Пощады никто не желает! - Глеб Дойников

Макаров, Руднев, Камимура и я поначалу вынуждены были стоически терпеть друг друга на официальных приемах. Единственной общей темой для разговоров у нас были недавно отгремевшие сражения, в которых мы не смогли убить друг друга, хотя временами были весьма к этому близки. Поначалу мы просто вспоминали — кто, где и в чем ошибся. Для меня стало откровением, что построение русского флота при Шантунге (Того ссылается на подставленый под удар отряд новых ЭБР, что позволило более старым кораблям почти полчаса вести огонь без помех. Примечание русской редакции) было не заранее продуманной схемой а вынужденной мерой. Вызван сей вынужденный, но удачный ход был быстрым выходом кораблей Камимуры в голову русской колонны. Если бы я тогда знал, насколько неприятным окажется получится русский ответ, я бы наверное притормозил выдвижение отряда крейсеров… Точно так же Макаров был огорошен тем, что моя атака хвоста русской колонны, которая сломала его тщательно отрепетированный план боя, была вызвана не соображениями большой стратегии, а элементарной ошибкой в ночном маневрировании. Но переломным моментом стали даже не вечера взаимных воспоминаний…

Однажды я признался Рудневу, что до сих пор иногда сомневаюсь — что было бы в бою у Шантунга, отдай я незадолго до полудня приказ на одновременную торпедную атаку русских броненосцев как своими линкорами с Запада, так и крейсерами и миноносцами Камимуры с Востока. Это был единственный момент боя, когда я не был уверен в правильности своего решения в момент его принятия. Усмехнувшись русский адмирал предложил мне "переиграть сражение с этого момента". Поначалу я принял все это за злую шутку, и попытался ответить соответственно в духе — "при всем моем горячем желании, я не выпил еще достаточно саке, чтобы вывести в море десяток броненосцев, и утопить их там только ради проверки моих мыслей". Рассмеявшийся Руднев предложил мне "на этот раз ограничиться простым моделированием". И любезно разъяснил, что именно он имел в виду. Поначалу, мне показалось что идея переигрывать уже состоявшееся сражение несколько глупа. Но когда Макаров рассказал, что перед битвой при Шантунге они несколько раз ее подобным образом моделировали, мне стало интересно. Морские игры уже не были к тому времени новинкой, знаменитой игре Джейн как раз исполнилось десять лет. Но русские подняли уровень детализации настолько, что рутинная проверка маневрирования и расстановки кораблей в эскадрах превратилась в настоящую отработку будущего сражения. Или, в нашем случае — переигрывание уже состоявшегося в его переломный момент. На моделирование сорока минут боя у нас ушло порядка недели, пришлось даже задержать выход в море русской эскадры, но клянусь богами — это того стоило. Тем более, с учетом того, что за противную сторону играли те самые русские адмиралы, что и в настоящем сражении. Дотошный подход русских офицеров, вгрызающихся в каждое попадание снаряда с небывалым энтузиазмом и готовых часами спорить о пробитие брони и вызванных взрывом повреждениях вскоре перекинулся и на японских моряков.

Русская и японская команды разошлись по разным комнатам, в соответствии с составом корабельных отрядов и эскадр, и младшие офицеры были готовы сновать с приказами, имитируя сообщения флагами и по радио телеграфу. Из состава обоих флотов была выбрана группа офицеров для, как выразились русские, "обсчета вероятности попаданий, и их последствий". Поначалу затея меня не очень увлекла, и свой первый ход я делал скорее из вежливости к гостям, выполняя свой долг хозяина. Но когда мне донесли о "видимых" сигнальщикам "Мияко" повреждениях на русских и японских кораблях, по истечению шестиминутного отрезка… Я вдруг снова ощутил что я вхожу в "сатори", и внезапно понял, какой могучий инструмент мне подарили русские адмиралы. Я могу не только переигрывать уже состоявшиеся бои. Я могу готовиться сам, и готовить новых офицеров флота к боям, которым еще предстоит состояться… Неудивительно, что действия русских адмиралов и капитанов при Шантунге мне зачастую казались слишком уж скоординированными. Они же, демоны бы их разорвали, воевали в том бою уже во второй, а то и в третий раз и, порой, действительно заранее знали, ЧТО им делать, попадая в уже отмоделированную ситуацию! Да и просто хотелось убедиться наконец, прав ли был я, отдавая приказ на поворот "ОТ противника", в 11:45 в то хмурое утро в ноябре 1904 года… В общем — я втянулся в боя так, как будто судьба империи снова зависела этого сражения[8].

