Факел - Уилдер Пенфилд

— Добро пожаловать на Кос. Гиппократ прислал меня сюда встретить посланца царя.

Македонец был грубоват и не любил тратить лишних слов.

— Я пойду с тобой, — сказал он. — И остальные тоже. Эмпедокл решил съехать на берег, чтобы лечиться. Эту женщину зовут Фаргелия. Вот ее служанка. Красавчики близнецы — рабы Эмпедокла.

Вслед за Пиндаром все спустились к самой воде. Там рабы помогли Эмпедоклу взобраться на осла. Остальные гуськом следовали за Пиндаром, который повел их по дороге, тянувшейся вдоль берега. Несмотря на ранний час, у гавани собрались любопытные, надеявшиеся увидеть прославленного поэта-врачевателя. Однако их куда больше заинтересовала белокурая Фаргелия, шедшая позади него: в толпе послышались восхищенные возгласы. Когда они добрались до усадьбы Гиппократа, Пиндар громко постучал в ворота. Заскрипев, они распахнулись.

На пороге жилого дома стояла Праксифея, вышедшая им навстречу. Ее седые волосы были гладко причесаны и стянуты в пучок на затылке, а пеплос застегнут на плече серебряной брошью. Такие броши дориянки надевали в торжественных случаях. Она пригласила их войти в залитый солнцем внутренний дворик, где учтиво приветствовала их, а потом послала раба за сыном, который в ятрейоне с помощью Дексиппа делал перевязку.

Когда Гиппократ через раскрытую дверь увидел входящих, с его губ сорвалось невольное восклицание, но он продолжал накладывать повязку и даже теперь, когда его позвал раб, не отошел от больного.

Это был молодой рыбак. Месяца за два до этого он сильно ушиб голень. Сначала он не обращал на ссадину внимания. Но потом голень распухла, стала горячей и начала сильно болеть. Тогда Гиппократ разрезал опухоль, чтобы выпустить гной. После этого боль исчезла и жар спал.

Теперь рыбак сидел на хирургическом столе, а Гиппократ внимательно осматривал рану. В углублении кости все еще скапливался гной. Края кости совсем обнажились и побелели, а кожа стала красной.

— Это вялая рана, — говорил Гиппократ. — Заживление кости идет медленно. Однако, как ты можешь заметить, тело постепенно избавляется от гнилой материи.

С подноса, на котором лежали инструменты, он взял ложку и начал осторожно, но решительно скоблить кость. От нее отделилось несколько кусочков.

— Омертвевшие части, — заметил Гиппократ, по очереди искусно извлекая их из раны с помощью щипчиков. — Вот и все, Дексипп. Наложи чистую повязку и каждые четыре дня осматривай рану, не будет ли еще отделяться кость. Извлекай омертвевшие кусочки, как это сделал я. В конце концов этот абсцесс заживет сам собой. Мы можем только немного помочь природе.

— Но почему он заживает так медленно?

— Почему? — переспросил Гиппократ. — Кости всегда заживают медленно. Мы с тобой еще поговорим об этом позже.

Он положил щипчики и улыбнулся загорелому рыбаку.

— Все идет хорошо. Правда, рана заживет не раньше чем через месяц. Но работать ты можешь. Как твоя новая лодка?

— Лодка-то неплохая, но знаешь, жена родила мне еще одного сына!

— Вот и хорошо, — сказал Гиппократ. — Значит, их у тебя теперь трое? А старшему уже пять лет — и нам с тобой было немногим больше, когда мы ловили осьминогов у маленькой пристани. Молодые осьминоги, зажаренные в оливковом масле! — Он взмахнул рукой. — За всю свою жизнь я не ел ничего вкуснее!

— Ты не забыл, учитель, что тебя ждут? — с улыбкой перебил его Дексипп.

Гиппократ кивнул, но прежде чем уйти, медленно, словно прощаясь, обвел взглядом комнату. На стенах висели лубки разных размеров и форм. На полках аккуратными рядами лежали отлично сделанные инструменты. На месте, отведенном для этого еще его отцом, стояла корзина с белой шерстью для перевязок, а на веревке висели чистые бинты. В углу покашливала старуха, дожидаясь мягкосердечного Пиндара.

Гиппократ подошел к зеркалу и быстро провел гребнем по волосам и бороде. С крючка, которым пользовались его отец и дед, он снял свой плащ, накинул его, расправил плечи, и Дексипп, следивший за этой обычной процедурой, улыбнулся, подумав, что глаза его учителя блестят как-то не по-обычному.

Тем временем Праксифея, как любезная хозяйка, продолжала беседовать с начальником триеры, укрывшись от солнца в тени пальмы. Фаргелия с интересом оглядела дворик, а затем подошла к Эмпедоклу.

