Теория падений (Записки зонального менеджера) - Фарид Нагим

Резко похолодало, небо над деревьями иссиня-темное, и вороны на его фоне казались алюминиевыми. Радик с огорчением думал, какой же он был зачуханный, зашоренный и так далее, что сейчас так сильно рад открывшейся свободе, проявлениям своей воли и понятиям о чести — я был чмошник и не знал этого. Как Лорка за меня замуж вышла и Германа родила?

Закурил, и позвонила Вера.

— Алло, ты где?

— Курю, Вера Сергеевна.

— Деньги поменял?

— Нет еще, не успел.

— Ну ладно, я уже уехала, завтра заберу… завтра выходные. Короче, поменяешь, убери к себе в сейф, я в понедельник заберу… Окэ?

— Окэ.

— Спасибо тебе, Радик, пока.

И тебе спасибо, Вера. Радик купил букет роз, бутылку виски, поймал такси и доехал прямо до подъезда. Со скамьи на детской площадке вскочил Маманя, потом его друзья, замахали ладонями.

— О-о, привет, Радик!

— Радик, привет.

— Привет…

Спокойные, теплые тени окон лежали на полу. Лорка прижала палец к губам.

— Ты чего так рано? — прошептала она.

— Что у меня здесь? — шепнул Радик, хлопнув по нагрудному карману.

Лорка напряженно, испуганно посмотрела на него и дернула головой: что?

— Море! — Радик вынул конверт и высыпал содержимое на Лорку.

— Ео-о-о, Радик, блин, ты что… ео-о-о…

— Это Слава, Лор, Слава дал, он выиграл бешеные бабки в “Метелице” и, грит, отдам десятку тому знакомому, кого первым увижу… а тут я курю возле “Весны”. Я вижу в этом какую-то высшую справедливость, Лор… он, правда, семерку дал, три тысячи оставил на пропой, меня тоже звал, я отказался.

Тихо скрипнув, открылась дверь спальни, сонный Герман недовольно смотрел на них через щель.

— Море, Герман! Море! — обнял его Радик. — Сейчас одеваемся и едем за покупками, а завтра с утра улетаем в Египет.

— Радик, у меня паспорт на старую фамилию оформлен, облом!

— Блин… улетаем в Симферополь.

— Можно, я линзы себе куплю, Радик?

— Нужно!

Радик сидел с краю, в иллюминаторе сквозь далекий туман уже кренилась и криво вытягивалась береговая линия. Ровно и жестко гудел пол под ногами.

“Кабрирование. Крен, — беспристрастно отмечал Радик. — Тангаж-угол зашкаливает… Что с самолетом?”

Вдруг страшный крик с хвоста. Потом нечеловечески мощно тряхнуло, и такой крен с уходом в пикирование, что ноги Радика взболтнули в воздухе и дернулась резкость в глазах. Сердце оборвалось, и все тело онемело. Их затягивало, закручивало в воронку.

— Господи, спаси и сохрани! — все же успел крикнуть Радик и подумать со смертельной тоской. — Не хочу!

Как лежал, так и встал, в ногах еще растворялся алюминиевый пол, утягивался под одеяло, тот крик стоял в ушах, и ныли напрягшиеся мышцы.

— Радик, ты мои очки не видел? — хрипло спросила Лорка. — Вроде под подушку клала.

Радику уже снился однажды такой сон, и через три дня “Боинг” индийских авиалиний упал в океан.

Лорка собирала чемоданы. Герман неуклюже помогал ей и радовался совместному труду.

Радик обзвонил знакомых — нет, больших авиакатастроф над морем не было. Дождался одиннадцати часов и набрал номер Василия Гольяненко.

— Добрый день, Василий, менеджер Соколкин, торговый дом “Весна”, Радик, помните, который авиацией увлекается.

— Да-да, Радик, что, нашли тот кардиган “Живанши”?

— Нет, я к вам совсем по другому делу. Помните, я давал вам рукопись? Моя специализация — теория опасных сближений.

— Еще не прочитал, Радик, работал над сценарием для ОРТ.

— Василий, помните, вы говорили, что у вас тридцать тысяч посетителей в “Живом журнале”.

— По последним данным, после показа “Поводыря ада” уже тридцать пять с чем-то.

— Тем лучше, я бы хотел очень попросить вас, чтобы вы дали маленькое объявление следующего содержания: всем, кто в ближайшие три дня собирается лететь над большой водой, грозит смертельная опасность.

— Так и написать: над большой водой? Хотите, чтобы меня ваша самолетная мафия по судам затаскала? А, что, вы действительно уверены, что будет катастрофа над водой?

— Да! — Радик твердо кивнул головой, и ему самому противно стало от всего, что он сделал в эти утренние часы.

— Хорошо, Радик, непременно, все, как вы сказали, только придумаю, в каком формате.

Радик представлял, как Гольяненко брезгливо пожимает полными плечами и усмехается сумасбродству продавца, который невесть что вообразил себе.

