Мужество в наследство - Александр Абрамов

А дальше Журавлев мог бы рассказать о продолжении битвы — битвы за жизнь экипажа.

Труден был путь к своим. Спали и отдыхали только днем в лесных чащобах или в заросших кустарником оврагах. Томила жажда, мучил голод. Населенные пункты, оккупированные врагом, обходили стороной. А в тех селах, где немцев не было, летчиков выручали местные жители, которые делились с ними последними крохами хлеба. В ночном лесу слух особенно обострялся. Достаточно было услышать неясный шорох или хруст сушняка под ногой, как все разом, словно по команде, замирали: чудилось, что где-то рядом бродят гитлеровцы. Дневные часы в томительном ожидании вечера казались вечностью. Время как бы сливалось в нескончаемые сутки. Не раз немцы появлялись вблизи их укрытия. В такие минуты нервы натягивались, как струны, летчики всегда были готовы к рукопашной.

…Как-то ранним утром, проходя в густом кустарнике недалеко от проселочной дороги, летчики услышали позади себя окрик:

— Хальт! Хенде хох!

Оглянувшись, они увидели гитлеровца-жандарма с автоматом. На ломаном русском языке немец повторил:

— Стой! Руки вверх!

Дивиченко не растерялся. Он тихо промолвил: «Делай, как я!» и стал медленно поднимать руки. Почувствовав безопасность, гитлеровец уверенно двинулся навстречу людям с поднятыми руками:

— Карашо, рус. Зер гут. Флига плен, — его лицо расплылось в улыбке.

— Ложись! — скомандовал Дивиченко, и все враз упали на землю.

От неожиданности гитлеровец остановился, а Дивиченко выхватил из кармана пистолет и навскидку дважды выстрелил. Немец вскрикнул, взмахнул руками и замертво рухнул. Летчики обыскали его, забрали автомат, документы и скрылись в гуще леса.

Уже третью ночь друзья шли по тылам врага. Начинало светать, когда они остановились на привал. Не успели устроиться на отдых в лесных зарослях, как налетел ветер, зашумели деревья, хмурое небо пронзили молнии, грянул раскатистый гром. Спустя минуту хлынул грозовой ливень. Как ни укрывались путники под раскидистым дубом, все же промокли до нитки. Дождь длился недолго и вскоре совсем утих. Сквозь рваные тучи постепенно пробилось солнце, от разогретой земли к небу потянулся голубой парок. Теперь где-то в стороне сверкали молнии и гремел гром. Воздух, напоенный живительной свежестью, влил в истощенных людей новые силы.

Самый ловкий из экипажа Иван Мысиков забрался на дерево, чтобы обозреть окрестности. За дальним пригорком увидел утопающие в зелени соломенные крыши домов. Спустившись, он доложил:

— Километрах в двух — небольшая деревня. Но ни людей, ни живности не заметил.

Журавлев присел на корточки, раскрыл планшет с крупномасштабной картой. Рядом склонились Дивиченко с Мысиковым. Ткнув пальцем в карту, штурман сказал:

— Мы находимся в этом квадрате, но здесь никакой деревушки не обозначено!

Решили послать в разведку Мысикова.

— Главное — узнай, есть ли там немцы. Только не торопись, будь осторожен, — наставительно предупредил Дивиченко. — В случае чего — действуй по обстановке, но на рожон не лезь.

Сказал это командир не случайно. Лишь вчера их подстерегла опасность там, где ее совсем не ждали. Они зашли утром в деревню, где немцев не было. Остановились у пожилой приветливой хозяйки. Мечтали поесть, отдохнуть и по возможности раздобыть продукты в дорогу.

Случайно Журавлев узнал, что в соседнем доме живет человек, поддерживающий связь с карателями. Не мешкая ни минуты через огороды ушли в лес. Только скрылись из виду, как в деревне раздались выстрелы. Стоило им задержаться в доме еще несколько минут — могли попасть в руки врагов.

