Дежавю - Татьяна Шмидко

– Мама, но хотя это не совсем то, что я привыкла видеть, но все-таки ты все та же.

Я привыкла серьезно относиться к словам моего вундеркинда и серьезно спросила:

– Ханна, ты заметила какие-то недостатки в моей маскировке?

Она чарующе улыбнулась и сказала:

– Что ты! Просто ты – моя мама, и поэтому самая прекрасная на свете.

Я еще раз обняла ее и осторожно поставила на пол.

Диксон подошел к нам и спокойно спросил:

– Ханна, дорогая, прошу тебя, давай еще раз повторим твою «историю» для бабушки Мо.

Она села на диван и с видом профессора стала излагать:

– Я – племянница дяди Эдуарда. Мои родители уехали служить на военную базу в Европе и, зная, что Элиза просто обожает заботиться о детях, попросили приютить меня на ближайшие полгода. Правда, возможно, контракт моим родителям продлят, и я останусь здесь подольше. В школу я не хожу из-за редкого заболевания крови, которое вызывает понижение уровня гемоглобина. Поэтому я такая бледная. Потом я буду усиленно скрывать свою образованность и прикидываться глупым тинэйджером.

Эдуард появился из кухни и, окинув дочь взглядом, потрепал по макушке.

– Ой, кто ты и что сделала с моей дочерью? – спросил он, шутя, но Ханна вскочила, уткнулась ему в плечо, пробубнив:

– Дедушка Генри дорого мне за это заплатит! – сказала она ему в плечо. – Я устрою ему вечер поэзии!

Эдуард усмехнулся и сказал:

– Да нет, это будет не наказание, а пытка. Слушать Байрона он будет только в том случае, если эти стихи будут о рыбалке или спорте.

– Кстати, а где ты была?

Диксон и Ханна переглянулись, и дочь сказала:

– Дедушка решил, что мне не помешает проследить за повадками моих якобы одногодок. Чтобы я не переборщила с игрой на публику.

Я в недоумении посмотрела на Диксона.

– Бэль, мы просто провели пару часов вблизи школы и наблюдали за поведением детей из старших классов на спортивной площадке.

Я посмотрела на Эдуарда – он с интересом посмотрел на Ханну и спросил:

– И что ты такого интересного увидела, радость моя?

– Ну, я немного разочарована. Они оказали настолько физически слабыми, что вы теперь вряд ли уговорите меня есть человеческую пищу! У многих так билось сердце от простой нагрузки, что я не на шутку стала волноваться. Потом я наблюдала, как они играют и общаются между собой. Это было, в целом, любопытно. Только несколько слов я не поняла…

Тут Эдуард скорчил гримасу и сказал:

– Я прошу тебя стереть эти слова из своего обширного словарного запаса. Поверь мне, они не стоят твоего внимания.

Ханна озадаченно нахмурилась и кивнула. Я поняла, что она их теперь точно не забудет. Но была уверена, что использовать не будет.

– А потом нам пришлось ретироваться. Меня волновало, что подумает учитель, если вдруг увидит двух людей на вершине большой ели, – сказал Диксон и ушел, чтобы помочь Элизе на кухне.

Ханна тем временем побежала наверх в комнату.

Эдуард подошел ко мне и сказал:

– Бэль, я надеюсь, что ты уже перестала беспокоиться по поводу предстоящего визита Мо. Вот увидишь, мы применим все свое коварство для того, чтобы как можно искуснее ввести ее в заблуждение. Ей даже станет скучно с такими дикарями, как мы! – я понимающе улыбнулась его шутке.

В его словах был смысл: много лет притворства и вежливой дистанции от людей сделали Ричардсонов прекрасными актерами. Жаль, правда, что я так и не научилась врать, а Ханна – даже никогда и не пыталась. Будем надеяться на ее ум и мою сдержанность.

Все было готово к визиту Мо. По плану предполагалось, что мы будем усиленно ее развлекать, не давая времени присматриваться и анализировать. Главное – быстрая смена впечатлений. Ханну покажем вскользь, она просто поздоровается с Мо, потом посидит со всеми полчаса и уедет якобы на пижамную вечеринку к подружке. Я хмыкнула – как же, вечеринка. Если бы! Опять будет мотаться с Бруксом по окрестным островам или поедет с ним в Сиэтл. Мы уже привыкли к тому, что она была под присмотром у Брукса. Честно говоря, лучше и придумать нельзя. Он, как никто другой, не позволит кому-нибудь или чему-нибудь навредить его любимой Ханне.

Мо еще в аэропорту честно призналась, что не помнит дорогу к дому Ричардсонов. Она была там в последний день моей свадьбы. Поэтому Эдуард и я предложили заехать за ней вечером.

Мы выбрали для поездки неброский «Мерседес». Эдуард сел за руль и, когда я захлопнула дверцу возле пассажирского сиденья, машина рванула с места на предельной скорости в сторону парома. Это было ужасно медленно, мне хотелось как можно скорее доехать и крепко обнять Мо. Дочь-вампир должна будет постараться не убить в процессе свою теплокровную человеческую маму. И я заранее видела, как это будет, казалось, что могла даже это прочувствовать: нечеловечески сильные мышцы напрягутся против моей воли, затрепещут ноздри, расширятся зрачки, а рот наполниться ядовитой слюной. Инстинкты прикажут напасть, и только разум и сердце прикажут: «Стоп!». И я буду весь вечер держать под контролем свои инстинкты убийцы, а потом меня будет мучить совесть. Я непроизвольно вздохнула. Эдуард, прекрасно зная все выражения моего лица, сказал, глядя в практически непроглядную стену тумана за лобовым стеклом:

– Ты сможешь. Если бы я в это не верил, то мы бы сейчас мчались в противоположном направлении.

Я сокрушенно покачала головой и сказала:

– Я не об этом беспокоюсь.

Эдуард вопросительно поднял бровь. Я отвернулась от него, гладя на мелькавшие мимо нас огни, и замолчала. Через минуту я наконец-то сказала:

– Это так грустно – обманывать ее, обнимать, боясь раздавить или испугать ледяным прикосновением. Задерживать дыхание, врать про Ханну. Это ее единственная внучка – и она об этом никогда не узнает…

Я увидела, как напряглись плечи Эдуарда. О, нет! Он сейчас опять винит себя за то, что по его вине я лишилась человеческой жизни. Я сразу же пожалела о том, что сказала ему это.

Поэтому я потянулась к нему и с нежностью в голосе сказала:

– Прости меня, я не хотела расстраивать тебя. Просто пытаюсь быть честной с тобой. И я понимаю, что такова цена того, что я до сих пор существую. И так счастлива с тобой.

Эдуард улыбнулся мне вымученной улыбкой и сказал:

– Надеюсь, что когда-нибудь в это окончательно поверю…

Возле дома отца было малолюдно. Вечерний фонарь освещал площадку перед домом.

Я слышала, как работал телевизор и фен в душе, когда до дома оставалось полмили, а еще… как бряцают друг об друга крупные бусины любимого ожерелья Мо, когда она торопливо ходила по комнате. Начал моросить привычный для этих мест дождь.