В доме пахло горячим утюгом. Сиротский, жалкий солнечный свет в комнатах. Но в этих лучах уже брало начало крымское солнце.

— Собирайся, мама, собирайся, — поторапливал Радик. — Скоро уже такси… Герман что-то затих.

Наблюдая за Германом, Радик с удивлением понял, что ребенок открыл для себя возможность пятиться. Он с восторгом ходил задом наперед, пока не упирался в стенку.

— Лорка, я уже почти готов, — Радик, нагнувшись, завязывал шнурки.

Лариска подошла сзади, взяла его за бедра и стала “трахать”.

Он хихикал и не разгибался.

— Кончила?

— Фу, Радик!

Потом сидели с Германом на чемоданах. Лорка укладывала волосы напоследок, фен шумел уже полчаса, наверное.

— Ох, мама, ну скоро вы там, — Радик приоткрыл дверь.

Лорка сидела на краю ванной и дула феном в раковину, задумчиво наблюдая, как разбегаются и высыхают капли воды.

— Так интересно, Радик, смотри, как осенью на пруду или на замерзающем озере…

— Там уже такси стоит.

— Ляпу! Папа, ляпу!

— Радик, стой! Он говорит, что мы его лопату забыли.

— А ты, что, думаешь, мы в песочницу идем?

В Симферополе было холодно. Дождь. Радик выбрал самую хорошую машину и нанял ее до Симеиза. В машине закрыли окна и включили печку.

— А ничего, — солидно заметила Лорка. — Чем ближе к Ялте, все теплее и теплее становится.

— Так ведь печка включена! — изумился водитель. — Вот машина и нагревается.

— А-а.

Чтобы Германа не тошнило, Лорка дала ему грудь. От водителя пряталась, чуть ли не с головой накрываясь курткой. Радик словно маньяк смотрел на коричневый ореол соска в растворе губ ребенка, и в груди выгибалась диафрагма, сбивала ему дыхание.

Как и все отдыхающие, они говорили с водителем о курсе доллара и гривны, о погоде на предстоящий месяц, о политике украинского правительства и выступлениях крымских татар, о том, что и в Москве тоже немало своих проблем и мудаков. Водитель, определив для себя их политические убеждения, выступал в пользу того, что Крым должен быть российским, что Украина дерет слишком большой налог с Ялты, рвется в НАТО и так далее. И всякий раз Радик внутренне стонал и менялся в лице, когда вспоминал о своем недуге. Даже водитель искоса посмотрел на него.

— Может, тесно? Давайте, я кресло малеха отодвину.

Сколько же в этом мужчине было здоровья, основательности, спокойной уверенности в правильности своего дела. Фотография внука на приборной доске.

Снова трещали перепонки в ушах на перевале, снова поражали горы, серпантин дороги и ослепительное море под нею и далеко-далеко за горизонт. Упругим горячим шаром давил ветер в ладонь, высунутую в окно. Радик ликовал в те короткие секунды, когда забывался. Он ликовал вдвойне, от того, какую необъятную красоту преподносит Герману и Лорке, какие крымские тайны открывает им.

Видели разбитый “Мерседес” без передних колес. Радик всякий раз дергался, желая обернуться, вскрикнуть: Герман — горы! Герман — море! Герман — аваля! (Авария на языке сына.)

Герман спал, а летняя, размякшая и родная Лорка дремала, но руки, держащие ребенка, были напряжены.

“Что же я натворил?! — снова ужаснулся Радик. — Зачем я взял чужие деньги? Что на меня нашло, твою мать? Надо вернуться…” — и он с тоской смотрел, как стремительно улетают виды за окном.

В Симеизе долго ездили за машиной квартирного агента, подыскивая подходящее жилье. Наконец, остановились на пустой дороге, недалеко от замка султана, площади и виллы “Ксенiя”, справа высокая опорная стена, слева деревья и тропинка вниз. И вот там, внизу, был обширный выступ, на котором прилепился домик с черепичной крышей, с красивым двориком. На стульчике сидела девочка с котенком, а взрослая женщина показывала дом. “Вот туалет и ванная, там у нас балкон, — как бы отмахнулась она. — Там...”

Радик увидел зеленую пещеру, нырнул туда и отпрянул, пораженный, — чугунный, увитый виноградом балкон зависал над обрывом, далеко внизу, справа, мощно возносилась скала “Дива”, а посредине клубился и трепетал исполненный синтетической голубизны оттенков гигантский шар моря. Издалека доносился шум прибоя, крики чаек. Непривычные для уха, тяжкие, большие и объемные звуки, как бы усиленные сабвуфером. Запахи моря и крепко нагретой хвои.

— Ой, та не ховорите, — голос хозяйки на кухне. — Ой, та ну шо вы, Лариса, ну как вода холодная, она ж нахревается, это ж титан. А вот здесь посмотрите, Лариса…

— Здесь, — тихо сказал Радик.

— Здесь внизу у нас как бы своя, частная дороха прямо к морю, — сказала женщина. — Только по ночам осторожно, фонарик купите.