Римская история в лицах - Лев Остерман

«Тот, кто при жизни враждой родных преследовал братьев,

Кто ударил отца или был бесчестен с клиентом,

Или, богатства нажив, для себя лишь берег их и близким

Не уделял ничего (здесь таких бессчетные толпы),

Или убит был за то, что бесчестил брачное ложе,

Или восстать на царя дерзнул, изменяя присяге.

...

Этот над родиной власть за золото продал тирану

Иль законы за мзду отменял и менял произвольно.

Тот на дочь посягнул, осквернив ее ложе преступно —

Все дерзнули свершить и свершили дерзко злодейство.

Если бы сто языков и столько же уст я имела,

Если бы голос мой был из железа, — я и тогда бы

Все преступленья назвать не могла и кары исчислить».

(Там же, 608-627)

В поисках Анхиза путники отправляются к месту пребывания праведников в Элизий. Вот его весьма любопытное описание:

«В радостный край вступили они, где взору отрадна

Зелень счастливых дубрав, где приют блаженных таится.

Здесь над полями высок эфир, и светом багряным

Солнце сияет свое, и свои загораются звезды.

Тело себе упражняют одни в травянистых палестрах

И, состязаясь, борьбу на песке золотом затевают.

В танце бьют круговом стопой о землю другие,

Песни поют, и фракийский пророк в одеянии длинном

Мерным движениям их семизвучными вторит ладами,

Пальцами бьет по струнам или плектром из кости слоновой.

Здесь и старинный род потомков Тевкра[2] прекрасных,

Славных героев сонм, рожденных в лучшие годы:

Ил, Ассарак и Дардан, основатель Трои могучей.

Храбрый дивится Эней: вот копья воткнуты в землю,

Вот колесницы мужей стоят пустые, и кони

Вольно пасутся в полях. Если кто при жизни оружье

И колесницы любил, если кто с особым пристрастьем

Резвых коней разводил, — получают все то же за гробом.

Вправо ли взглянет Эней или влево, — герои пируют,

Сидя на свежей траве, и поют, ликуя, пеаны

В рощах, откуда бежит под сенью лавров душистых

Вверх на землю стремясь, Эридана поток многоводный.

Здесь мужам, что погибли от ран в боях за отчизну,

Или жрецам, что всегда чистоту хранили при жизни,

Тем из пророков, кто рек только то, что Феба достойно,

Тем, кто украсил жизнь, создав искусства для смертных,

Кто средь живых о себе по заслугам память оставил, —

Всем здесь венчают чело белоснежной повязкой священной».

(Там же. 638-665)

Эней спрашивает тень Мусея-певца, ученика Орфея, — где найти Анхиза, и слышит в ответ:

«Нет обиталищ у нас постоянных: по рощам тенистым

Мы живем, у ручьев, где свежей трава луговая, —

Наши дома. Но если влечет вас желание сердца,

Надо хребет перейти. Вас пологим путем поведу я», —

Так он сказал и пошел впереди и с горы показал им

Даль зеленых равнин. И они спустились с вершины.

Старец Анхиз между тем озирал с усердьем ревнивым

Души, которым еще предстоит из долины зеленой,

Где до поры пребывают они, подняться на землю,

Сонмы потомков своих созерцал он и внуков грядущих,

Чтобы узнать их судьбу и удел, и нравы, и силу».

(Там же. 673-683)

Поспешу развеять недоумение читателя. Римляне верили в переселение душ. Анхиз созерцает души, которым предстоит вселиться в тела его потомков. Подробнее об этом устами Анхиза расскажет Вергилий.

Эней спешит к отцу. Оказывается, тот осведомлен о земных делах сына. Он начинает разговор:

«Сколько прошел ты морей, по каким ты землям скитался,

Сколько опасностей знал, — и вот ты снова со мною!

Как за тебя я боялся, мой сын, когда в Ливии был ты!»

Сын отвечал: «Ты сам, твой печальный образ, отец мой,

Часто являлся ко мне, призывая в эти пределы.

Флот мой стоит в Тирренских водах. Протяни же мне руку,

Руку, родитель, мне дай, не беги от сыновних объятий!»

Молвил — и слезы ему обильно лицо оросили.

Трижды пытался отца удержать он, сжимая в объятьях, —

Трижды из сомкнутых рук бесплотная тень ускользала,

Словно дыханье, легка, сновиденьям крылатым подобна.

Тут увидел Эней в глубине долины сокрытый

Остров лесной, где кусты разрослись и шумели вершины:

Медленно Лета текла перед мирной обителью этой.

Там без числа витали кругом племена и народы.

Так порой на лугах в безмятежную летнюю пору

Пчелы с цветка на цветок летают и вьются вкруг белых

Лилий, и поле вокруг оглашается громким гуденьем.

Видит все это Эней — и объемлет ужас героя.

