Белая ель - Вера Викторовна Камша

3

Страшное место, роса сюда и та не падает. Какая роса, тут и травы-то нет, а есть наполовину заполненный серой пылью провал, из которого торчат трехрогие ветки. Здесь они и лежат. Оба. Отец да Феруш.

Легкий звон, словно струна скрипичная лопнула, и нет ни веток, ни пыли зыбучей, ни ямы. Только трава-белоцветка да веселая роса.

– Ничего не вижу, – пожаловался высокий воин с добрыми глазами, кажется, Янчи.

– Поверь на слово, – бросил Миклош Мекчеи, – здесь это.

Почему они с сыном господаря видят, а другие – нет? Барболке захотелось вцепиться в чье-нибудь плечо, а еще лучше, сбежать, но она только плотней запахнула плащ.

Шестнадцать витязей встали по кругу, где велел Миклош. Они видели только траву, а внизу, под слоем холодного праха, шевелилось, исходя злобой, зеленое марево. Убить не убьешь, но прогнать в подгорные болота можно.

Шестнадцать знавших кровь сабель вошли в землю с четырех сторон, отделяя гнездо от чистого луга. В светлых клинках вспыхнуло солнце, превращая сталь в огонь. Резанул Миклош Мекчеи по руке ножом с роговой рукоятью, тронул кровавой ладонью четыре рябиновых кола, и вошли они в землю, как в масло.

Дальше – просто. Вырыть, выбрать до последней пылинки холодную мерзость, набить яму рябиновыми поленьями и четыре дня жечь костер, а выбранную погань смешать с толченым стеклом, рябиновым углем да кошачьей шерстью, забить в еловые сундуки и на закате утопить в горячем озере, чтоб ни следа, ни памяти. Холодные гости не терпят кошек и еловой смолы… Она уйдет, должна уйти!..

– Больно! – Пухленькая девчушка лет четырех поднялась из травы, по щекам текут слезы, на вышитом платьишке – мокрая земля. – Горячо!

– Пирошка!

– Мамка! – малышка заковыляла к Барболке. – На́ меня! Мамка!

Живая! Господари грозовые, живая!

– Стой! С ума сошла! – Кто-то ухватил Барболку, сжал до боли плечи. Пирошка замахала ручонками, за плечом сестренки поднялась насупленная Илька, тоже в земле. На щеке – синее пятно, три пятна на шее.

– Горячо, – пожаловалась старшая, младшая шмыгнула носом, глазенки совсем заплыли.

– Мертвые они, гица! Мертвые!

Широкая спина заслоняет и солнце, и сестренок. Резкий свист, рвущийся из-под земли протяжный ослиный рев. Миклош отступает… Какой он бледный! Безголовая Пирошка среди белой травы, рядом – Илька, худенькое тело разрублено пополам, но крови нет, у мертвых кровь не течет.

– Сжечь ведьму, – рычит кто-то под ухом, – и все семя ейное!

Ее дети тоже б стали ведьминым семенем, выйди она за Феруша. Но, выйди она за Феруша, отец бы его не убил, а мать не скормила бы обоих Холодной гостье, Пирошка была бы жива. И Илька…

4

Магнины работнички умерли второй раз. На солнце, от чистой стали. Теперь по ним можно плакать, их можно закопать на кладбище, посадить у изголовья калину и кошачьи розы. Больше сестричкам не носить воды, не таскать мешков, не искать золота, не уводить живых. Их нет в этом мире и не будет.

Миклош Мекчеи вложил саблю в ножны. Как же он испугался, когда Барболка позвала упыренка по имени. Хорошо, они с Янчи успели…

– Больше тут искать нечего, – витязь старался говорить спокойно, – я отвезу гицу в Сакаци, хватит с нее. Янчи, приглядишь? К закату я вернусь.

– Да хоть бы не возвращался, – махнул рукой побратим. – Кто мог, тот вылез, а землю таскать – дело нехитрое.

– Я вернусь, – повторил сын Матяша. – Кто начал, тому и заканчивать.

Будь его воля, он бы поднял Барболку на руки и понес до коня и дальше, но жена Пала предпочла идти своими ногами. Аполка та бы повисла на нем не хуже повилики, хотя почему повисла бы? Уже висит! Вроде маленькое, слабенькое, а все соки высосет.

– Гици, – Барболка остановилась, – спасибо вам, только я сама дойду.

– В рубашке? – попробовал пошутить Миклош.

– Ну доеду, только лошадь дайте.

– А потом меня Пал убьет? – Как мерзко врать, но правду не скажешь, рано еще.

– Хорошо, – кивнула Барболка и замолчала. О чем она думала? Или о ком? Уставшая, растрепанная, молчаливая, она была в четыре, в восемь, в шестнадцать раз прекрасней приходящей к нему в снах красавицы.

Миклош вскочил на коня, принял из рук Янчи сакацкую господарку. Час на одной лошади и вечность врозь.

– Я скоро вернусь.

– Вернешься! – заголосила связанная мельничиха. Она больше не пряталась, не юлила. Зачем? Все равно на закате ждет костер. – Вернешься и останешься! Ой, останешься! Не в земле, не на земле.

– Замолчи! – зарычал мельник. – Всех нас загубить хочешь! Не слухай ее, господарь, ведьма она. У, проклятая! Сожгут тебя, и поделом! Золото ей занадобилось, работнички ей занадобились, а то жили мы плохо!

– Сказните ее! – рванулась к Миклошу красивая молодуха. – Гадюку проклятую!

– Мармалюцу родной кровью кормила, – завыл и сын. – И нас бы не пожалела…

– А чего вас жалеть? – прошипела ведьма. – Плесенью были, плесенью сдохнете! А вот ты, Барболка, долго жить будешь. И меня помнить! Чтоб тебя за чужое били, за твое плевали, чтоб…

Миклош рванул повод, заорал, отползая в сторону мельник, кованые копыта обрушились на мельничиху, вколачивая подлые слова обратно в оскаленную пасть. Рябина на закате, конечно, вернее, но и дать ведьме договорить было никак нельзя! Ничего, обойдется.

Дико завизжала молодуха, что-то мерзкое свилось дымной струйкой, утекло в лощину, захрапел и прянул назад жеребец, лопнуло, раскатилось по ягодке рябиновое ожерелье, смешалось с поганой кровью. Барболка молчала, только руки вцепились в конскую гриву да билась на шее голубая жилка.

– Сжечь гадюку, – рявкнул Миклош, – да не на закате, а сейчас! Вместе с домом… А этих – в село, пусть с ними люди решают.

Часть III

J. Brahms. Ungarische Tänz Nr 2[9]

«В начале осени 330 года жена Миклоша Мекчеи родила сына, которого нарекли Лукач. Счастье господаря нашего Матяша при виде родимого пятна в виде летящего сокола на плече внука было безмерно, ибо такое же было на плече Гергея Великого и Иштвана Волчьего, и сулило оно великие и благие дела. Король Виктор-Антониан, узнав о том, что у его племянницы родился сын, прислал богатые подарки и пригласил Миклоша в Крион вместе со всем семейством. Господарь наш Матяш заподозрил в сем приглашении предательство и, дабы оградить новорожденного наследника от участи заложника, не оскорбляя короля, отписал, что поклялся побратиму своему Палу Карои, что Миклош с женой и сыном встретят весну в Сакаци…»

Хроника монастыря Святого Ласло Алатского

Глава 1

1

– Как красиво! – сакацкая господарка набросила на плечи шаль с осенними листьями. Аполка