Власть. Монополия на насилие - Олег Кашин

Одиночка Навальный, бросающий вызов Голиафу «Единой России» — это, конечно, красивый былинный сюжет. Но нельзя не обратить внимание, что оппоненты Навального, пытающиеся его остановить, в итоге оказываются гораздо более полезными его союзниками, чем любые самые искренние сторонники.

Конспиролог сделал бы из этого вывод, что за Навальным как раз и стоит «Единая Россия», тайно его раскручивающая, но конспирологи никогда не бывают правы. Просто у нас в стране ничего не меняется, и если появляется вдруг какой-нибудь «рыжий» — ему немедленно начинают «делать биографию». Просто у нас так принято.

22 ноября 2011. Транспортная полиция вообще-то могла бы и не сообщать о том, что она установила наблюдение за «лидерами неформальных объединений и экстремистски настроенными лицами». Мы все живем в России, все начали жить здесь не вчера и такого рода новости звучат не более оригинально, чем выступления знаменитого капитана Очевидность. Каждый оппозиционер расскажет вам, как за ним ходят личности в штатском или даже в форме, и это настолько привычно и скучно, что даже говорить об этом не хочется. Но раз уж транспортная полиция сама отрапортовала, что все у нее под контролем, в порядке ответного слова могу рассказать, как это у них делается.

Я, конечно, не лидер неформального объединения и, надеюсь, не слишком экстремистское лицо, но опыт открытого полицейского наблюдения есть и у меня. За полгода до прошлых парламентских выборов, весной 2007 года, в Москве ОМОН разгонял очередной марш несогласных, меня тоже забрали, и Бог бы с ним — продержали три часа в отделении и отпустили. Но спустя какое-то время, когда я поехал в командировку, в аэропорту у стойки регистрации ко мне подошел транспортный милиционер, который сказал, что я должен проследовать за ним. Не знаю, насколько это законно, но я не стал возмущаться, а пошел за милиционером. Пришли в милицейскую комнату аэропорта, милиционер достал бланк протокола и стал спрашивать, куда и зачем я еду и когда планирую вернуться.

Мне, конечно, было интересно, зачем это все делается, и я спросил об этом милиционера. Он показал мне в ответ бумажку — факс из центрального аппарата МВД, в котором натурально было написано, что, по оперативным данным, я, активный участник несанкционированных митингов, собираюсь в ближайшее время уехать из Москвы, и что это нужно отследить. Я спросил милиционера, зачем это нужно, он честно ответил, что сам не знает. Заполнение протокола длилось, может быть, час, и я уже начал опаздывать на свой рейс. Милиционер сказал, что волноваться не надо — отвел меня в зал для пассажиров бизнес-класса, кому-то что-то сказал, и меня даже досматривать не стали, я улетел вовремя.

В следующую командировку я уезжал поездом. На вокзале у моего вагона рядом с проводником стоял транспортный милиционер, который долго ворчал по поводу того, что ему так долго пришлось меня ждать, и поезд вот-вот уйдет. Мы сели в моем купе, милиционер достал бланк протокола и тоже стал выяснять, куда и зачем я еду. Обоим было ясно, что процедура не имеет никакого практического смысла, просто кто-то придумал, что так надо.

Продолжалось все это до декабря. Потом прошли выборы, и в командировки меня уже никто таким образом не провожал. Сейчас прошло четыре года, и какой-то антиэкстремистский генерал вспомнил о доброй традиции задействовать транспортную полицию в предвыборных делах. До выборов — неполные две недели. Тонны никому не нужных полицейских бумаг, конечно, станут важным вкладом в обеспечение политической стабильности — такой же бумажной и бессмысленной, как эти полицейские протоколы.

2 ноября 2011. На прошлой неделе, когда судили активистов партии «Другая Россия» за прошлогодние беспорядки на Манежной площади, прокурору Смирнову, требовавшему назначить подсудимым до 8 лет колонии, плеснули водой в лицо. Теперь того парня, который облил прокурора, тоже судят. Его зовут Дмитрий Путенихин, друзья называют его Матвеем Крыловым — это псевдоним, которым он подписывал свои тексты. Ему грозит два года тюрьмы по статье 296 Уголовного кодекса — «угроза или насильственные действия в связи с осуществлением правосудия и производством предварительного расследования и задержания». Вчера Тверской суд назначил ему меру пресечения — арест до 30 декабря.

