Сто рентген за удачу - Вадим Филоненко

Постепенно тропа стала забирать вверх, а горные гряды по сторонам ущелья украсились отвесными каменистыми террасами.

Внезапно я почувствовал беспокойство. Ни с того ни с сего возникло ощущение, что мы вот-вот угодим в ловушку.

– Потап, – окликнул я шагающего первым напарника. – А ну-ка, погоди. Остановись на минутку.

Леха и не подумал выполнить просьбу, продолжал идти, как шел – размеренным ровным шагом, и даже голову в мою сторону не повернул. Оглох, что ли?..

Я попытался ускорить шаг, чтобы догнать его, но не смог – окружающий воздух стал плотнее, гуще. Ощущение – будто пытаешься бежать по шею в воде.

– Леха! Потап! – я кричал уже во всю силу легких.

Ноль внимания. Разве что вяло шевельнулся Ушастик, висящий у Лехи через плечо. Рысенок приоткрыл мутные глаза и попытался сфокусировать взгляд на мне. Похоже, зверенышу стало лучше. Большинство мутантов АТРИ способны довольно быстро регенерировать. Если рысенок не умер сразу, то теперь, чтобы окончательно поправиться, ему потребуется лишь время да пища, желательно побольше…

– Леха! – Я перехватил палку-костыль на манер копья и метнул в спину Потапа.

Он покачнулся, остановился и наконец-то оглянулся на меня:

– Серый, ты чего?

– Стой, Леша. Дальше идти нельзя.

– Почему? – удивился Потап.

– Седьмое чувство. – Я хмыкнул, пытаясь побороть нарастающее беспокойство. – Давай-ка вернемся назад и попытаемся обойти ущелье стороной.

Потап недовольно пожал плечами, но спорить не стал. Оно и понятно. Ни один егерь в здравом уме не станет спорить с седьмым чувством напарника. Это неписаный закон АТРИ.

Тревога почему-то не только не проходила, а, наоборот, усиливалась, и внезапно я понял ее причину…

– Потап! Глянь! Останкинский шпиль исчез!

– Не может быть! – Леша посмотрел на юго-восток, а потом завертелся вокруг оси, выискивая Маяк. – Капсюлем ему по пикселю! Куда он подевался? Что это значит, а?

Вопрос повис в воздухе. Если на него и был ответ, я его не знал.

Я в АТРИ уже скоро пять лет, а Потап и того дольше, но никто из нас ни разу не слыхал, что Маяк может вот так исчезнуть. Его видно всегда и отовсюду. Ни одна сопка, ни один голец не способен заслонить Останкинский шпиль – проверено на практике, причем многократно. Не увидеть в АТРИ Маяк – то же самое, как в ясную ночь в полнолуние не обнаружить на небе Луны.

– По ходу мы все-таки вляпались в область измененного пространства, Потап.

– А как же рогачи? Они же проходили по этой тропе, и не раз. Тут все истоптано-перетоптано.

– Ну… Возможно, ущелье изменилось совсем недавно. По любому, нам лучше не рисковать. Давай-ка попробуем выбраться из этого странного места. Кстати, ты не помнишь, Маяк исчез сразу, как только мы вошли в ущелье?

– Не помню…

– Ладно, разберемся. Пошли потихоньку назад.

Пройти обратно нам предстояло чуть больше трех километров. Мы должны были выйти из ущелья к небольшому заболоченному озерцу.

Должны были к озерцу, а вышли…

– Твою мать… – высказался Потап.

Вместо озера перед нами лежал безлюдный каменистый берег моря – холодного, северного. Я бы предположил, что это Карское или Лаптевых, если бы не знал, что от Ванавары до них что-то около двух тысяч километров по прямой. Не могли же мы пройти столько!

– Галлюцинация? – не очень уверенно предположил я.

Словно в ответ, в лицо ударил порыв морского соленого ветра.

Потап еще разок матернулся, сгрузил Ушастика на камни и решительно двинулся к кромке прибоя. Присел на корточки, опустил руку в прибрежную пену, затем поднес к лицу, понюхал и даже лизнул мокрые пальцы. Снова опустил руку в воду, подцепил кусочек принесенных с волной водорослей и вернулся ко мне:

– Не галлюцинация, Бедуин. Все очень даже реально.

– Раз так… Возможно, это тоже ущелье экстремального перехода, вроде ванаварского КПП-3. Мы прошли по нему и оказались…

– Где? – Потап с надеждой уставился на меня.

– Здесь, – усмехнулся я.

– М-да… Ванаварский КПП не очень-то похож на этот. Там, если вернешься назад, то назад и попадешь. А здесь… Как думаешь, Бедуин, мы все еще в АТРИ или уже на Большой земле?

– Надеюсь, что в АТРИ.

– Почему надеешься? – не понял Потап. – Чем Большая земля хуже?

– Да потому что их две, Больших земли – наша и параллельная. Что, если мы оказались не в своем мире? И здесь живут не люди, а хуги?

– Не хотелось бы. С целым миром «голодных» нам вдвоем, пожалуй, не совладать, – хмыкнул Потап. – Вернемся лучше обратно в ущелье.

