Дойти до ада - Олег Игнатьев

— Там он…

Пришлось снова вставлять ключ и запирать замок, только теперь изнутри.

Как ни старался Климов все это проделать тихо, легкий щелчок все же раздался.

Не дожидаясь, пока двери выбьют и начнется шум-переполох, быстро пересек большую комнату, открыл балкон и выпрыгнул из квартиры. Ввязываться в бой он не хотел. Не мог собою рисковать, задумав главное.

Решив, что в шахтоуправлении его никто искать не станет, он направился туда, резко сменив маршрут. Надеялся, конечно, и на то, что сможет обезвредить Медика, узнать побольше о Зиновии и о целях террористов.

Перебежав главную улицу, сразу рванулся вниз по лесенке, ведущей к переулку за базаром, прошмыгнул в чью-то калитку, миновал дом Федора, садами-огородами добрался до забора автотранспортного предприятия, пригнувшись, побежал вдоль мастерских, вдоль гаражей, вдоль невысокой каменной стены какого-то разрушенного склада…

Взметнувшиеся впереди него фонтанчики земли и грохот автоматной очереди заставили упасть, залечь, не поднимая головы.

Вторая очередь буквально вжала его в землю.

Стреляли так прицельно-точно, что сомнений не было: еще движение, рывок, попытка шевельнуться — и конец. Пуля — тварь бесчувственная, глупая.

— Вставай! — Голос раздался сверху. Климов повернул лицо и краем глаза увидал фигуру. Кто-то стоял на стене. Властно приказывал:

— Живей!

Для острастки выстрелил и вогнал пулю рядом с локтем Климова. Показывал, что он стрелять умеет и в случае чего не промахнется. Климов поверил. Начал подниматься…

— Лицом к стене! — раздался голос сбоку, и над ржавой бочкой из-под солидола вырос мощный «десантник» с карабином Симонова.

Глаза холодные, внимательные, цепкие.

Климов уткнулся лбом в складскую стену. Едва заметно передвинулся левее, встал на бетонную плиту, лежавшую около стены. Почувствовал, как на голову посыпалась известка или штукатурка.

Боль от удара по печени на мгновение лишила Климова чувств. Дыхание сбилось.

Следующий удар пришелся на щиколотку. Тяжелый ботинок «десантника» отбил правую ногу в сторону, и ствол карабина уткнулся в затылок.

«Один сверху, один сзади, — прикинул в уме Климов. — Не так много. Не было бы третьего».

Когда обшаривавший его «десантник» выудил из-за пояса «магнум», а из наплечной кобуры «Макаров», довольно хмыкнул и забрал клинок, Климов стремительно подпрыгнул, резко взмахнул руками, переместил центр тяжести к лопаткам, спружинил и нанес сильный удар ногой в пах «десантника».

От неожиданности тот нажал на спуск, и пуля-дура сшибла со стены напарника. Пока «десантник» сгибался от удара, Климов ребром ладони — с маху — рубанул его по шее, выхватил «Макаров» из его кармана и… Страшный удар по голове повалил Климова на землю. Все-таки их было трое.

Встать ему они уже не дали.

22

…Подлости он людям не прощал. Никогда не мог понять, что заставляет многих подличать всю свою жизнь?

Тренер ему сразу намекнул: придется уступить. Еще в гостинице, когда приехали на первенство. Мол, так и так, что нам с тобою, дескать, «Юг России»? В этом году мы первенство не завоюем, знаешь сам. Попрыгаешь, покажешь технику, продержишься три раунда, коронный свой прибережешь, высовываться сразу с ним не надо. Пусть тебя заметят, пусть откроют. Судьи любят «открывать». Готового никто не жалует. Вроде ты пришел и требуешь свое. А людям хочется, чтобы у них попросили, а они одаривали и благодетельствовали…

«Они тебя потом в такие жернова запустят, через такую жеребьевку проведут, ни на один чемпионат не попадешь. — Тренер наклонился к самому уху Климова: — Вечный бой со своей тенью. Из тебя на ринге отбивную сделают, пока залезешь на еще одну ступень. А твой соперник — хлопец именитый: мастер спорта. Ему и прочат первенство России. Сто четырнадцать боев — сто восемь выиграл. Не то что у тебя. Из сорока восьми боев — чуть больше половины. Даже если ты его побьешь, — Иван Антонович поскреб себе кадык, — ты в лучшем случае получишь кандидата, ну, может быть, еще наметят в сборную, а у Плахотина все это уже есть. Его на другой уровень выводят».

У тренера был перебит нос и шрамы по всему лицу.

— Парень ты с чутьем, настырный, у тебя все еще впереди… а бокс… не век же лазить под канаты.

Климов резко втянул воздух сквозь зубы. В раздевалке пахло йодом, новой обувью и духом фаворитства.