«Что за река там течет, — в неведеньи он вопрошает, —

Что за люди над ней такою теснятся толпою».

Молвит родитель в ответ: «Собрались здесь души, которым

Вновь суждено вселиться в тела, и с влагой летейской

Пьют забвенье они в уносящем заботы потоке.

Эти души тебе показать и назвать поименно

Жажду давно уже я, чтобы наших ты видел потомков,

Радуясь вместе со мной обретенью земли Италийской».

«Мыслимо ль это, отец, чтоб отсюда души стремились

Снова подняться на свет и облечься тягостной плотью?

Злая, видно, тоска влечет несчастных на землю».

(Там же. 692-722)

Далее следует изложение учения стоиков о мироздании. Продолжаю цитату:

«Что ж, и об этом скажу, без ответа тебя не оставлю, —

Начал родитель Анхиз и все рассказал по порядку. —

Землю, небесную твердь и просторы водной равнины,

Лунный блистающий шар и Титана светоч, и звезды —

Все питает душа, и дух, по членам разлитый,

Движет весь мир, пронзая его необъятное тело.

Этот союз породил и людей, и зверей, и пернатых,

Рыб и чудовищ морских, скрытых под мраморной гладью.

Душ семена рождены в небесах и огненной силой

Наделены — но их отягчает косное тело,

Жар их земная плоть, обреченная гибели, гасит.

Вот, что рождает в них страх, и страсть, и радость, и муку.

Вот почему из темной тюрьмы они света не видят.

Даже тогда, когда жизнь их в последний час покидает,

Им не дано до конца от зла, от скверны телесной

Освободиться: ведь то, что глубоко в них вкоренилось,

С ними просто срослось — не остаться надолго не может.

Кару нести потому и должны они все — чтобы мукой

Прошлое зло искупить. Одни, овеваемы ветром,

Будут висеть в пустоте, у других пятно преступленья

Выжжено будет огнем или смыто в пучине бездонной.

Маны[3] любого из нас понесут свое наказанье,

Чтобы немногим затем перейти в простор Элизийский.

Время круг свой замкнет, минуют долгие сроки, —

Вновь обретет чистоту, от земной избавленный порчи

Душ изначальный огонь, эфирным дыханьем зажженный.

Времени бег круговой отмерит десять столетий, —

Души тогда к Летейским волнам божество призывает,

Чтобы, забыв обо всем, они вернулись под своды

Светлого неба и вновь захотели в тело вселиться».

(Там же, 723-751)

Анхиз показывает сыну ожидающие очереди души будущих знаменитых римлян от царей Альбы Лонги, потом Ромула до Юлия Цезаря и Августа, перечисляя эпизоды будущей истории Рима. Наконец, он приводит Энея и Сивиллу к вратам вылета снов и выпускает их, откуда «к спутникам кратким путем и к судам Эней возвратился».

Описание загробного мира было сделано великим поэтом столь ярко и убедительно, что в средние века его почитали колдуном и чернокнижником, действительно побывавшим в царстве теней. Поэтому-то Данте и избрал Вергилия проводником в своих скитаниях по кругам Ада.

Уважаемый читатель, следующая интерлюдия будет посвящена творчеству Овидия. Но ты не найдешь в этой книге ни биографий, ни фрагментов из произведений двух других великих поэтов — современников Августа, Лукреция и Горация. Во избежание упрека в неуважении к их наследию считаю нужным объясниться.

Замечательная и очень большая (почти семь с половиной тысяч строк) поэма Лукреция «О природе вещей» является непревзойденным по полноте изложением материалистической философии древности и взглядов великого Эпикура. Пересказ ее идей выходит за рамки нашей книги, а цитирование отдельных фрагментов этого внушительного и стройного целого вряд ли целесообразно.

Теперь о Горации. Должен признаться, что поначалу я написал посвященную ему интерлюдию. В своих сатирах, этюдах (двустишиях), одах и посланиях Гораций достиг, по мнению современных латинистов, высочайших вершин поэтического творчества, но ... переводу на русский язык его стихи плохо поддаются. Художественная манера Горация намного сложнее, чем у Вергилия. Стихотворные строки, входящие в состав строфы, различаются по своей метрике. Повторяющейся метрической единицей стиха является целая строфа. Поэт использует около двадцати различных вариантов ее построения. В содержании стихотворений преобладает похвала миру, душевному покою и достаточности скромного существования человека. Однако даже в превосходных, по мнению специалистов, переводах М. Гаспарова стих Горация воспринимается с трудом. Поэтому я решил интерлюдию, посвященную Горацию, опустить. Тех, кого это огорчит, позволю себе отослать к сборнику стихотворений Горация (издательство «Художественная литература», 1970 год) с интереснейшей вступительной статьей и комментариями переводчика. Но не могу не привести здесь, в порядке исключения, оду «К Мельпомене». Ведь это — предшественник всех написанных последующими поэтами «Памятников».