Я вчера был в Тверском суде, защита Матвея звала меня в качестве свидетеля со своей стороны, но судья не захотела слушать свидетелей защиты, просто выписала парню арест и все. Я не люблю выражение «дежа вю», но никак иначе свои вчерашние чувства описать не могу — я помню этот суд, я помню этот зал и клетку для подсудимых, я помню эту судью Елену Сташину. Семь лет назад, когда Матвей Крылов, которому теперь 22 года, еще учился в школе, Сташина судила в этом зале других активистов партии, которая теперь называется «Другая Россия». Я дважды участвовал в том процессе — как свидетель обвинения и как свидетель защиты. В клетке сидели участники акции в здании Минздрава, которые, протестуя против монетизации льгот, выбросили из минздравовского окна портрет президента Путина.

Один из подсудимых, его звали Максим Громов, тогда отказался свидетельствовать против себя, конвой его куда-то увел на несколько минут, а когда Громова привели обратно, лицо у него было в крови, но разговаривать он был готов. Судья — та самая судья Сташина — сказала ему, что обращаться к ней надо «Ваша честь», и подсудимый Громов сказал, что не будет ее так называть, потому что она бесчестный человек.

Это было семь лет назад, Громов вышел на свободу спустя четыре года. Теперь он политикой не занимается, помогает политзаключенным — слово, может быть, слишком высокопарное, но я не знаю, как еще назвать Матвея Крылова. Семь лет назад был Громов, теперь Крылов. А в остальном ничего не изменилось. Судья Сташина судит нацболов, а я хожу к судье Сташиной свидетелем и потом рассказываю об этом в «Коммерсанте». Чувство остановившегося времени — самое неприятное чувство. Надеюсь, судье Сташиной хотя бы так же неприятно, как и мне.

1 ноября 2011. Вчера на Триумфальной площади, как обычно, никакого политического чуда не произошло, и все было как всегда — активисты проявляли активность, ОМОН их задерживал, журналисты фотографировали. Я следил вчера за новостями с Триумфальной, и вдруг понял, что царапает слух. Я живу в Москве восемь лет, я помню времена, когда адрес «Триумфальная площадь» нуждался в пояснениях. Где это? А, это Маяковка. Была даже такая реклама — «Приходите в магазин, Маяковка, дом 1».

Московская топонимика очень интересно устроена. Последнее массовое переименование улиц, площадей и станций метро было двадцать лет назад, и до сих пор нельзя сказать, чтобы город уже полностью переварил ту реформу. О площади Ногина или об улице Кирова, кажется, давно уже все забыли, а Калужскую площадь Калужской, кажется, так до сих пор никто и не называет, чаще говорят — Октябрьская, по старому названию. То же самое — с площадью Тверской заставы, которую так по-прежнему все называют площадью Белорусского вокзала или просто Белорусской — по названию вокзала и станции метро.

Триумфальную площадь еще два года назад тоже никто не называл Триумфальной, а теперь называют. Неудачное переименование бывшей площади Маяковского наконец-то стало удачным, теперь все говорят — «Стою в пробке на Триумфальной», или «Встретимся на Триумфальной». Мне кажется, благодарить за успех этого переименования городские власти должны именно организаторов митингов по тридцать первым числам — Эдуарда Лимонова и вышедшую год назад из этого проекта Людмилу Алексееву. Именно благодаря им Маяковка наконец-то стала Триумфальной.

Я не хочу иронизировать по поводу того, что топонимический итог оказался единственным удачным результатом этой двухлетней политической традиции, но ведь так оно и есть. Устоев существующей власти регулярные встречи оппозиционеров на Триумфальной не сотрясли никак.

Вчера был первый митинг на Триумфальной после сентябрьской рокировки Путина и Медведева. В конце прошлой недели Тверской суд вынес позорный приговор членам партии Лимонова, на которых свалили прошлогодние волнения на Манежной, а после вынесения этого приговора был арестован еще один активист, Матвей Крылов, который облил прокурора водой, и которого теперь за это обвиняют в том, что он угрожал прокурору убийством. По всем законам политической логики, именно в такой атмосфере и должен был произойти самый массовый оппозиционный митинг. Хотя бы как на Уолл-стрит. А вместо этого — все как обычно. Активисты делают свое дело, ОМОН — свое, «подтверждая старый тезис, что сегодня тот же день, что и вчера».

Традицию митингов по тридцать первым числам хоронят чуть ли не с самого ее возникновения, и как-то уже неприлично говорить, что традиция себя исчерпала. Поэтому давайте лучше считать, что два года почти ежемесячных митингов закончились большим успехом: благодаря этим митингам название Триумфальной площади наконец-то прижилось. С точки зрения теории малых дел, которая приобретает все большую популярность у многих оппозиционеров, это уже очень большой успех, с которым я их и поздравляю.