Как Иван Антонович и предсказал, ему «подсеяли» Плахотина. Ветер дует в одну сторону, а айсберги движутся в другую. Подводные течения сильнее ветра.

Федерация бокса несла в себе признаки океанического происхождения. За Плахотина кому-то могли дать заслуженного, а за Климова?.. Он был слишком «темной лошадкой», чтобы на него поставили.

Пришлось настраивать себя на поражение.

Что ни говори, он волновался. Все казалось, что «боксерки» расшнурованы: нет-нет да и поглядывал на них.

Ему достался красный угол.

— Не дай насесть. Все время уходи, — втолковывал Иван Антонович. — Танцуй, танцуй, и на прямых. Кружи.

Климов только головой кивал да подпихивал перчаткой шлем к затылку.

«В синем углу ринга, — голос комментатора был насморочным и протяжным, — мастер спорта Зиновий Плахотин».

В темноте трибун замелькали, как ночные бабочки, летящие на свет, хлопки, ладони, лица.

Климов старался не смотреть в тот угол, где раскланивался фаворит спортивного Ростова.

«…серебряный призер чемпионата, — гундосил комментатор. — Тренирует его двукратный… обладатель кубка…»

Заревели, заревели! Титул — полпобеды. А вся Европа меньше России.

«В красном углу… — Климов напрягся. — Перворазрядник…»

Все же прозвучало с издевкой. Засвистели. Ждут избиения младенца.

Климов надеялся, что комментатор скажет: «В четырнадцати боях одержал победу нокаутом», но ничего подобного не услышал.

Судья на ринге развел руки. Приглашал к началу боя.

Климов бросил взгляд на тренера, но Иван Антонович повернулся к боковому судье, что-то показывая тому на пальцах. Ткнулись перчатками.

Оп! Климов чуть не принял правостороннюю стойку. Интересно, заметил Плахотин? Вряд ли. Счел за обман или крайнюю степень волнения. У соперника из-под шлема выглядывала челочка патриция, глаза серо-стальные. Он сразу попытался достать Климова коротким ударом в челюсть. Промахнулся.

«Заморишься, — отпрянул Климов. — Костолом».

На ринге было жарко от навязанного темпа и софитов.

Плахотин был «рубака». Бей меня, а я тебя. Климов уходил, подныривал, кружил. Держал противника на расстоянии.

«Что он так спешит? — думал Климов. — Поспорил, что уложит в первом раунде? Решил большие деньги загрести? Не терпится никак?»

— Ты кто? — Плахотин приблизился настолько вплотную, что изо рта его пахнуло.

Рефери раскинул руки:

— Брэк!

Плахотин отвалил.

Климов про себя отметил, что ноги у любимчика тяжеловаты, отстают, а вот руками работает отменно.

Послышалась скороговорка тренера:

— Щелчок, укол и уходи.

Климов кивнул. Дескать, услышал. И еле уклонился от удара в лоб.

— Ты, сука, кто?

Климов сделал вид самый невинный.

— Что, зубы жмут? — наседал Плахотин.

Рефери опять прикрикнул:

— Брэк!

Любимчик бросил корпус влево, вправо, влево, — на какое-то мгновение закрыл собою Климова от надоевшего судьи на ринге.

— Ци-к!

В глазах у Климова слюна. Едучая, слепящая, паскудная. Черно и жутко. Неужели плюнул?

— Хэк!

«Да у него удар — полтонны! — засквозило в голове у Климова. Ему стало душно, липко, тесно. Как будто на голову с размаху насадили глухой мотоциклетный шлем. — Пропустил».

Рефери смотрел Климову в глаза, а он не мог их разлепить.

«Четыре, пять… Руки у пояса… на уровне груди…»

Потускневший на время свет софитов становился ярче, но в голове все еще плыл медный звон.

«Пропустил. Ну, сволочь! — Климов широко раскрыл глаза. — Только бы не прекратили бой».

Пол еще дрожал, но рефери скрестил перед собою руки:

— Бокс!

Удар слева, справа. Климов увернулся, но глаза предательски слезились.

— Бе-е-ей!

— Клади в середку!

— По моргалам!

Казалось, что от криков рухнет потолок.

— Зю-ня-ааа!

Рев отламывался от трибун, как скальный монолит от взорванной горы, но Климов все-таки успел под конец раунда красиво замочить в челюсть любимчику.

Когда расходились, он краем глаза уловил, как у того ослабленно-безвольно чиркнула перчатка по бедру. Еще в свой угол не дошел, а уже размяк.

Полотенце в руке тренера вертелось, как пропеллер. Иван Антонович оттягивал резинку климовских трусов, и воздух холодил горячий пах.

— Умыться! Дайте мне умыться!

Плеснули на лицо.

— Еще! Еще! Плевок горел в глазах.