Поначалу все шло сравнительно неплохо — огонь русского "Сунгари" повредил "Якумо", но сосредоточенным огнем среднего калибра всей нашей линии сам русский корабль был практически убит. К концу моделирования "Ниссина"/"Сунгари" уже не мог дойти до Артура. Специалисты обоих флотов так и не сошлись во мнении, был ли у ее капитана Миклухи шанс довести свой избитый крейсер хотя бы до Вейхайвея. Сам Миклухо, ожидающий адмиральские эполеты и приведший в Японию модернизированную "Победу", долго ругался потому, что "Сунгари" чуть не утонул из — за явной случайности. При моделировании бросок кубика указал, что снаряд с "Адзумы" попал в уже существующую пробоину в броневом поясе, и вызвал взрыв картузов в зарядном коридоре. Тогда от цепи детонаций, было бы затоплено машинное отделение, и быстро нарастающий крен ставил под вопрос само выживание крейсера. Русский капитан доказывал, что такого быть не может, но, по приказу своих адмиралов, смирился с неизбежным. Вскоре подобные приказы отдавать пришлось уже мне.

Наутро, моделирование оказалось довольно длительным процессом, если заниматься им всерьез[9], "бой" возобновился. Спустя пару часов, мне пришлось вмешаться в конфликт, почти переросший в драку, между руководителями групп обсчета попаданий. Капитан третьего ранга Ямамото, руководитель японской группы, обвинял капитана третьего же ранга (во всех случаях офицеры обоих сторон назначались одного звания, во избежания накладок с субординацией) Витгефта, командира группы русской, в жульничестве. Бравому самураю не понравилось, что главный калибр "Сисоя", молчавший уже более получаса, внезапно ожил и шестью залпами в упор накрыл уже почти подошедшую на дистанцию выстрела торпедой "Адзуму". Русский офицер с горячностью доказывал, что время ввода в строй носовой башни помнит с точностью до минуты, ибо сам принимал участие в ее ремонте, помогая перетаскивать сломавшуюся вилку вертикального наведения из подбитой снарядом кормовой башни в носовую. Ямамото, с пеной у рта, пытался доказать, что перенести по верхней палубе под огнем двухсоткилограмовую железяку сложной формы вообще невозможно. На что был послан русским… Послан к судовому журналу "Сисоя", в котором должна была быть запись о точном времени открытия огня носовой башней. Пришлось отправлять в Петербург запрос, ответ на который пришел только утром следующего дня, подтвердив правоту русской стороны. Но к тому времени в этом уже не было никакой необходимости. К утру оба спорящих офицера (по совместному приказу меня и Руднева, в его версии это выглядело как "хоть спои его насмерть, но помирись", а в моей "делайте что хотите, но завтра вы должны быть не врагами, а друзьями") уже выпили по паре бутылок как саке, так и водки, и готовы были верить друг на слово во всем, кроме рыбалки, войны и любви. Кстати о любви… Первая реакция Ямамото на попытку Витгефа напиться вместе, была резко отрицательная — он был убежденным трезвенником. Но русский капитан хитро напомнил ему о моем прямом приказе, и Ямамото пришлось пить. Но предварительно он, подтвердив свою репутацию весьма мстительного и изворотливого офицера, взял с Витгефа слово, что после первой допитой бутылки, тот тоже пойдет с ним куда бы угодно. В результате, отнекиваться пришлось уже русскому, когда тот обнаружил себя у дверей лучшего в Йокосуке дома гейш. В ответ на слабые протесты Витгефа о молодой и любимой жене, Ямамото злорадно напомнил тому о "прямом приказе адмирала помириться", и поинтересовался как именно принято в русском флоте выполнять приказы. Хмурый Витгеф неохотно но решительно направился на верх, в комнату любимой гейши самого Ямамото. Так или иначе к утру оба офицера имели весьма помятый вид, но зато больше не имели претензий друг к другу.[10]

Пока "Адзума", пережившая в реальности войну, виртуально (это интересное слово ввел в оборот адмирал Руднев специально для случаев моделирования) заваливалась на борт, ее убийца "Сисой" все более отставал от русской колонны. Оказавшись между линиями он принял на себя всю ярость сосредоточенного огня японского флота и… Самый маленький из русских броненосцев упорно отказывался тонуть. Самое смешное, что быстро отправиться на дно ему мешали сами японские снаряды. Не успел он лечь на левый борт и опрокинуться, как новая порция попаданий уже в правый борт вызвала затопления ряда отсеков и — спрямила крен[11]. Находящийся к тому времени уже посреди японской колоны броненосец на остатках пара попытался пойти на таран "Фудзи". "Конго" от огня русских броненосце в упор уже почти лег на борт, а мое "Мияко", получив попадание в котельное от не желавшего выходить из боя "Сунгари", оказалось под атакой пары русских эсминцев без хода. С Востока накатывались корабли Камимуры а ушедшие на Север русские "пересветы" оставались вне свалки и на выбор расстреливали сосредоточенным огнем один броненосец за другим. Дальнейший ход боя я вынужден был наблюдать в качестве зрителя, ибо даже если бы я пережил попадание в мое маленькое авизо русской торпеды (одной из четырех выпущенных), управлять боем со спасательной шлюпки я уже точно не мог. Я молча, ведь покойники не говорят даже если они адмиралы, наблюдал гибель "Адзумы", "Конго" и то как после взрыва носовой башни "Сикисима" нырнула подобно новомодной "подводной лодке". Как чуть опоздавшие крейсера Камимуры атаковали наконец русский флот торпедами, и сами попали под убийственный огонь крупнокалиберных орудий в упор.