Капитан Памфил - Александр Дюма

— Мы идем туда.

— Сюда, господин сержант! Сюда! — продолжала кричать билетерша.

— Мы пришли, пришли. Где вы, душенька?

— Не бойтесь, здесь нет ступенек. Идите сюда! Сюда! Он в углу, у двери. Ах, разбойник! Он силен как бык!

— Гррр! — ворчал Том.

— Вот, слышите? Скажите мне, разве это речь христианина?

— Ну, приятель, — произнес сержант (его глаза привыкли к темноте, и он разглядел Тома). — Мы все знаем, что значит быть молодым; послушайте, я сам не меньше других люблю повеселиться, не правда ли, мамаша? Но я строго придерживаюсь правил: пришло время возвращаться на отцовскую или супружескую гауптвахту. Прибавить шагу, вперед марш! Левой! И поживее!

— Гррр!

— Это очень мило, и мы чудесно подражаем голосам животных, но перейдем к следующему упражнению. Ну, приятель, давайте выйдем добровольно. Ах, мы не хотим? Мы угрожаем? Хорошо, сейчас мы посмеемся. Хватайте этого весельчака и тащите к двери.

— Он не хочет идти, сержант.

— Ну, и что, а для чего у наших ружей приклады? Ну, давайте, по спине и по икрам.

— Гррр! Гррр! Гррр!

— Бейте, бейте.

— Послушайте, сержант, — произнес один из гвардейцев. — Сдается мне, это настоящий медведь: я схватил его за шиворот, и у него шкура не отстает от мяса.

— Если это медведь, тогда обращайтесь с животным как можно осторожнее: хозяин заплатит нам за него. Сходите к пожарному за фонарем.

— Гррр!

— Все равно, медведь он или нет, — сказал какой-то солдат, — он получил хорошую трепку; если есть у него память, он не забудет муниципальную гвардию.

— Вот то, что вы просили, — протягивая фонарь, предложил один из патрульных.

— Поднесите свет к лицу обвиняемого.

Солдат повиновался.

— Это морда, — объявил сержант.

— Господи Иисусе! — пробормотала билетерша, отступая. — Настоящий медведь!

— Ну да, настоящий медведь. Надо посмотреть, есть ли у него документы, и отвести его домой. Возможно, за него дадут вознаграждение. Наверное, это животное заблудилось и, поскольку ему нравится бывать в обществе, пришло на бал в Одеон.

— Гррр!

— Вот видите, он мне отвечает.

— Постойте, постойте, — произнес солдат.

— Что такое?

— У него на шее висит мешочек.

— Откройте его.

— Записка!

— Читайте.

Солдат достал записку и прочел:

«Меня зовут Том; я живу на улице Предместья Сен-Дени, дом № 109; в моем кошельке сто су: сорок на оплату фиакра, три франка для тех, кто проводит меня до дома».

— Истинная правда, вот сто су! — воскликнул гвардеец.

— У этого гражданина все в полном порядке, — признал сержант. — Два добровольца отведут его к законному месту жительства.

— Я, — хором откликнулись гвардейцы.

— Никаких льгот в обход закона. Все только по старшинству. Пусть прибыль от этого дела достанется самым заслуженным. Идите, ребята.

Два муниципальных гвардейца подошли к Тому, набросили ему на шею веревку и для большей надежности три раза обернули ее вокруг морды. Том не оказал ни малейшего сопротивления: удары прикладом сделали его на редкость сговорчивым. Отойдя от Одеона шагов на сорок, один из гвардейцев предложил:

— Вот что: погода сейчас отличная, может быть, не будем нанимать фиакр, пусть этот гражданин прогуляется.

— А мы получим по пятьдесят су вместо тридцати.

— Принято единогласно.

Через полчаса они стучали в дверь дома № 109. С третьего раза им отворила не совсем проснувшаяся привратница.

— Смотрите, мамаша-резвушка, — обратился к ней гвардеец, — вот один из ваших жильцов. Признаете ли вы, что это частное лицо принадлежит к вашему зверинцу?

— Еще бы, — ответила привратница, — это медведь господина Декана.

В тот же день Одри принесли домой счет за пирожные на сумму семь франков пятьдесят сантимов. Но министр Шахабахама I легко доказал свое алиби: он дежурил в Тюильри.

Что касается Тома, с тех пор он испытывал беспредельный страх перед достойным уважения войском, которое наградило его ударами приклада по спине и заставило идти пешком, хотя он заплатил за фиакр.

Поэтому читатель не удивится, узнав, что при виде показавшегося в дверях гостиной муниципального гвардейца Том немедленно отступил в самую глубину сада. Ничто так не прибавляет человеку храбрости, как зрелище бегущего врага. Впрочем, как мы и говорили, этот муниципальный гвардеец был не лишен смелости, и он погнался за Томом; медведь, прижатый к стене, попытался было на нее влезть, но после двух или трех попыток увидел, что на это рассчитывать нечего, встал на задние лапы и приготовился обороняться, применив в этих обстоятельствах приемы бокса, преподанные ему его другом Фо.

Гвардеец тоже не зевал и напал на противника по всем правилам искусства. После третьего выпада он сделал финт головой и нанес удар ногой; Тому удалось отразить его по второй позиции. Гвардеец угрожал Тому прямым ударом; Том снова перешел к защите, перехватил оружие и, вцепившись изо всех сил лапой в гарду сабли врага, так резко дернул его за руку, что вывихнул ему запястье. Гвардеец выронил саблю и оказался во власти противника.

К счастью для последнего и к несчастью для Тома, в эту минуту подоспел комиссар; увидев в происходящем акт неповиновения вооруженным силам, он вытащил из кармана шарф, трижды обмотал его вокруг своего живота и, почувствовав себя под защитой, приказал капралу с девятью солдатами спуститься в сад и готовиться к бою, а сам остался на крыльце командовать.

Том, озабоченный этими приготовлениями, позволил муниципальному гвардейцу удалиться (при этом тот поддерживал свою правую руку левой); сам же он остался неподвижно стоять у стены.

Начался допрос. Том обвинялся в ночном проникновении со взломом в жилой дом и в совершении покушения на убийство должностного лица — покушения, не удавшегося по причинам, не зависевшим от воли преступника; будучи не в состоянии представить свидетелей защиты, он был приговорен к смертной казни, вследствие чего капралу было предложено привести приговор в исполнение, и тот отдал приказ солдатам зарядить ружья.

В толпе, явившейся следом за патрульными, воцарилось глубокое безмолвие, нарушаемое лишь голосом капрала: он командовал расстрелом и последовательно руководил его ходом, считая до двенадцати. Все же после команды «целься» он счел своим долгом в последний раз оглянуться на комиссара, и тогда среди присутствующих послышался сочувственный шепот, но комиссар полиции, которого побеспокоили во время завтрака, был непреклонен и в знак подтверждения приказа поднял руку.