Маскируясь в кустарнике и высокой траве, Мысиков добрался до заброшенного на околице сарая, поднялся на чердак. Отсюда хорошо просматривалась единственная улица. Два дома были сожжены, на их пепелищах торчали, словно надгробья, закоптевшие печные трубы.

Не прошло и часа, как Мысиков вернулся.

— Хутор небольшой, — переводя дыхание, сказал он. — Дома закрыты, окна заколочены. Не видно ни одной живой души…

Дивиченко посмотрел на грустные лица друзей и, перемешивая русские и украинские слова, сказал:

— Що ж вы, хлопци, зажурылыс? Выше головы! Володь, мабуть, ты яку думку маешь? Кажи.

— Скажу, — ответил Журавлев. — Хаты надо проверить все, их тут немного. Но отоспаться лучше в каком-нибудь заброшенном сарае. Рисковать не стоит. Ты же, Коля, сам говоришь: береженого бог бережет.

Летчики обследовали дома, однако не обнаружили никаких признаков присутствия человека. Все свидетельствовало о том, что люди давно покинули жилье. Хутор будто вымер. Не удалось найти и ничего съестного. Пришлось голодными ложиться спать. Выбрали старый сарай на отшибе, но прежде чем залезть на сеновал, напились воды из стоявшей у сруба деревянной бочки.

Утолив жажду, Журавлев внезапно застыл, склонившись над бочкой: он увидел свое отражение в воде. На него смотрел незнакомый человек с впалыми, заросшими щеками, с глубокими провалами глазниц. «Неужели это я?» — с удивлением огорчился Владимир.

…На рассвете седьмого дня пути показался берег Дона. Здесь проходила линия фронта. Надежда на спасение переросла в уверенность. Воодушевленные близостью своих, они скрытно подползли к реке и бросились в воду. Но гитлеровцы их заметили, стали обстреливать. Над головами плывущих засвистели пули. К счастью, людей в реке увидели и с противоположного берега. Наши минометчики с автоматчиками открыли по фашистам беглый огонь. Это и помогло летчикам добраться до своих.

Раны и ожоги у всех быстро зажили. Лишь у Журавлева порой давала о себе знать острая боль в пояснице — результат травмы, полученной при ударе бомбардировщика о землю. Когда в медсанбате врач обследовал летчиков, Владимир даже не заикнулся о пояснице: опасался, что могут отправить в тыловой госпиталь, а то и вовсе списать с летной работы. А куда он без неба?

Почти весь сорок второй год Журавлев воевал в экипаже Дивиченко. В конце декабря командир воздушного корабля погиб во время схватки с «мессершмиттами». Из подбитого и неуправляемого самолета Журавлев и остальные члены экипажа выпрыгнули с парашютами.

За время войны штурман Владимир Журавлев совершил сто пятьдесят боевых вылетов. Он сражался на Сталинградском, Юго-Западном, Белорусском и Центральном фронтах, участвовал в Курской битве. Его грудь украсили ордена Красного Знамени, Отечественной войны I степени и медали.

Встреча в конце войны Владимира Журавлева с выдающимся летчиком дважды Героем Советского Союза Владимиром Константиновичем Коккинаки определила его дальнейшую судьбу: он становится штурманом-испытателем новых типов самолетов. Ему довелось работать на машинах различной конструкции: А. Н. Туполева, С. В. Ильюшина, В. М. Мясищева. Проверяя в действии новые системы и оборудование, летал он и на боевых сверхзвуковых самолетах в сложных погодных условиях на больших высотах, нередко забирался в стратосферу. За долгие годы работы в авиации Журавлев стал штурманом высокого класса. Ему довелось перенимать опыт таких прославленных летчиков-испытателей, как М. Л. Галлай, С. Н. Анохин, Ю. А. Гарнаев, В. С. Ильюшин, чьи имена связаны с историей развития отечественной авиации.