Бюро слухов - Дженни Оффилл

Она пытается не забывать повторять эти аффирмации по утрам, когда чистит зубы. Иногда не получается. Иногда она отвлекается и начинает разглядывать свои кровоточащие десны.

Однажды в Маленьком Театре Обиженных Чувств муж объявляет, что хотел бы некоторое время пожить отдельно. Жена поражена. До этого он никогда ничего подобного не говорил. Но психотерапевтка не советует. «С таким же успехом можно развестись», – говорит она. Позже жена вспоминает, что через две недели они должны лететь в Огайо к его родителям и родственникам, ко всей этой светловолосой братии. «Я, наверно, не поеду», – говорит она. «Ну нет, – отвечает муж. – Надо ехать». Она смотрит на него. «А зачем мне туда ехать?» Он добродушно взмахивает руками. «Затем, что мы все еще вместе?» Все еще женаты, имеет в виду он.

Рильке говорил: Хочу быть с теми, кому известны тайны, или быть один.

В прошлом году брат философа внезапно умер от аневризмы. У него осталась жена; детей у них не было. Брат жил в Колорадо, мастерил почтовые ящики из дерева и продавал их по каталогу, напечатанному на газетной бумаге. На следующий день после смерти брата философ полетел в тот маленький городок, где они жили. Пошел на склад древесины и купил сосновых досок для гроба. В мастерской брата нарисовал эскиз на картоне и начал строить. Через несколько часов пришла жена брата и стала смотреть. Он накинул ей на плечи одеяло, заварил чай, но войти не предложил. Так она и простояла на пороге весь вечер, глядя, как он орудует пилой и молотком. «Было холодно, пар вылетал изо рта», – рассказывает он.

В полтретьего дня жена отправляет философу сообщение. «Я не сплю. А ты?»

«Может, это ты?» – думает написать она.

Иногда по утрам жена идет к философу домой и сидит с ним на кухне. Вместе они придумывают теорию всего. Воздух напитан электричеством. Ей все хочется спросить, чувствует ли он его тоже или это у нее с головой что-то не так. «Скажи мне правду. Я ненормальная?» – спрашивает она. Он варит ей яйцо, ставит перед ней тарелку. Долго думает и качает головой. «Ты абсолютно нормальная», – говорит он.

Она представляет, что почувствует на его похоронах. На похоронах мужа. Прижимает руку к сердцу и оставляет ее там. Оно все еще бьется.

Мартин Лютер говорил: Вера находится под левым соском.

37

А потом они снова ссорятся. Он снова говорит «мы» о себе и Другой. Жена уходит из дома среди ночи и едет в отель. Берет такси и отправляется в «Холидей Инн Экспресс» на другой конец города, потому что ей противна мысль, что она будет спать у кого-то на диване в гостиной и видеть чужих мужей. Чужих детей. Она записывает свое имя в журнале регистрации и смотрит на себя словно со стороны. Ей хотелось, чтобы он что-то почувствовал, когда она захлопнула дверь, но почувствовал ли он хоть что-нибудь?

Она даже не взяла с собой зубную щетку. Или книгу. Или снотворное. Включенный телефон лежит на тумбочке. Он не звонит. Она пишет сообщение, говорит, где находится. На случай, если я ей понадоблюсь, добавляет она. И ничего. Ничего. Жена ждет, смотрит на дверь, словно та может открыться. Слышит звук, который издает она сама – тихий то ли плач, то ли колыбельная.

Я в отеле, думает она. А в отеле можно все. Она открывает все ящики в тумбочках и шкафах. Что она ищет? Пистолет? Иголку? Ходит от кровати к стулу, от стула к столу, но мысли мельтешат и не хотят останавливаться.

На рассвете она снова выходит на улицу, вызывает такси. Таксист принимает ее за проститутку. Улыбается ей в зеркало заднего вида. Она говорит, что должна успеть домой до того, как проснется дочка. Он нажимает на газ и несется по пустынным улицам, чтобы она успела.

Но на самом деле неважно, когда она вернется. Он спит, а проснувшись, даже на нее не смотрит. «Ты ушла, – бормочет он. – Ты ушла». Они снова ссорятся шепотом, потом он встает и одевается. Что-то в его глазах заставляет ее вздрогнуть. «Ты же не к ней идешь?» – спрашивает она. И по его лицу понимает, что да, именно туда он и собирался. Впервые она вытаскивает запрещенный козырь – имя дочери. «Уходи, если хочешь, но только не так. Уйдешь так – и она от этого не оправится».

Что она имеет в виду под этим «так»? Так – с дрожащим лицом и руками, со взглядом, как у затравленного зверя? Она кладет руку ему на плечо, но он ее стряхивает.

Приходит няня, уводит дочку. Жена звонит философу; тот сразу приезжает. Она ждет его на улице, и ему приходится ее поддерживать, чтобы она не упала. С другой стороны улицы на них равнодушно взирают какие-то пакистанцы. «Оставь его у себя, – просит она. – Всего на одну ночь. Не дай ему уйти. Обещай».

Философ разрешает мужу переночевать у себя в квартире. Дивана у него нет, поэтому они с мужем едут в «Икею» и покупают раскладушку. Как в ситкоме, думает жена, когда он ей об этом рассказывает. Но когда звучит закадровый смех? В магазине, когда они выбирают раскладушку, или потом, дома, когда собирают ее по инструкции?

Теперь-то ясно, почему он захотел уйти. Две женщины, обе на него злятся. Чтобы осчастливить одну, достаточно сесть на метро, поехать на другой конец города и постучаться ей в дверь. Чтобы осчастливить другую, нужно долго носить власяницу, сплетенную из ее собственных волос.

38

Звонит ее бывший парень. Мол, хочет поговорить. Они встречаются в парке на скамейке. Она всю ночь не спала, думала, проговаривала про себя, что ему скажет. «Ты отлично выглядишь, – говорит он. – Потрясающе, на самом деле». В последнее время все ей это твердят. Что она «вся светится», «вся сияет». Она не говорит, что ходит на йогу. Йога вообще ни при чем. Просто у нее пелена спала. Хотя нет, ладно, может, йога и при чем. Но про пелену говорить между делом как-то не с руки. Она улыбается. Он садится рядом, их колени почти соприкасаются. Они говорят о всякой ерунде. С ним интересно и весело, как всегда, а теперь – неожиданный плюс – он еще и бросил наркотики. Прохожие гуляют с собаками. Красиво падают листья. Жена намекает на свою ситуацию, сначала с недомолвками, потом уже прямо. Она рассказывает, а он смотрит на нее,