Карл Брюллов - Галина Леонтьева

Картина «Полдень» стала своего рода итогом многолетних исканий художника, а нелестный прием и необходимость оправдываться явились последней каплей, переполнившей чашу его терпения. Он устал оправдываться, просить, извиняться, ждать милостивого продления пенсиона. Он устал от бесконечных поучений. Он не хочет больше работать под диктовку, как школьник. Достаточно вспомнить, какое предписание он получил не так давно — изобразить патронов царя и царицы. Там было подробно расписано все: «Верх картины может занимать Пресвятая дева, сидящая на облаках (без Предвечного младенца), окруженная небесными силами; почти в середине поименованные святые: по правую сторону Божией матери — Св. Александр Невский и Елизавета, а по другую — Мария; а низ — для объяснения предмета, или группа ангелов, поддерживающих императорскую корону, или вид императорского дворца… Общество требует, чтобы фигуры были в натуральный рост…» Для того ли он так резко порвал с Академией, чтобы теперь от новых наставников получать такие «программы», так досадно похожие на академические! К тому же от брата Федора пришло письмо с подробным описанием бурного заседания Общества по поводу Брюлловых. Чего там только не было говорено! Высчитали, что братья стоили Обществу 48 тысяч рублей, а Карл присылает за это всего лишь «игрушки». Раздавались недвусмысленные реплики — дескать, не мудрено жить за чужой счет. Приводили в пример Басина, который исправно исполнял все предписания. И лишь один Григорович взял на себя смелость заявить, что хоть Басин и присылает много своих работ, «но они слабее К. Брюллова игрушек…»

Видно, из-за всех этих разногласий пенсион Брюллову за 1828 год не слали. Однажды, обедая в кругу русских художников в трактире Лепре, Карл получил пакет из Петербурга — почта для русских художников приходила обычно сюда. Он распечатал письмо, из которого выпал вексель на просроченный пенсион, пробежал послание, покраснел, тотчас потребовал бумагу, перо, чернила, наспех написал ответ, вложил в конверт вексель и в тот же день отправил свое последнее письмо Обществу в Петербург. Он писал: «Лестная для меня уверенность почтенного сословия, коего мощному покровительству я обязан первым успехом моим на стезе художеств, и чувство благодарности за оказанные мне благодеяния, возлагают на меня священную обязанность объяснить Обществу причины, принуждающие меня уклонить от себя новые знаки его благорасположения… Как ни лестно получить новое доказательство одобрения почтеннейшего Общества, но, находя себя не вправе пользоваться оным, и уповая на справедливость господ сочленов убедительно прошу позволить мне возвратить доставленный при сем ко мне вексель как награду за время, которое я употребил не на пользу Общества, а на произведение посторонних работ».

Произошло это событие 28 мая 1829 года. Через полгода Брюллову сравняется тридцать лет. Он многому научился, многое понял. Он ощущает себя крепко стоящим на ногах и не хочет больше ходить на помочах. Он не нуждается больше в подсказках — замыслов у него много, лишь бы хватило сил и лет их осуществить. И он достаточно зарабатывает. Не только жанровыми сценками, но и портретами. Желающих портретироваться у него так много, что иные почитают его согласие за честь.

За все годы пребывания в Италии Брюллов создал в различных техниках — масле, акварели, сепии, рисунке — около ста двадцати портретов. Более сотни людей различных характеров, различных социальных слоев, разных национальностей оставлены мастером. Кого только нет в этой обширной галерее! Русские художники и архитекторы — Сильвестр Щедрин, Тон, Горностаев, Мейер, Бруни, Басин. Русские писатели и общественные деятели — Жуковский, братья Александр и Сергей Тургеневы, князь Лопухин, граф Матвей Виельгорский. Итальянская интеллигенция — писатели и общественные деятели — Франческо Гверацци и Джузеппе Капечелатре, певицы Фанни Персиани и Джудита Паста, скульптор Чинчиннато Баруцци. Русская знать — Анатоль Демидов, великая княгиня Елена Павловна, принц Мекленбургский, графиня Орлова. И, наконец, люди близкие и милые сердцу — семейство русского посланника князя Григория Ивановича Гагарина, графиня Юлия Самойлова, Зинаида Волконская, полковник Львов, семья миланского купца Мариетти, несколько портретов брата Александра.

Как ни многоразличны все эти люди — по рождению, судьбе, склонностям, душевному складу, — под кистью Брюллова многие из них получают черты некоторой общности. Если сказать языком обыденным, почти все герои Брюллова «симпатичны», привлекательны, точно художник непременно хочет своим расположением к модели увлечь и нас, зрителей. Его герои действительно покоряют — кто совершенной красотой, кто напряжением духовной, интеллектуальной жизни. И почти все — полнотой жизненных сил, жизнелюбием. В некий счастливый момент бытия изображает Брюллов большинство портретируемых. Ведь в жизни всякого человека, и незадачливого, и не блещущего талантами, бывают минуты взлета, внутреннего подъема, озарения. Такие-то мгновения и ловит Брюллов в быстротечной смене настроений живой человеческой души. Особенной психологической глубины он достигает редко. Не в этом его призвание и сила. Он не стремится и к многосторонности характеристик. Он берет одну грань натуры, одну грань душевного состояния.

Часто, увлеченный моделью и захваченный собственным увлечением, он не рассказывает о человеке прозой, а будто декламирует, говорит возвышенно и приподнято.

Известная мысль о том, что каждый портрет, вышедший из рук подлинного художника, в какой-то мере автопортрет, находит в творчестве Брюллова красноречивое подтверждение. Он сам в те годы полон энергии, желания без устали трудиться, жадного желания жить. Эхо его душевного состояния и отзывается в большинстве портретов. В те времена не одному Брюллову из русских было присуще такое мироощущение. Достаточно заглянуть в русскую литературу той поры, чтобы убедиться: и в преддверии трагического дня 14 декабря 1825 года, и первое время после того, как грохот картечи на Сенатской площади разорвал полустолетие пополам, лучшие люди России продолжали видеть залог дальнейшего развития Отечества в одухотворенной, преданной возвышенным идеалам, несломленной человеческой личности. Пушкин, Баратынский воспевают чистые порывы души, поют гимн жизненной силе, молодости, полноте чувств. Герцен «жажду жизни, избыток чувств» считал особенной чертой своего поколения — люди, понимающие вкус полноценной, полнокровной жизни и готовые бороться за это право, были нужны тогда России.

Но была и еще одна причина привлекательности большинства портретов Брюллова: люди, с которых он их писал, в подавляющем большинстве были незаурядными, яркими личностями. На встречи с интересными людьми судьба для Карла не поскупилась. Молодой художник, воссоздавая на холсте их характеры, сам в свою очередь испытывал обратное воздействие своих моделей. Постоянное общение с ними тоже формировало его взгляды, его характер.

Гостеприимный, открытый дом Григория Ивановича Гагарина, русского посланника при Тосканском дворе, был очень любимым не только для Карла, а почти для всех русских художников в Риме. Хозяин, человек широко и разносторонне образованный, изрядно разбирался в живописи. Как-то он сказал, что ему куда интереснее подчас разглядывать этюды с натуры, чем иное законченное, засушенное полотно, в живом этюде «приметнее талант художника» — мысль, по тем временам новая и свежая не только для любителя искусства, но и для профессионала. Гагарин собирал картины своих друзей-художников, у него накопилась порядочная галерея работ Сильвестра Щедрина и Матвеева, Венецианова и Басина, Бруни и, конечно же, Карла Брюллова. В гагаринском доме художников встречала радушная хозяйка, мать пятерых сыновей. «Очень милые ребята», — пишет о них Александру Тургеневу Вяземский и добавляет: «Какое отличное дарование в живописи у старшего…» Этот старший, подросток Григорий — с портрета, писанного Карлом, на нас смотрит миловидное лицо с пытливыми карими глазами под широким разлетом бровей — стал для Брюллова и учеником, и младшим товарищем, и заменою собственных меньших братьев. Привыкший опекать младших, как было заведено в отцовском доме, Карл проводит с мальчиком многие, многие часы. Присутствие рядом любознательного, смышленого, ко всему жадно любопытного существа словно обостряло восприятие и видение художника, заставляло оформлять в слова многие невысказанные мысли — уча, он учился и сам, отдавая, получал и взамен…

Дружба началась с того памятного дня, когда Гагарин задумал отметить очередное семейное торжество спектаклем. Выбрали «Недоросля». В спектакле были заняты хозяин и хозяйка дома, Григорий, игравший Митрофанушку, Щедрин, Тон, Гальберг. Карлу как актеру особо одаренному достались сразу две роли — Простакова и Вральмана. Декорацию поначалу делал Григорий, вставая до света и трудясь при свечах. Когда юный декоратор вошел как-то в зал перед первой репетицией, он замер в изумлении — вместо его неловкой картины красовался великолепно написанный задник. Тут было все — настоящая деревенская гостиная с портретами хозяев, меж которыми красовался роскошный натюрморт из разрезанного арбуза и вареного омара, старинные часы с маятником, а через окна и двери глядел настоящий русский двор с голубятней и свиным сараем. Словно ожила провинциальная Россия под кистью художника, который никогда в провинции и не бывал, но каким-то чудесным чутьем сумел воссоздать ее в этой жанровой сцене, «топкой, гармонической, полной полусвета и оттенков и юмористической в то же время, как повести Гоголя», — так вспоминал об этой брюлловской декорации Гагарин. С того дня Григорий буквально влюбился в Брюллова и всю долгую жизнь хранил к нему чувство восхищения и признательности.