Тойво - Александр Дьяков

– Тактически опасно. Если Лавров недавно придумал идею с празднованием на Каво Греко, то он пока слишком вдохновлён и автоматически расценит твоё предложение с лайнером как конкурентное. Это психология. Лучше тет-а-тет с Лушниковым. Точнее тет-а-тет с Лушниковым и нами на прослушке. Надо осторожно задавить его, мы с ребятами будем подбрасывать тебе весомые аргументы. Планёрку собирать некогда, импровизируй, Стоун.

***

Лушников легко согласился перенести встречу в ресторан, и вообще был тороплив по телефону. Как потом объяснил следивший за ним Костас у господина главреда было интимное рандеву с девушкой. Это хорошо, значит, будет в приподнятом настроении. На следующий день Лушников, впрочем, явился не просто воодушевлённым, а изрядно навеселе. То ли со вчерашнего похмелья, то ли начал уже с утра. Он даже не стал смотреть приготовленные Стоуном документы для регистрации новой газеты. Заказал водки и начал фамильярничать со Стоуном-Митевым.

– Петька! Давай намахнём по-нашему, по-славянски! Всё у вас будет здорово. Родопи, Икарус, Црвена Звезда, Слинчев Бряг, а теперь и Дневен вестник. Соберём вашу диаспору под единое крыло! Это важно, Петька, очень важно. Наши вон, кто во что горазд. Потеряли корни и полетели как перекати-поле. Как так можно? Сами себя добиваем, гнобим, пристыживаем. Зачем? Такой шанс нам дала история! Избавила от государства! Понимаешь? Мы всю жизнь под царём ходили, отождествляли себя с государством, с правительством, с партией. А сейчас свобода! Не надо никому ничего доказывать, оправдываться, живи вольно, не придёт за тобой чекист, не кинет на бабки чиновник, не сплетёт интригу сосед. Но нет же ноем, жалуемся. Ковязин этот. Пашка Лавров. Все!

Стоун не совсем понимал, о чём говорит выпивший Лушников, но сам факт того, что разговор шёл откровенный явно совпадал с планами на этот день.

– Кстати, Вадим, Паша Лавров это тот, который главный девелопер ваш? Я слышал, как вы обсуждали День победы. Мне очень интересно, ведь мы, болгары, тоже чтим эту дату. Почему вы собираетесь на каком-то непонятном побережье? Ведь это просто пленэр, тусовка, а не дань памяти. Что будут думать про великий день ваши дети, когда вырастут?

– Ох, не говори, Петька. Срам, конечно. Лавров легко может со своими связями и деньгами договориться об установке приличного монумента в честь наших павших воинов. Европу освобождали, между прочим! Нет, ему проще собрать нас на берегу, накрыть поляну, нагнать клоунов-певцов.

– Вадим, знаешь, у нас в Пловдиве есть монумент «Алёша», мы болгары, единственные, кто не позволил снести память об освободительной советской армии. Можно попробовать организовать групповую масштабную поездку в Болгарию. На круизном лайнере, например. Ты знаешь, море оттаяло, они теперь снова катаются по Средиземному морю. У меня есть друзья на родине, в турбизнесе, они помогут организовать.

Стоун начал как бы придумывать проект на ходу, описывал возможный маршрут и развлечения. Лушников слушал внимательно, поражённый неожиданностью и эрудицией товарища. Потом встряхнулся:

– Крутая задумка, «Алёшу» знают все наши. Боюсь только, они так быстро не раскачаются и вообще начнут ныть «далеко», «дорого», «опасно». Их на стандартное побережье нынче сложно собрать. А ты говоришь на лайнер. Можно посоветоваться с Лавровым, давай я ему позвоню.

Стоун вспомнил предостережение Керима и стал лихорадочно соображать, как избавиться от звонка Лаврову, третьему-лишнему. В этот момент пришло беззвучное сообщение от ребят из бюро, которые всё слышали «Предложи провести опрос на сайте, счётчик мы накрутим». Неплохо!

– Вадим, почему ты ссылаешься на одного лишь Лаврова? У тебя же есть интернет-сайт, все ваши им пользуются. Проведи онлайн-голосование среди русской диаспоры кто готов отправиться в незабываемое путешествие к настоящему, выстраданному, легендарному монументу? Когда ещё такое будет возможно? Наберём меньше тысячи желающих, отправимся небольшим кораблём. Если больше зафрахтуем лайнер. Я выбью у своих хорошую скидку за объём и за братство наших народов.

– Опрос? Голосование? Петька, ты плохо знаком с нашим менталитетом. Демократия то, что нас убило. Дай русскому возможность свободного выбора, и он озвереет, начнёт проявлять нетерпимость, гнуть своё и поносить чужое мнение. Вплоть до братоубийства. Особенно в интернете все становятся диванными воинами и обливают друг друга дерьмом.

