Лазурный берег - Андрей Кивинов

— Э, ты чё? — возмутился Егоров. — Отцепился быстро, кому сказал! Это чё он? Чё он говорит-то…

В толпе засмеялись.

— Чё гогочете-то? — взревел Егоров (по-русски, разумеется) и сжал кулаки.

Русскоязычной оказалась охранница. Соизволила помочь соотечественнику:

— Он говорит, что денег у него нет, зато темперамент у него горячий, а страсть его нежна…

Егорова словно оглоблей по голове стукнули. Челюсть, отваливаясь как ковш экскаватора, аж скрипнула от возмущения.

— Но я вам не советую, — доверительно добавила землячка. — Это известный «динамщик».

Стряхнув, как муху, слюнявого рыжего, кое-как справившись с чувствами, вспомнив задним числом не дошедшие сразу до сознания слова Анри, Егоров с помощью охранницы пристроил билеты за полцены (два за пятнадцать) и двинул вспять.

На душе у него было черно.

Он то ненавидел всех (клятых киношников, араба с билетами, предательницу Кристину, особенно Рогова с Плаховым, даже за что-то Шалашова с юным Колей, встреченных близ дискотеки), то начинал жалеть себя (как несправедлив мир!), то вспоминал несбывшиеся лирические мечты.

«А ведь я бы мог расстегивать сейчас молнию на ее платье… Гладить полные бедра….»

Жюль Дега расстегнул молнию на платье Сусанны, начал ласкать ее костлявые бедра…

— Жюль, не томи, мон амур, — зарычала Сусанна, — я вся истомилась. Мы не делали этого уже десять дней. Тебе хорошо, ты пялишь свою жену каждую ночь, а каково мне?!

Сусанна отвесила Жюлю увесистую пощечину и тут же впилась в его губы в страстном поцелуе.

— М-м… Р-р-р… — распалялся Жюль. Оторвавшись от поцелуя, он стал оправдываться: — Но ты же знаешь, моя похотливая птичка, что у меня были ночные дежурства. И нам с тобой было просто негде, просто не было места!..

— