Близнецы-соперники - Роберт Ладлэм

Фонтини-Кристи переменил позу и отвел взгляд от напряженного лица посла. Он не сомневался, что все трое считают его обманщиком; надо их разуверить. Но сначала надо подумать. Итак, вот причина. Неизвестный поезд из Салоник заставил британское правительство принять чрезвычайные меры, чтобы — как это сказал Тиг? — продлить ему жизнь. Но дело не в его жизни, а, как ясно дал понять Бревурт, в информации, которой он, по их мнению, располагает.

Что, разумеется, вовсе не так. Итак, между девятым и шестнадцатым декабря. Отец уехал в Цюрих двенадцатого. Но он не поехал в Цюрих. И не сказал сыну, где был... Бревурту, наверное, было о чем беспокоиться. Однако оставались вопросы, многое было непонятно. Витторио обратился к дипломату:

—Выслушайте меня. Вы говорите: Фонтини-Кристи. Вы имеете в виду семейство. Отца и четверых сыновей. Отца звали Савароне. Синьор Нейланд не совсем верно представил вам меня. Я не Савароне.

— Да, — сказал Бревурт едва слышно, словно был вынужден признать истину, с которой не желал мириться. — Я это знал.

— Итак, имя Савароне вам назвали греки? Верно?

— Он не мог сделать это в одиночку, — сказал Бревурт все так же еле слышно. — Вы старший сын. Вы управляете заводами. Он должен был советоваться с вами. Ему нужна была ваша помощь. Мы знаем, надо было подготовить более двадцати различных документов. Ему была необходима ваша помощь!

— Вы, вероятно, отчаянно хотите в это поверить. И поскольку вы себя в этом убедили, то и предприняли беспрецедентные меры по спасению моей жизни, вывезя меня из Италии. Вы, несомненно, знаете, что произошло в Кампо-ди-Фьори.

Заговорил бригадный генерал Тиг:

— Первыми нам сообщили об этом партизаны. От них ненамного отстали греки. Греческое посольство в Риме пристально интересовалось семейством Фонтини-Кристи, но, разумеется, никто не сообщал причин этого интереса. Афинский источник связался с послом, а он, в свою очередь, связался с нами.

— И теперь вы намекаете, — заметил ледяным тоном Бревурт, — что все это было сделано зря.

— Я не намекаю. Я утверждаю. Между указанными вами датами мой отец был в отъезде — как он сказал мне, в Цюрихе. Признаюсь, поначалу я не придал этому факту особого значения, но через несколько дней возникла настоятельная необходимость попросить его срочно вернуться в Милан. Я обзвонил все отели в Цюрихе. Его не было нигде. Отец так и не сказал мне, куда он ездил. Это правда, джентльмены.

Оба офицера смотрели на посла. Бревурт медленно откинулся в кресле — по всему было видно, что он подавлен, он глядел в стол и молчал. Наконец он произнес:

— Что же, вы остались живы, синьор Фонтини-Кристи. Ради всех нас надеюсь, что цена была не слишком высока.

— На это я ничего не могу ответить. Почему это соглашение было заключено с моим отцом?

— А на это не могу ответить я, — сказал Бревурт, не поднимая глаз. — По-видимому, кто-то где-то решил, что он достаточно влиятелен и имеет достаточно надежные связи, чтобы осуществить эту миссию. Оба предположения оказались верными. Возможно, мы никогда не узнаем...

— А что вез этот поезд из Салоник? Что было в ларце, из-за которого вы предприняли столь титанические усилия?

Энтони Бревурт поднял взгляд на Витторио и солгал:

— Я не знаю.

— Это нелепо.

— Не сомневаюсь, что так оно со стороны и кажется. Я знаю лишь... что это груз чрезвычайной важности. Подобные вещи не имеют цены. Лишь абстрактную ценность.

— И, исходя из этих соображений, вы принимали решения и убеждали высокопоставленных правительственных чиновников осуществлять их? Вам удалось убедить даже правительство?

— Да, сэр. Я бы снова это сделал. И это все, что я могу сказать. — Бревурт встал из-за стола. — Не вижу более смысла продолжать нашу беседу. Возможно, с вами еще свяжутся. До свидания, синьор Фонтини-Кристи.

Поведение посла удивило обоих офицеров, но они промолчали. Витторио встал, поклонился и молча пошел к двери. Он обернулся и взглянул на Бревурта: его глаза были бесстрастны.

Выйдя в коридор, Фонтини-Кристи удивился, увидев там капитана Нейланда, стоящего по стойке смирно между двумя матросами. В разведуправлении номер пять, управлении контрразведки, не любили рисковать. Дверь конференц-зала тщательно охранялась.

Нейланд удивленно обернулся к нему. Он явно предполагал, что встреча затянется.

— Вас отпустили, как я вижу, — сказал он.

— Я не думал, что задержан, — ответил Фонтини-Кристи.

— Это просто так, фигура речи.

— Никогда раньше не замечал, насколько она неприятна. Вы проводите меня вниз?

— Да, я должен подписать ваш пропуск.

Они подошли к окошку бюро пропусков Адмиралтейства. Нейланд взглянул на свои часы и сообщил дежурному фамилию Витторио. Фонтини-Кристи попросили отметить в книге время выхода из здания. Затем Нейланд весьма официально отсалютовал ему. Витторио — столь же чинно — кивнул в ответ и направился по мраморным плитам вестибюля к выходу.

Он спускался по ступенькам, когда у него в голове вспыхнули слова. Они явились из клубящегося тумана белого света и стаккато автоматных очередей.

«Шамполюк!!! Цюрих — это Шамполюк... Цюрих — это река!»

И все. Только крики, и белый свет, и тела, распростертые на земле.

Он остановился, не видя ничего, кроме сохранившихся в памяти страшных картин.

«Цюрих — это река! Шамполюк!»

Витторио очнулся. Он неподвижно стоял на ступеньках, тяжело дыша, осознавая, что люди с удивлением смотрят на него. Он подумал, не стоит ли ему вернуться в здание Адмиралтейства к резной двери, за которой находится конференц-зал Пятого управления разведки.

Он спокойно принял решение. «Возможно, с вами еще свяжутся». Что ж, пусть связываются. Он ничего не скажет Бревурту, этому любителю неопределенности, который солгал ему в лицо.

— Осмелюсь предположить, сэр Энтони, — сказал вице-адмирал Хэкет, — что мы смогли бы добиться куда большего...

— Согласен, — прервал его бригадный генерал Тиг, не скрывая раздражения. — У нас с адмиралом есть расхождения, но не в этом, сэр. Мы лишь едва задели поверхность. Предприняли колоссальные усилия и не получили ничего взамен. Мы заслужили большего...

— Не было смысла, — устало сказал Бревурт. Он подошел к окну, отдернул портьеру и посмотрел во двор. — По глазам было видно, Фонтини-Кристи сказал правду. Его поразило то, что он здесь услышал. Он ничего не знает.

Хэкет откашлялся — это была прелюдия.

— Мне не показалось, что он встревожился. Я бы сказал, что он все принял довольно спокойно. Дипломат, глядя в окно, тихо произнес:

— Если бы он встревожился, я продержал бы его в этом кресле неделю. Но он отреагировал именно так, как человек подобного склада и должен был воспринять тревожное сообщение. Потрясение было слишком глубоко, чтобы разыгрывать спектакль.

— Принимая во внимание ваше суждение, — сказал Тиг холодно, — я тем не менее не отказываюсь от своего. Он, возможно, не отдает себе отчета в том, что ему известно. Второстепенная информация часто ведет к первоисточнику. В нашем деле так происходит почти всегда. Поэтому я не согласен с вами, сэр Энтони.

— Я учту ваше возражение. Вы вольны продолжить контакты, я ясно дал это понять. Но вы узнаете не больше, чем сегодня.

— Почему вы так в этом уверены? — спросил сотрудник разведки. Теперь его раздражение сменилось настоящим гневом.

Бревурт отвернулся от окна. В его глазах застыло страдальчески-задумчивое выражение.

— Потому что я встречался с Савароне Фонтини-Кристи. Восемь лет назад в Афинах, Он приехал как нейтральный эмиссар — так, пожалуй, можно это назвать — из Рима. Он был единственный, кто внушал грекам доверие. Обстоятельства той миссии сейчас уже не существенны и не представляют интереса, чего не скажешь о методах дипломатии Савароне. Это был человек в высшей степени осмотрительный и осторожный. Он мог свернуть горы в экономике, мог вести переговоры по труднейшим международным соглашениям, ибо все знали, что данное им слово надежнее любых письменных гарантий. Как ни странно, именно по этой причине его боялись: берегись человека кристальной честности. Мы могли надеяться только на одно: что он призовет на помощь сына. Если в этом будет нужда.

Тиг выслушал слова дипломата, потом подался вперед, положив руки на стол.

— Что же было в этом поезде из Салоник? В этом чертовом ларце?

Бревурт ответил не сразу. Оба офицера поняли: что бы дипломат им сейчас ни сказал, большего они не узнают.

— Документы, хранившиеся в тайне от человечества в течение четырнадцати веков. Они могли бы расколоть весь христианский мир, восстановить церковь против церкви... народ против народа. Возможно, они могут подвигнуть миллионы людей пойти друг на друга войной, которая будет пострашнее той, что ведет сейчас Гитлер.

— И этим, — прервал его Тиг, — внести раскол в ряды тех, кто воюет с Германией?