Голубая картина - ds
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В последующие дни поэт не написал ни строчки. Его одолевало волнение, действительно ли те люди способны помочь с оплатой аренды. Он в этом крайне сомневался. За несколько дней переживаний его сомнения сменились страхом. А что если его вовсе не примут? Рассуждая логически, Луи понимал, что ничем не будет полезен. Все, что он умеет – писать никому не нужные стихи. А это наверняка могут многие. Тогда зачем все это? Мысль, противоречащая предыдущей вновь сменила его риторику. Может, они хотят чего-то другого? Луи вспоминал, что Хлоя всегда спрашивала его про отца. Неужели деньги? Вряд ли. Тогда что? Он подумал, что эти люди могут научить его чему-то, а уже после просить это. Такие идеи засели в его голове. Но следом залезли другие. А они точно могут помочь? Хлоя об этом не обмолвилась. Неужели так?
Луи все же, наконец, открыл подаренную ему конституцию. Вся книжка состояла из перечня довольно размытых формулировок. «Каждый имеет право зарабатывать как пожелает». «Каждый имеет право уважать кого пожелает». «Каждый имеет право любить кого пожелает». Где-то на половине он бросил читать из-за постоянных почти одинаковых фраз, смысла которых все равно не до конца понимал. Все остальное Луи просмотрел мельком, но к его разочарованию про помощь было лишь единственное предложение: «Каждый может помогать кому пожелает».
За день до знакового события его воображение особенно разыгралось, из-за чего он долго не мог уснуть, и чуть не проспал посвящение. Луи не успел собраться и бегом бежал через весь город, мысленно извиняясь перед прохожими. Вскоре он был на месте, где его встретил Госс, отец Хлои.
– О, ты уже здесь. Рановато еще. Церемония начнется только через два часа, разве Хлоя не говорила тебе? Подожди… Ты бежал?
– Да, – ответил задыхающийся Луи, – простите, я не знал во сколько церемония, и пришел пораньше.
– Что же, тогда изволь подождать. Еще никого нет.
– Как нет? А вы?
– А я здесь живу, в первом домике, – он указал тростью на одну из хижин. – Зайдешь?
– Нет, откажусь.
– Хм. Ну тогда посиди в беседке что ли. А я пока позавтракаю.
Через полтора часа сюда стали сходиться люди. Луи все это время пытался хоть что-нибудь сочинить. Но ничего оригинального в голову не лезло, потому он стал сочинять стихи из всех прожитых переживаний.
Вскоре народ стал постепенно уходить за дом и там пропадать. Это могло означать только одно – дверь открыта и церемония скоро начнется. Поэт не стал засиживаться, но у порога его остановила Хлоя.
– Привет, вот и ты. Иди к остальным новичкам во втором домике. Вас позовут когда надо будет.
Луи уже пошел, как вдруг понял, что не знает, где второй домик.
– А где он? – развернувшись неловко спросил он.
– Номер на траве.
Поначалу Луи не понял, что она имела в виду, но когда подошел к первой же хижине поближе, увидел перед ним выкошенную в траве большую цифру три. Он прошелся глазами вокруг и нашел второй домик. Дверь была открыта, а внутри сидели два человека.
– Привет! – окликнул его крупный мужчина с бородой. – Ты тоже новенький?
– Да.
– Класс! Я Эдмунд. А тебя как зовут?
– Луи.
– Приятно познакомится, Луи. Садись, а то застыл там. Расскажи, чем занимаешься. Я вот пекарню открыл недавно, и уже через неделю ко мне зашла мадмуазель Дюпон.
– Да уж, а я просто поэт. Полгода назад приехал в Париж.
– Интересно. Зачитаешь что-нибудь?
– Я, честно, не готовился, но буду рад слушателям, – он достал свои записи и, открыв случайную страницу, стал читать. – Когда я был еще ребенком, я много страшного не знал, когда мне в глаз летит щебенка, когда ступил я на капкан…
– Браво! – рукоплескал Эдмунд, когда поэт остановился. – Давай еще.
– Сердечно благодарю. Это был один из самых сложных, – он посмотрел на аплодирующего Эдмунда и еще одного новичка, зашедшего во время чтения. Человек в углу, до этого недовольно поглядывавший на них, тоже захлопал, не то искренне, не то из вежливости. – Ну что же, пока есть время, могу зачитать еще.
Так Луи и развлекал своих первых слушателей, которые все приходили. Но вдруг дверь в очередной раз открылась, и из-за нее показался человек в серой мантии.
– Так, скоро ваш выход. Наденьте это, – он внес в комнату мешок и сразу скрылся.
Открыв мешок, Эдмунд первый увидел что внутри. Он достал такую же серую мантию, у которой вставки на рукавах были не черные, а синие. Размер у всех был одинаковый. Через пять минут этот же человек зашел снова и призвал всех идти за собой. Они вошли в дом, но не через дверь, а через погреб, после чего человек в мантии сел у двери и стал вслушиваться.
– Выходите, – сказал он через некоторое время.
– …А сейчас, сюда придут новые члены нашего сообщества. Встречайте.
Они вышли под всеобщие аплодисменты, а когда встали около Хлои, толпа затихла.
– Придя сюда, вы приняли конституцию и показали свою готовность стать частью будущего. Но каждый ли сможет им стать? – она взяла маленькое ведерко. – В этой чаше ваши, и не только, имена. Если достанете свое – вы можете стать нами. Иные же никогда не станут нами.
Она подошла к стоящему первым Эдмунду и протянула ему ведро. Он покопался в нем и достал синюю тряпочку.
– Неверно! – произнесла Хлоя. – Уходи и чтоб глаза наши тебя больше не видели.
Эдмунд, большой и грозный на вид мужчина, быстро умчался из дома, как испуганная собака.
– Продолжим.
Луи после такого не на шутку перепугался. Он и не думал, что тут будут испытания. Да еще и такие странные. Синяя тряпка явно ничего не имеет общего с именем. Неужели это метафора? Но что тогда может значить Луи? Поэт стоял четвертым и сильно удивился, когда два предыдущих человека смогли достать «свое имя». Вот Хлоя уже протягивает ему ведерко и он засовывает в него руку. Внутри поэт чувствует кучу всякого хлама. Вдруг он чувствует прикосновение кусочка бумаги, и тут же достает его. Это был бумажный кораблик.
– Верно! – произнесла Хлоя и подошла к следующему.
Луи облегченно осмотрелся. Следующий человек так же нервно окунулся в «чашу» и дрожащей рукой