Мы одновременно оглянулись назад, внезапно испугавшись, что ущелье исчезнет, оставив нас неизвестно где. Но оно было на месте. Потап одним махом закинул Ушастика на плечо и почти бегом рванул к знакомому проходу, видневшемуся между двух каменистых гряд.

Внутри ущелья все осталось по-прежнему – тот же свежий помет рогачей и розоватые пятна растения камнеломки на одном из склонов.

На этот раз мы решили пройти по ущелью до конца. Примерно на середине пути у меня опять возникло ощущение уплотнения воздуха, хотя Потап ничего такого не почувствовал. Впрочем, и у меня это ощущение быстро прошло.

Тропа постепенно вывела нас на лесистое плато. Над головой царило необычно ясное небо, да и температура явно превышала типичные для АТРИ пятнадцать градусов тепла.

– А лесок-то лиственный, – заметил Потап. – В смысле, не из лиственниц, а из дубов, кленов, осин. И подлесок, вон смотри, какой богатый… Это не АТРИ, Бедуин.

В АТРИ и в самом деле совсем другие леса – таежные, хвойные, без кустового подлеска, зато с пышным ковром брусничника.

В здешнем лесу тоже имелись кустики с ягодами, только это была не таежная брусника или голубика, а… земляника – весьма распространенная в Средней полосе. Но в тунгусской тайге земляника не растет.

– Это не АТРИ, – согласился я.

Мы растерянно остановились.

– И куда дальше, Бедуин?

Ответить я не успел – висящий на плече у Потапа секалан постарался поймать мой взгляд.

«Звери… Незнакомые, я такого запаха раньше никогда не встречал… Вон за теми деревьями. Идут сюда. Мы от них против ветра, так что они пока нас не чуют…»

– Потап, – торопливо окликнул я напарника. – Кажется, в той стороне какие-то животные. – Пришлось присвоить себе заслугу рысенка.

– Какие?

– Понятия не имею. Я видел лишь мельком… В любом случае нам с ними лучше не пересекаться. Отступаем.

– Погоди, Бедуин. Глянь-ка там, на опушке, что за кустарничек с фиолетовыми цветками? Не шалфей ли?

– Шалфей, – обрадовался я, но тут же поправился: – Или что-то очень на него похожее…

Растение и впрямь походило на шалфей, хотя было в нем что-то неправильное… как и в окружающих деревьях, траве, землянике… Вроде все то же, да не то…

– Грецкий орех! – внезапно понял я. – Леха, глянь… Вон то дерево рядом с кленом – это грецкий орех. В здешнем лесу растут одновременно и клен, и орех, и земляника, и шалфей. Но такой мешанины в природе не бывает. Грецкий орех – гость с юга, а дикая лесная земляника – ягода Средней полосы… Хотя встречал я горную землянику на чилийском высокогорье, здесь явно не тот случай…

– Ладно, потом разберемся с местной флорой, – прервал Потап. – Давай сперва попытаемся разминуться с фауной. Не стой столбом, рви шалфей.

Сок шалфея отбивает человеческий запах, а точнее, запах пота. Если натереться листьями и соцветиями этого невысокого кустарничка, звери запросто могут не унюхать нас и пройти мимо.

Знать бы еще, что это за звери…

Впрочем, очень скоро мы получили ответ на свой вопрос…

Едва мы с Потапом успели натереться мохнатыми серо-зелеными листьями шалфея, как среди деревьев показался… он.

Я бы принял его за кабана-переростка, если бы не пасть, усеянная почти акульими – треугольными – зубами. Такая пасть не оставляла сомнений – перед нами хищник, вернее, может, он и всеяден, но свежее мясцо явно занимает не последнее место в его рационе. В остальном зверь походил на кабана, точнее, на секача трех-четырех лет – с прямыми острыми клыками, крохотными глазками и мохнатым рылом. Вот только росточек у хряка оказался не кабаньим – в этом смысле он запросто мог бы поспорить с иным зубром. К тому же клыки, как и зубы, были не желтовато-белыми, как у всех известных мне живых существ, а угольно-черными, с антрацитовым блеском.

Мы сразу залегли, благо кустарники шалфея неплохо прятали нас от его – надеюсь, подслеповатых – свинячьих глазок. А вот слух у зверюги наверняка был по-кабаньему отменным. Как и нюх…

Чернозубый секач-переросток шевельнул ушами и повел рылом в нашу сторону.

Мы вжались в землю, стараясь дышать через раз.

Кабан сделал шаг к нам. Остановился. Снова шевельнул мохнатым ухом и втянул ноздрями воздух.

Мой палец замер на спусковом крючке «Грозы». В автомате остался один-единственный патрон…

Тут раздалось визгливое хрюканье, и из кустов выскочили четыре молодых кабаненка – по виду одного-двух лет от роду, если подходить к ним по меркам обычных, «земных» диких свиней. Следом шествовали вразвалочку две самки. Вернее, я решил, что это самки – они были помельче секача, да и черные клыки у них оказались короче, хотя и не менее острые.