Марина из Алого Рога - Болеслав Маркевич

— Помочь! — чему? вскрикнула Елизавета Григорьевна.

— Дойти до цѣли, промолвилъ онъ. — Князю Солнцеву нельзя взять жену менѣе чѣмъ съ пятнадцатью тысячами дохода;- вы дайте ей двадцать пять, — цѣль достигнута.

— Откуда я ихъ возьму? засмѣялась она. — Ты знаешь, что у меня всего…

Онъ не далъ ей договорить:

— Послушайте, Lise, — вы знаете, что, въ случаѣ я не оставилъ бы послѣ себя дѣтей, вы и семейство ваше — одни изъ ближайшихъ, по закону, моихъ наслѣдниковъ… Раньше или позже это вамъ достанется, не всели равно?… Я никогда не женюсь!…

— Ты не можешь знать этого, — развѣ только одна Дина на свѣтѣ! горячо возражала г-жа Зарницына.

— Я никогда не женюсь! повторилъ онъ. И она чутьемъ почуяла въ эту минуту, что рѣшенія своего онъ не измѣнитъ.

— Я теперь же вамъ передамъ крѣпостною записью мое калужское имѣніе, — крестьяне тамъ на оброкѣ и платятъ въ срокъ, какъ въ банкѣ, двадцать двѣ тысячи семьсотъ рублей, а вы отдадите его въ приданое Динѣ. Съ тѣмъ, что имѣетъ она сама, — цифра круглая; княгинѣ Солнцевой не будетъ причины препятствовать долѣе счастію ея сына.

— Ни за что, ни за что! съ негодованіемъ отказала честная женщина. — За что станешь ты награждать ее?

— Кто знаетъ, задумчиво и печально взглянулъ ей въ глаза Завалевскій, — Что выйдетъ изъ этого: награда или наказаніе?

— Для такихъ людей, какъ ты, нѣтъ счастія на землѣ! разрыдавшись, могла только проговорить Елизавета Григорьевна.

Съ пылающими негодованіемъ глазами слушала Марина разсказъ Пужбольскаго.

— И она приняла отъ него этотъ подарокъ? воскликнула она, когда онъ кончилъ.

Князь засмѣялся.

— Приняла, — и такъ, какъ будто она же оказывала одолженіе Завалевскому. Она на это молодецъ у насъ. Наивность цинизма доходитъ у нея до какой-то поэзіи…

— Отвращеніе! проговорила Марина:- а онъ, скажите, что за чудо этотъ человѣкъ! онъ… не избѣгаетъ ея, видится съ нею до сихъ поръ?…

— Не избѣгаетъ ея — кто хочетъ, возразилъ хмурясь Пужбольскій, — когда она этого не желаетъ; elle l'exploite jusqa'-aujourd'hui, примолвилъ онъ сквозь зубы.

— То-есть, какъ же это, что вы хотите сказать?

— Она до сихъ поръ тянетъ съ него, что можетъ, презрительно отрѣзалъ князь.

Марина даже покраснѣла: ей было совѣстно за эту безстыдную барыню, и до слезъ жаль его…

— Гдѣ она теперь?

— А вотъ вы ее, можетъ-быть, увидите…

— Здѣсь! съ невольнымъ ужасомъ и какою-то внутреннею болью проговорила дѣвушка.

— Да; мнѣ говорилъ Завалевскій, она изъ Петербурга ѣдетъ на лѣто въ мужнино имѣніе, въ Воронежскую губернію, и по пути хотѣла заѣхать сюда…

— Да это совсѣмъ не по пути, Воронежская губернія! прервала Марина.

— А вотъ то-то! опять засмѣялся онъ:- видите молъ, cher cousin, какая я вамъ преданный, нѣжный, всегда вѣрный другъ; съ дороги свернула, на цѣлыя сутки разницы себѣ сдѣлала единственно, чтобы взглянуть на васъ! Такъ вы ужь за это…

— Да чего же ей нужно? гадливо произнесла Марина, — вѣдь она же знатна и богата…

— Недостаточно… И богатство, et les grandeurs — все это пошло какъ-то мимо ея… какъ это говорится въ сказкахъ: по губамъ мазало, въ ротъ не падало…

— Какъ же вы сейчасъ разсказывали?…

— Да, да, объяснялъ Пужбольскій: — сводъ свой она вывела вѣрно, только одного не замѣтила, что строила она его на пескѣ. Онъ и разъѣхалъ!... Во-первыхъ, вслѣдъ за нашими несчастіями въ Крыму, кредитъ старика Солнцева лопнулъ какъ мыльный пузырь… Онъ даже не выдержалъ, умеръ скоро затѣмъ… Оказалось, что у него долговъ болѣе чѣмъ на половину всего имѣнія… А тутъ l'йmancipation — еще половиной меньше! И изъ всего ея echafaudage'а осталось au fond у Дины то, что получила она отъ милостей Завалевскаго, и мужъ, изъ котораго она, pauvre femme, вотъ уже пятнадцать лѣтъ бьется что-нибудь сдѣлать, и не добивается…

— А мужъ что же? спросила Марина.

На этотъ разъ Пужбольсвій уже совсѣмъ расхохотался.

— Мужъ ничего, сказалъ онъ:- мужъ — князь Солнцевъ, и даже родня мнѣ близкій…

— Такъ вѣдь это что же "князь"! Это только кличка, засмѣялась, въ свою очередь, дѣвушка.