— Могу ли я попросить у тебя сейчас совета в одном… одном очень щекотливом деле? — Она плотнее закуталась в свой белый плащ, и они перешли из тени на солнце. — Я вдруг почувствовала, что боюсь этих асклепиадов, и мне хотелось бы выслушать твое мнение. И почему только я не поговорила с тобой об этом еще на корабле! — Она в нерешительности умолкла, но затем, пожав плечами, продолжала: — Во-первых, согласятся ли асклепиады вытравить плод, если женщина сама их об этом попросит и предложит хорошую плату?

Эмпедокл удивленно посмотрел на нее.

— Я не знаю, каковы обычаи косских асклепиадов. В Книде, насколько мне известно, это делают. Там не следуют учению Пифагорейского братства.[5] Если цель такой операции — только уничтожение плода, пифагорейцы отказываются ее делать. Но почему, — он понизил голос, — ты просто не обратилась к какой-нибудь повитухе в Македонии?

— Эмпедокл! — оскорбленно произнесла Фаргелия. — Я говорю о моей рабыне Сафире — она стоит вон там в углу.

— А! Прошу тебя, прости мое заблуждение! — воскликнул Эмпедокл.

— Видишь ли, — быстро продолжала она, — я знала, что с бедняжкой может случиться такая беда, но, уезжая из Македонии, мы с ней думали, что все обошлось. Однако за время плаванья стало ясно, что нужно будет принять меры. Одна моя подруга умерла в мучениях через несколько дней после того, как побывала у повитухи. И я доверю Сафиру только врачу.

Помолчав, Фаргелия снова заговорила, но уже о другом.

— Ты беседовал с Гиппократом. Как ты думаешь, он примет приглашение царя?

— Полагаю, что нет, — покачал головой Эмпедокл.

— Не скрою от тебя, — продолжала она, — что царь велел мне пустить в ход все мое влияние, чтобы уговорить Гиппократа вернуться к нему. Я плохо его знаю, и мне страшно.

— Ну-ну, — сказал Эмпедокл. — Быть может, мне известно больше, чем ты думаешь. Гонец, которого я посылал к царю Пердикке, сообщил мне, что, по слухам, первой красавице Македонии приказано очаровать Гиппократа и привезти его обратно. «Если она потерпит неудачу, — уверял он, — ей не дозволено будет вернуться назад в Македонию». Это правда?

— Нет, — прошептала она. — Во всяком случае, не совсем. Я сама сказала царю, что вернусь с Гиппократом или вовсе не вернусь. Видишь ли, он… Видишь ли, я люблю его.

Эмпедокл пожал плечами.

— Ты вдова царского приближенного, который недавно умер. Но до этого — кем ты была?

В синих глазах Фаргелии вспыхнул гнев.

— Я вижу, ты кое-что знаешь о моем прошлом, но, наверное, очень мало. Мой названный отец нашел меня в коринфском храме Афродиты — мне было тогда несколько дней. Он вырастил меня и обучил разным искусствам и наукам, которым женщин обычно не учат, чтобы затем сделать из меня гетеру — подругу богатых людей. Он любил меня, как родную дочь, и все откладывал решение моей судьбы. Но в конце концов ему понадобились деньги. Первый же человек, купивший право на мое общество, тут же совсем меня выкупил, дал мне вольную и женился на мне. Обычно отцы покупают мужей своим дочерям за большое приданое. У меня с моим приемным отцом получилось наоборот: мужу было достаточно моей красоты, а приданое досталось отцу. — Она досадливо пожала плечами. — Я была обучена риторике, музыке и многому другому. После смерти мужа я могла бы прославиться, занимаясь ремеслом, для которого меня воспитывали. Но я не захотела этого. Не решилась, потому что успела узнать Гиппократа.

— До чего же хитер царь Пердикка, — заметил Эмпедокл. — Врачу, чьи услуги ему нужны, он предлагает не только богатство, но также и любовь и красоту.

— Ты мне поможешь? — спросила она. — Дашь мне совет? Как убедить его вернуться в Македонию?

Эмпедокл засмеялся.

— Ко мне часто обращались за советом больные. Но впервые такая красавица ищет у меня подобного совета. Ты можешь достигнуть желаемого. Врачи ведь, в конце концов, тоже люди. Впрочем, Гиппократ, — добавил он задумчиво, — не похож на других людей.

Он поглядел на Фаргелию с нескрываемым восхищением и продолжал:

— Ты красива, пленительна, умна. Боги наделили тебя всем. Моли о помощи Афродиту, и если она явится, «как вихрь», то скажет тебе, как некогда Сафо: «Кто ж он, твой обидчик? Кого склоню я милой под иго?»[6] — Он бросил взгляд на большой двор. — Вот идет ничего не подозревающий обидчик.

По саду, устремив глаза в землю, неторопливо шел Гиппократ. Прибытие вестника от царя Македонии взволновало бы любого человека, даже старого, а он был еще молод, Но его удивил приезд Фаргелии. Рад он этому или не рад? А, впрочем, какое ему до этого дело? Болезнь ее мужа тянулась долго, и он часто бывал у них в доме. Она тогда старалась вскружить ему голову. Врачи умеют избегать подобных положений, но с ней это было не так-то просто. Странно, что как раз вчера он вспоминал о ней!