Огненный ручей - Иосиф Дик

Андрюша чувствовал, что ждёт минуты, чтобы крепко поругаться с Афоней, но, немного поостыв и поняв, что, поссорившись с Афоней, потеряет единственного друга, он задумался.

Вот, допрыгался! Сама Майка, человек, которому он так доверял, против него. И, главное, ничего не возразишь: она права. Все кругом работают: отец на заводе, Майка по дому, Витаха площадку строит, а он… ничего не делает.

Но что ему прикажете делать? На завод работать — маленьких не берут, к Витахе после всего происшедшего не пойдёшь… Как же тогда доказать, что ты не курортник?

И вдруг Андрюшу осенила замечательная мысль. Афоня как-то рассказывал, что у него есть друзья-маляры, которые учились у тётки. Надо идти к малярам! Работа у них не тяжёлая, и Андрюша докажет, что он не какой-нибудь там белоручка, а тоже соображает, что сейчас надо всем работать.

Разговор с Афоней был короткий; хочет он или не хочет, а познакомить Андрюшу с малярами он должен.

Почувствовав решительность в тоне приятеля, Афоня не возражал. Он тут же оделся и пошёл в соцгородок.

Анатолий позволил ребятам поработать в третьей квартире.

Войдя в третью квартиру, Афоня деловито прошёлся по комнате и прищуренным глазом окинул потолок. На Афоне были рваная, вся в мелу, в масляной краске, военная гимнастёрка и выцветшие галифе, подвёрнутые у щиколоток.

Андрюша был в свежей белой рубашке и в коротких шерстяных штанах.

— Ты вот что, — предложил Афоня, — снимай свою рубаху и надевай мою гимнастёрку. Так лучше будет.

— А ты-то как — голый?

— Голый поработаю, а ты надевай, надевай!

Афоня быстро стянул с себя гимнастёрку и отдал товарищу.

Андрюша подошёл к раскрытой оконной раме — она была как тёмное зеркало — и взглянул на себя. Он одёрнул гимнастёрку, огляделся направо и налево. Ему показалось, что он стал как-то сильнее, и захотелось, чтобы его сейчас увидела Майка.

— Ну, давай, Афоня, начнём, — сказал он. — Что будем делать?

Афоня сунул Андрюше решето и велел трясти его над ведром, а сам стал кидать в решето известь. Белая пыльца, словно облако, поднималась над ребятами. Просеянную известь, мягкую как мука, Афоня размешал в воде и всё это вылил в краскопульт.

Прибор для побелки — краскопульт — чем-то напоминал Андрюше парикмахерский пульверизатор. Правда, там парикмахер, опрыскивая одеколоном, давил грушу, а у этого большого «пульверизатора» сбоку торчал шофёрский насос. От краскопульта отходила резиновая трубка с дырчатым шариком на конце.

Пока Афоня прочищал проволочкой дырки, забитые краской, Андрюша прошёлся по квартире.

От шагов звенел воздух, и голос был гудящим, будто раздавался в пустой бочке.

Три комнаты соединялись между собой дверями. На кухне, вся забрызганная краской, стояла газовая плита с никелированными краниками.

В ванной комнате, словно глыба льда, лежала на боку белая ванна.

«Вот квартира будет — не хуже, чем в Москве! — подумал Андрюша. — И вид из окна — загляденье!»

Соцгородок утопал в зелени. Вокруг высоких жилых корпусов с лепными карнизами пестрели ковры из синих, белых, красных цветов. С балконов уже заселённых домов свисали длинные гирлянды зелёного вьюна. Вдоль центрального асфальтированного проспекта, будто гигантские подсолнухи, склонив головы, стояли серебристые фонари. А над пешеходными дорожками, образуя зелёные тоннели, сходились кронами могучие липы.

— Любуешься? — подошёл к окну Афоня. — Я тоже всегда любуюсь, как забираюсь повыше. Наш город такой красивый, что ему даже название не подберут. Называют просто — соцгородок.

Ребята принялись за дело. Афоня ходил с леечкой вдоль стен. Андрюша качал насос краскопульта. Из леечки с шипением вырывалась известь, и серые стены становились белыми, будто на них натягивали ещё мокрые, но чистые простыни.

Андрюша качал насос то медленно, с растяжкой, то вдруг включал себя на такую скорость, что сам едва стоял на ногах. Краскопульт раскачивался из стороны в сторону.

— Не рви насос, не рви, — сказал Афоня, — ведь механизм портишь! Ты старайся равномерно качать, а то устанешь быстро.

У Андрюши и впрямь начали болеть руки, спина, но он не подавал виду. Он впервые красил не какую-нибудь палочку, а самую настоящую квартиру!

Вскоре Андрюша прошёлся вразвалку по комнате и потрогал пальцем стену. Она кое-где уже просохла.

— А хороший мы слой положили? — спросил он у Афони и подумал о том, что это ещё вопрос, у кого ответственней работа: у него или у Витахи.