— Оно и есть! Кличка для клички, какъ было прежде искусство для искусства, какъ нынче у вашихъ либераловъ самооплеваніе для самооплеванія!… Вообразите себѣ ярлыкъ безъ бутылки, бутылку безъ вина, табачный кисетъ безъ табаку, — вотъ вамъ Солнцевъ depuis que "papa" est mort! Онъ тоже либералъ, между прочимъ…

— Я все думаю, заговорила Марина: — какъ это онъ дозволяетъ обманывать, или, какъ вы сказали, эксплуатировать себя этой женщинѣ!… Онъ или любитъ ее до сихъ поръ, или это слабость, которую онъ какъ человѣкъ не въ правѣ себѣ дозволить!…

— Ни первое, ни совсѣмъ послѣднее! возразилъ князь:- она употребляетъ теперь съ нимъ особенный… какъ это говорится? — да, особенный фортель, который дѣйствуетъ на Завалевскаго именно потому, что онъ, я употреблю слово въ вашемъ смыслѣ, что онъ человѣкъ. Судя по нѣкоторымъ словамъ qui lui sont échappés, она упрекаетъ его теперь въ томъ, что онъ былъ причиной ея несчастія, что онъ не долженъ былъ дозволить бравъ ея съ Солнцевымъ, долженъ былъ sobrement… трезво посмотрѣть на ея дѣтское увлеченіе, l'entrainement d'une pauvre et naïve enfant éblouie par le monde. А онъ что сдѣлалъ? De la grandeur dame и не изъ чувства, a par rancune, par dépit amoureux, чтобы еще злѣе отомщать ей…

— И онъ этому вѣритъ? съ новымъ негодованіемъ перебила его Марина.

— Вѣритъ, c'est trop dire, но, насколько я могъ замѣтить, говоритъ себѣ, что въ этихъ упрекахъ есть нѣкоторая доля правды, — и это его мучитъ, я знаю… Elle le tient par cette ficelle là! закричалъ князь, пожимая плечами.

Марина глубоко задумалась.

— О, Боже мой! сказала она послѣ долгаго молчанія: — какъ присмотришься только поближе, — въ мірѣ одно коварство!…

— И любовь! добавилъ засмѣявшись Пужбольскій, но въ его выраженіи, опять помимо его воли, было болѣе чѣмъ одна шутка.

— А вы все съ своими глупостями; все съ глупостями! досадливо крикнула на него Марина. — Я съ вами говорить болѣе не хочу!

Она вскочила съ мѣста такъ же быстро, какъ и опустилась на него два часа тому назадъ, и, приподнявъ слегка спереди свою кисейную юбку съ воланами, торопливо сбѣжала со ступенекъ балкона…

— La Judith d'Allori! рѣшилъ съ восторженнымъ вздохомъ князь Пужбольскій, проводивъ ее глазами и очутившись одинъ предъ чашкой своего давно похолодѣвшаго чая.

VIII

Съ этого дня между нашими друзьями и Мариной установились самыя добрыя пріятельскія отношенія. Каждое утро, часу въ девятомъ, приходила она съ ними чай пить, и до полудня, пока высоко поднявшееся солнце не прогоняло ихъ съ балкона, время проходило въ оживленной, всегда занимательной бесѣдѣ, въ горячихъ или веселыхъ толкахъ, спорахъ и разсказахъ. Это совмѣстное чаепитіе, какъ выражалась Марина, живой, дружескій обмѣнъ мыслей, вѣчныя пренія Пужбольскаго съ графомъ о предметахъ совершенно для нея новыхъ, которымъ внимала она съ возрастающимъ съ каждымъ днемъ любопытствомъ, — все это вскорѣ стало для нея такъ же дорого, такъ же необходимо, какъ воздухъ, которымъ она дышала. Весь день ходила она исключительно занятая тѣмъ, о чемъ утромъ была рѣчь за чаемъ; вечеромъ, ложась спать, готовила она вопросы, на которые пріятели ея должны были отвѣтить ей завтра; завтра она, проснувшись, улыбалась новому свѣтлому дню, глядѣвшему въ ея окна, и торопилась скорѣе одѣться и бѣжать на тотъ каменный, обросшій жасминомъ, любезный ей балконъ, гдѣ, она знала, за кипящимъ уже самоваромъ сидятъ друзья и поджидаютъ ее…

Странное дѣло, она будто вѣкъ была съ ними знакома, жизнь свою прожила съ ними, съ этими столь недавними своими пріятелями! Какъ еще ни съ кѣмъ, чувствовала она себя съ ними "по себѣ"!… А между тѣмъ, — разсуждала въ первые дни она сама съ собою, — Что же общаго у нея съ ними? Вѣдь они не какъ всѣ, они бѣлокостные (въ числѣ всяческой "современной" россійской ерунды она гдѣ-то вычитала и это, и удержала въ памяти), они баре, бѣлоручки, а она привыкла уважать однѣ лишь честныя мозолистыя руки!… Ужь не потому-ли это, что въ ней самой течетъ кровь Серебряныхъ-Телепневыхъ?… Но она не хотѣла останавливаться на этой мысли, — ее льстило, напротивъ, то, что вотъ она сама, какъ знаменитый Рахметовъ въ знаменитомъ романѣ: " Что дѣлать", — по крови важная, но по убѣжденіямъ — народъ, демократка, и не признаетъ никакихъ сословныхъ отличій… Отчего же ей такъ хорошо, такъ легко дышется съ ними, а такъ часто тяжело бывало съ тѣми, съ прежними, которые развивали ее и учили презирать этихъ бѣлоручекъ?… Вѣдь либерализмъ — развѣ его цѣль не состоитъ именно въ томъ, чтобы каждому жилось легко и свободно? А если, напротивъ, онъ, либерализмъ этотъ, долженъ стѣснять, привязывать какія-то гири къ ногамъ, то какая же цѣль его? Благо всѣхъ? Но развѣ всѣмъ будетъ легче оттого, что у каждаго будетъ по такой гирѣ на ногѣ?