Лушников сегодня был очевидно зол на соотечественников. Уж если кто кого и поливал дерьмом, то это господин главред, сейчас, своих. Либо это бывало с ним по пьяни, либо ему кто-то изрядно насолил Ковязин, Лавров или вчерашняя пассия. Стоун заинтересовался этим настроением и не стал пока давить лайнером. Он оседлал ту же волну самокритики, только на примере «своего» болгарского народа, и пытался прощупать границы ненависти Лушникова к русской диаспоре.

– У нас та же ситуация. Болгары на Кипре живут собственной шкурой и охотнее сходятся с какими-нибудь турками, чем со своими братьями.

– Не выдумывай, болгары милейший народ. Разрозненно живут? Но ведь тихо-мирно. А у наших иванов фантомная державная болезнь. Мы, понимаешь, самые умные. Белая кость! А посмотри, кто чего добился? Ресторан этот кто держит? Русские? Нет, вон он стоит, лыбится, Рустамчик Акунбеков, киргиз! Аквапарк кто в Пафосе строит? Серёжа Авакян, армяшка! Лавров, девелопер сраный, еврей! Вот, кто молодцы. А чем чище русский, тем противнее. Ватники! Знаешь, в своё время из России эмигрировали самые умные, цвет нации, утечка мозгов и так далее. Я думал, послушные инертные ватники сгорели в ядерном пламени, и в мире остались только интеллигентные, образованные русские. Успешные, энергичные и готовые жить по-европейски. Но как только где-то скапливается много наших, то снова появляется эффект ватника, прёт прямо изнутри. И хороший, казалось бы, человек снова становится русским в худшем смысле этого слова. Больше трёх не собираться это ж про нас!

Выпито было уже достаточно. Стоун и сам стал проникаться гневом к русским, которого очень давно не испытывал. Когда он стал фокстерьером русские были для него лишь безликими объектами. Убивая их, он не чувствовал ненависти. А ведь когда-то в прошлой жизни он был ярым националистом, гонявшим москалей. Сейчас алкоголь разархивировал эту ячейку его памяти. А вместе с ним и кое-что другое, неожиданное. Сам Стоун в пылу разговора этого не заметил, ему указали коллеги. Пришло сообщение из бюро: «Господин Петко Митев! Вы заговорили по-русски».

Стоун сначала даже не понял, что Керим имеет в виду. И только через несколько секунд, пока Лушников вещал что-то про национальный дух, до него дошло, что они с собутыльником общаются на чистом русском языке. Стоун вроде даже сматерился пару раз. Он крепко задумался, что делать? Возвращаться к английскому? Пьяный Лушников не заметил перехода на русский, но может обратить внимание на возобновление английской речи. Встать и выйти как бы в туалет, создать смысловую паузу на пять минут? Наверное, да. Но тут Стоун заметил стоящего неподалёку молодого официанта. Остальные посетители ресторана не особо интересовались разговором Лушникова и Стоуна, хотя говорили они громко. А этот официант с бейджиком на кириллице «Борис», сейчас изумлённо пялился на «болгарина». Ведь Борис обслуживал их раньше, и знал, что товарищ Лушникова какой-то болгарин Петко. И вот Петко стал неожиданно хорошо материться по-русски.

Нет, уходить в туалет плохой вариант. Официантик может сунуться к Лушникову с расспросами. Стоун не нашёл ничего лучше, как сделать вид, что разговаривает сейчас на болгарском. Он обратился именно к официанту, выдумывая неизвестный ему язык:

– Чого бачишь, хлопчешко? Истино глаголет пан Вадым?

Лушников заткнулся и удивлённо уставился на Стоуна. Перевёл взгляд на официанта. Тот испуганно пробормотал «Что-нибудь ещё?» и сбежал на кухню. А что же главред? Лушников, к счастью, оказался слишком пьян, чтобы заметить неладное.

– Наливай, Петька. Бориска этот смотрит на нас как на быдло, а сам копит на лондонский университет. Получит европейское образование и смоется отсюда. Забудет папу с мамой, братьев Акунбековых и нас с тобой как страшный сон. Вот так мы и испаримся, русские, через пару поколений. Хотя будь моя воля, я бы их сам всех передушил. Бараны.

– А что? Собрать всех на лайнере и утопить. Не выдержал Стоун. Он сказал это по-английски. И добавил в конце усмешку, «хех». Но этот «хех» оказался не очень натуральным. Лушников как-то странно посмотрел на собутыльника. Смотрел долго и тяжёлым взглядом.

– А где говоришь, Икарусы у вас выпускали?

Стоун запаниковал. Происходило что-то неправильное. Какие к чёрту Икарусы? Он потянулся к своему телефону, но этот жест был весьма очевиден.

– Там разные заводы, одно делали в Софии, другое в Пловдиве

– Икарус, дружок, делали в Венгрии. В голосе и поведении Лушникова произошла угрожающая перемена. Ты кто такой? Спросил он по-русски. Стало ясно, что это прокол. Лушников почему-то перестал быть пьяным, его мысль собралась в точку, и в этой точке встретились русская речь Стоуна, болгарский Икарус и лайнер, который можно утопить.