— Слой — что надо! — сказал Афоня. — Я если уж работаю, так не придерёшься!

Потом в другой комнате масляными белилами, тягучими, как сгущённое молоко, они покрывали оконные рамы.

Афоня медленно взад и вперёд водил кистью, и под рукой ложился глянцевитый, жирный слой. У Андрюши плохо получалось: в одном месте было наляпано, а в другом исполосовано.

— Ничего, — говорил Афоня, — у меня сначала тоже рука твёрдо не стояла, а теперь вот как, смотри!

— А ты давно на восстановлении?

— Как наши пришли… А что ты о восстановлении говоришь? Здесь же самое настоящее строительство. Видел, вчера новенькую завалочную машину привезли к мартену? А ты говоришь — восстановление! Кому старьё нужно? Вот на кухне раньше газу не было, а теперь будет. Всё по-новому строим.

Афоня всегда, когда говорил о заводе, употреблял слова «мы» или «нам». Сначала Андрюша удивлялся, как этот мальчик говорил: «Нам сейчас, главное, надо завод отстроить», но, поняв, что на «Жигачёвстали» все так говорят, начиная от уборщицы, которая работает в доме инженеров, и кончая отцом, удивляться перестал.

Вдруг Афоня, ловко соскочив с окна, мазнул краской Андрюшу по лицу и побежал в соседнюю комнату. Андрюша с кисточкой — за ним.

Ребята бегали друг за другом. Афоня был без рубашки, и Андрюша разукрасил ему спину. Но вот Афоня выскочил из комнаты в коридор и, захлопнув дверь, вцепился в ручку. Андрюша подёргал ручку. Потом решил притаиться у дверей. Ждать пришлось минут пять. Афоня почему-то не выходил — наверное, тоже выжидал за дверью.

Вдруг в коридоре послышались шаги. Андрюша насторожился и, только открылась дверь, мазнул кисточкой по протянутой руке:

— Осалил, осалил!

В комнату входил парторг, а за ним ещё какой-то человек. За спиной вошедших улыбался Афоня.

— Ты что здесь делаешь? — удивлённо спросил парторг, взглянув на Андрюшу, а потом на свою испачканную руку.

Андрюша засмеялся:

— Простите, Матвей Никитич! Мы тут с Афоней окна красим.

— Окна красите? Что же, Афоня, значит, спиной, а ты — лицом?

— Нет, это у нас обеденный перерыв был, в салочки играли, а окна мы уже выкрасили.

— А ну-ка, покажи!

Андрюша подвёл парторга к своему окну. Тот осмотрел его тщательно и сказал:

— Неплохо получилось. Ей-богу, неплохо!

Потом он обратился к своему товарищу:

— Кого сюда поселим? У меня есть предложение: Грицая. Не возражаете? Квартира хорошая, много света. Эта семья заслуживает.

— Значит, как — Грицая? — переспросил товарищ. Он был худой, с бритой головой, в руках держал блокнот.

Парторг кивнул, и его товарищ что-то пометил в своём блокноте.

И, только комиссия вышла из комнаты, Афоня шлёпнул кистью об пол:

— Баста! Поработали!

Андрюша опешил:

— Кончать?

— Кончать. Дураки мы, что ли, для Витахи квартиру отделывать!

Андрюша не знал, что сказать.

— Подожди… Только начали работать, а ты… «кончать». Это же квартира не Витахина, а заводская. Не всё ли равно, кого сюда поселят! Понимаешь?

— А нам нечего понимать. Только я тут больше не работаю. В другую квартиру пойду, а в этой не буду.

— А я не хочу в другую. И тебе не советую — пожалеешь…

— Это кто — я пожалею? Из-за Витахи-то?

Афоня потоптался, хотел ещё что-то сказать, но, не найдя слов, махнул рукой;

— В общем, я ухожу. И ты уходи. Тебе Витаха ведь тоже насолил. Помнишь, как на домне они тебя чуть не отлупили?

— А я всё равно не пойду! — вдруг по складам произнёс Андрюша и снял с себя Афонину гимнастёрку.

— Что-о? Остаёшься?

— Остаюсь.

— А много ли без меня наработаешь, курортничек? — ядовито сказал Афоня.

— Обойдёмся как-нибудь. Анатолий поможет.

— Ну-ну, посмотрим. Только чихал я с пятого этажа на тебя и на твоего Витаху!

— А мы на тебя с шестого чихали! — запальчиво сказал Андрюша.

— Что сказал? Повтори! — Афоня подошёл к Андрюше и взмахнул рукой: — Как дам — из окошка вылетишь!

— А я не боюсь! И тебе как дам — сам из окошка кувыркнёшься!

Афоня схватил Андрюшу за грудь и притянул его к себе. Но Андрюша его с силой оттолкнул.

— Отойди, не лезь! — сказал он.

— Ах, и ты против меня?! — прошептал Афоня.

— Против! — твёрдо сказал Андрюша.

— А почему?