Череп императора - Виктор Банев

Я распечатал новую пачку «Лаки, Страйк» и мстительно бросил целлофан прямо на ступени. Нечего устраивать такие длинные службы, ближе к народу нужно быть. К моменту, когда я докуривал третью сигарету, занудное пение наконец-то стихло, и скоро в дверях показался Дэн.

— Что ж вы не вернулись? Устали ждать? Это же буддизм, здесь спешить нельзя. Никак нельзя… — Он снова, как и в мой приход в консульство, чисто по-ленински потирал ладони, а его глаза под толстыми стеклами очков так и светились от счастья. — Ничего, зато теперь я угощу вас настоящим тибетским обедом…

Я взглянул на часы. Дело шло к половине второго. Рановато, вообще-то, для обеда, ну да хрен с ним. Обед так обед.

— Куда мы пойдем? — спросил я.

— А никуда не пойдем. Пообедаем прямо здесь.

— То есть?.. Где здесь — в монастыре?

— Ой, Илья, — погрозил мне смуглым пальчиком китаец. — Кто из нас петербур… питербурж… В общем, вы родились в этом городе или я? Здесь, при дацане, есть специальное кафе для паломников с очень приличной кухней. Между прочим, это единственное место в городе, где можно покушать настоящие тибетские «бузы».

Китаец взял меня под локоток и уверенно повел куда-то за угол монастыря.

— Вы, европейцы, — приговаривал он, — относитесь к питанию крайне несерьезно. Разве так можно? Недаром у нас в Китае есть поговорка: «Ши синь Чжань-го тоу, ба пу цзы Тянь-ань моу» — «Если по уровню жизни Китай отстал от Запада на сто лет, то по уровню кулинарии Запад от Китая — на десять тысяч лет»! Питание — это важно, о питании забывать никогда нельзя…

Дальнейшее так напоминало кино, что временами казалось мне чуточку ненастоящим.

Мы прошли в застекленную пристройку к монастырю. Дэн что-то сказал стоявшему у входа монаху, и тот сразу же повесил на дверь табличку: «Извините, у нас закрыто». Кафе было полностью в нашем распоряжении. Вместе с персоналом. Мы сели за столик, и к нам тут же подплыл монах. Если я не ошибся — тот самый горнист с раковиной. Только теперь вместо раковины в руках у него был официантский блокнотик. С немалым удивлением я заметил, что руки у тибетского Васька Трубачева сплошь растатуированы странными значками. Вроде тех, что так лихо переводил прямо с листа профессор Толкунов. Парочка символов была наколота прямо на ладонях.

Дэн что-то заказывал, а я разглядывал помещение и пытался сообразить, на кой хрен этим тибетцам понадобилось лезть в коммерцию. Официант-монах… Лама-посудомойка… Заляпанные кетчупом передники поверх монашеских плащей… Бред собачий.

С потолка и колонн свисали вымпелы и полотнища с изображениями древних мудрецов и текстами мантр. Мудрецы скептически смотрели на чавкающую публику.

Наученный горьким опытом общения с китайской кухней, я приготовился к сюрпризам. Опять подадут сперва чай, под конец суп, а в середине — убойные напитки, вроде той достопамятной водки. Только на этот раз градусов в триста — чего мелочиться? Оказалось, нет, в Тибете все проще. Лениво шлепая подошвами, монахи заставили стол судками, в которых аппетитно булькали «бузы», оказавшиеся обычными пельменями, только очень уж большими и острыми, плавали куски баранины, варенной в масле, и чудно пахли «цампы» — горячие ржаные лепешки с козьим сыром. Из алкоголя подали пиво. Тибетское, жидкое и мутноватое, в больших деревянных кружках.

— Здесь курят? — поинтересовался я у Дэна.

— Курите, — барски махнул рукой китаец.

Вообще вел себя Дэн в монастыре как хозяин. С чего бы это? Буддийское прошлое бабушки не дает спать спокойно? Или между генконсульством и дацаном имелась какая-то незримая миру связь? Я, конечно, не большой специалист в дальневосточной политике, но любому школьнику известно — китайцы с тибетцами чего-то там не поделили и теперь друг дружку терпеть не могут. По всем прикидкам, родственных чувств между монахами и Дэном наблюдаться не должно. Тем не менее взаимное общение явно доставляло им большое удовольствие.

Отведав «бузы» (больше трех-четырех зараз съесть невозможно при всем желании), отдав должное тибетской баранине (Дэн уверял, что в Китае баранина лучше и нежнее), я наконец смог приналечь на пиво.

— Красивый бокальчик, — сказал я, разглядев как следует стоящую передо мной кружку. Кружка была высокая, выточенная из какого-то легкого дерева, и прожилки древесины складывались у нее на боках в этакий загадочный узор.

