. Значит, существовала в сенате или среди всадников, а, может быть, и в армии, достаточно сильная оппозиция, которая могла бы воспользоваться именем внука Августа и оспорить власть Тиберия после смерти императора. Тем более что никакого закона о передаче власти наследнику не существовало. Формально Тиберий был только трибуном — не более того. О возможности смуты упоминает и Светоний. Так, может быть, от контактов с этой опасной для римского государства оппозицией удалял, а затем и охранял своего внука Август? Есть и более прямые указания на такую опасность. Тот же Светоний немного раньше упоминает, что некие люди низкого происхождения (возможно, просто исполнители) Авдасий и Эпикад предполагали похитить Агриппу и привезти его к войску. У Тацита (и у Светония) есть упоминание о попытке похищения Агриппы после смерти Августа: «Раб Агриппы Постума по имени Клемент, узнав о кончине Августа, задумал с несвойственной рабской душе отвагой отплыть на остров Планазия и, похитив там силою или обманом Агриппу, доставить его затем к войску, стоявшему против германцев. Осуществлению его замысла помешала медлительность торгового судна, и расправа над Агриппой была совершена». (Там же. Кн. 2, 39)

Почва для смуты была столь подготовлена, что Клементу удалось впоследствии выдать себя за Агриппу, будто бы спасшегося от смерти. Появление лже-Агриппы вызвало серьезные волнения по всей Италии. Хитростью его удалось захватить и убить. Отметим, что Тацит называет войско, к которому предполагалось доставить Агриппу. Это войско Германика, находящееся в Галлии. Таким образом, оппозиция власти Тиберия приобретает реальные черты и нешуточную силу — германское войско, а может быть, и лидера в лице самого Германика. Все это уже очень серьезно!

Но кто же отдал приказ убить Агриппу, Август (в интересах государства) или Ливия от его имени? (приказ был официальным: наемный убийца не смог бы пробиться через охрану к Агриппе). Тацит не верит, что автор приказа — престарелый император: «Август, — пишет он, — конечно, много и горестно жаловался на нравы этого юноши и добился, чтобы его изгнание было подтверждено сенатским постановлением; однако никогда он не ожесточался до такой степени, чтобы умертвить кого-либо из членов своей семьи, и маловероятно, чтобы он пошел на убийство внука ради безопасности пасынка». (Там же. Кн. 1, 6)

Тот же Тацит, между прочим, упоминает: «Ходил слух, что за несколько месяцев перед тем Август, открывшись лишь нескольким избранным и имея при себе только Фабия Максима, отплыл на Планазию, чтобы повидаться с Агриппой. Здесь с обеих сторон были пролиты обильные слезы и явлены свидетельства взаимной любви...» (Там же. Кн. 1, 5) Итак, по совокупности свидетельских показаний Августа от подозрения в убийстве внука мы можем освободить. Кто же отдал роковой приказ? Мог бы и Тиберий как соправитель Августа. Но тогда вряд ли бы он в ответ на доклад трибуна об исполнении публично заявил, что «такого приказа не давал» (у Тацита: «Тиберий ответил, что ничего не приказывал»). Нашлись бы еще свидетельства. Остается Ливия. Она могла написать от имени больного Августа, и за давностью их фактически совместного правления никто бы не посмел ослушаться. Но тогда почему медлила? О странном промедлении с уведомлением о смерти императора пишет Светоний, а Тацит вполне определенно приписывает его Ливий: «Тиберий, — пишет он, — едва успевший прибыть в Иллирию, срочно вызывается материнским письмом; не вполне выяснено, застал ли он Августа в городе Нола еще живым или уже бездыханным. Ибо Ливия, выставив вокруг дома и на дорогах к нему сильную стражу, время от времени, пока принимались меры в соответствии с обстоятельствами, распространяла добрые вести о состоянии принцепса...» (Там же) Что это за «меры в соответствии с обстоятельствами»? Путешествие гонца до Иллирии и Тиберия обратно в Нолу занимает не менее четырех дней. Все это время Ливия ждет, не посылает при-! каза об убийстве Агриппы. Чего ждет? Очевидно, соучастия Тиберия в злодеянии. Можно вообразить, сколь трудным был разговор между матерью и сыном. Тиберий не царедворец, не интриган, он — воин, всю жизнь (если не считать изгнания на Родос) проведший в битвах и походах. Убийство безоружного ему отвратительно. Он еще не знает, но предчувствует, что воспоминание об этом преступлении будет преследовать его долгие годы, все более удаляя от людей, все сильнее ожесточая и без того мрачную природу его души. Между прочим, опальный внук императора для Тиберия, пожалуй, даже больше, чем пасынок. Ведь он появился на свет после смерти Агриппы старшего. Родной отец не поднимал его, согласно римскому обычаю, с земли.

Но мать права: верховная власть в Риме по праву древности рода, по многочисленным заслугам перед отечеством, после столь долгого ожидания, сейчас, в 56 лет, переходящая в его руки, может быть отнята заговорщиками, поднявшими на щит этого беспутного сына Агриппы. Ничего не совершившего, не побывавшего ни в одном сражении! Это несправедливо... Зачем только она не распорядилась без него? Впрочем, он прекрасно знает, зачем! «Хотела посоветоваться!» Как бы не так! Хотела впутать его в убийство, от которого придется открещиваться перед сенатом и народом. Впутать, чтобы потом грозить разоблачением и по-прежнему править, править, командовать им, как она командовала Августом. Откуда такая жажда власти без малого в семьдесят лет?..

...Но вернемся на Марсово поле к погребальному костру Августа. Нагоняя друг друга, извиваясь, устремляются вверх языки пламени. Смолистые поленья время от времени выстреливают, выбрасывая к ночному небу яркий шлейф искр. Тогда из темноты выступают дальние ряды скорбных лиц бессчетного множества людей, заполнивших огромную площадь. Вечный Город прощается со своим первым императором. Непроницаемо озаренное пламенем лицо Тиберия. Неподвижным взглядом смотрит он на огонь, пожирающий останки того, кто всю долгую жизнь был для него и богом, и отцом, и тираном. Теперь он свободен! Но радости нет... Он еще не правитель, еще неизвестно, будет ли правителем, а руки уже в крови Агриппы... Что потом? Германик в Галлии, во главе восьми легионов... Август заставил усыновить его, прочил в преемники Тиберию... Пусть так, но многие в Риме не хотят ждать. Завидуют ему и боятся... Значит, опять борьба, интриги, заговоры?.. Он уже стар! Не отказаться ли?.. Мать не допустит... И все-таки, почему Германик, а не его сын Друз? Почему снова род Юлиев? Несправедливо. Своим сегодняшним могуществом Рим обязан Агриппе старшему, брату Друзу и ему Тиберию, а не тому, чей пепел соберут с этого костра... С тревогой следят сенаторы за выражением лица соправителя и наследника великого императора. В беглом зареве костра его неподвижно-мрачные черты вдруг оживают — будто искажаются злой усмешкой.