— О-о, — всплеснул руками Дэн. — Это целая история! Вы, наверное, знаете — Тибет это очень религиозная страна. (Нет, покачал я головой, не знаю.) Двое из каждых трех тибетских мужчин — монахи. А у монахов раньше был обязательным обет бедности. Сейчас нет, но раньше такой обет был. Поэтому всю свою посуду тибетцы делали даже не из дерева, а из наростов на деревьях. Считалось, что это признак смирения. — Дэн повертел в руках кружку, хлебнул пивка и добавил: — В этом кафе почему-то не подают тибетский чай. У нас в стране из таких кружек пьют не пиво, а особый чай. С солью, ячменной жареной мукой и кусочком масла. Очень вкусно.

Представив себе букет подобного напитка, я засомневался насчет «очень вкусно», но вслух выражать сомнения не стал.

Монахи стали собирать со стола грязную посуду. Получалось у них это ловко и почти бесшумно. Вряд ли когда-нибудь я мог представить себе, что стакан из-под выпитого мною пива будут мыть такие вот растатуированные руки тибетского монаха.

— Они говорят по-русски? — спросил я Дэна.

— Почти нет, — огорченно ответил он. — Вы хотели взять у них интервью?

Ну вот опять, подумал я. Что за дурацкие стереотипы? Если репортер, значит, единственное, о чем я мечтаю с утра до ночи, это взять у кого-нибудь интервью. Иногда я предпочитаю, чтобы окружающие меня люди даже и не догадывались о том, чем я зарабатываю себе на хлеб.

— Ну почему интервью? Просто хотел поболтать с ними. Спросить, чем они здесь занимаются. Кроме лепки пельменей, разумеется.

— Спросите меня, я с удовольствием вам расскажу, — сказал Дэн. — В дацане сейчас живет шестнадцать монахов. Один лама-наставник, двое его заместителей, остальные просто послушники. Занимаются они самоусовершенствованием по индивидуально составленным программам. Кто-то медитирует, кто-то переводит буддийские трактаты, кто-то просто учит русский язык. Несколько часов в день каждый из них работает — либо здесь, на кухне, либо на строительстве. Такой вот режим.

— На строительстве? А что они строят?

— Я не совсем правильно выразился. Они не строят, они реставрируют. Дело в том, что на крыше монастыря раньше, до Октябрьской революции, был зимний сад. Специально для медитаций. Там стояли статуи божеств, росли тибетские сосенки… Потом сад демонтировали, а теперь монахи пытаются его восстановить. — Дэн на минутку задумался. — Знаете что, Илья… Если вам так это интересно, пойдемте, я покажу вам эту стройку.

Тьфу ты! Я внутренне чертыхнулся. Поболтали, называется. Вылезать из такого теплого, уютного кафе, где есть хоть и плохонькое, но все же пиво, было глупо. А отказываться было неудобно — вроде как сам напросился. Борьба была недолгой. Я покорно допил то, что оставалось в бокале, и вылез из-за стола. Когда-нибудь мое хорошее воспитание меня погубит.

Мы вернулись в молитвенный зал, прошли в дальний правый угол и оказались в служебных помещениях монастыря. Никакого пиетета к культовому сооружению Дэн не выказывал. Рывком распахивал двери, громко смеялся, прошлепал грязными ботинками прямо по ворсистому ковру. Хотя если буддизм — это «полная свобода», то, может быть, только так здесь себя и ведут?

Внутри монастырь оказался грязным, давно не прибиравшимся и каким-то очень уж запущенным. Если молитвенный зал с золоченой статуей Будды выглядел как декорация к хорошему голливудскому боевичку, то служебные помещения до странного напоминали общественный сортир.

Некрашеные стены, толстые ржавые трубы. С потолка местами капает вода. Пахло во внутренних помещениях отнюдь не буддийскими благовониями, а смесью сырости и запахов вчерашнего обеда. И ни малейших признаков экзотической таинственности. Тоже мне, храм древней религии, называется!

— Все, дальше подниматься опасно, — наконец сказал Дэн.

Мы забрались на четвертый по счету этаж и стояли ровнехонько над потолком молитвенного зала. Высоко вверху виднелась крыша пятого, последнего этажа. Впрочем, «крыша» — это, пожалуй, громко сказано. Крыши как таковой не было. Были остатки дореволюционного навеса. Частью застекленного, частью затянутого полиэтиленовой пленкой. Сквозь довольно большие бреши виднелось хмурое небо и на пол капал дождь. Чтобы ниже этажом не протекал потолок, повсюду стояли чумазые тазы и детские ванночки. Сложную конструкцию навеса, состоящую из труб и досок, поддерживали строительные леса. А в углу — вот ведь смешение стилей! — располагались укрытые брезентом статуи буддийских божеств.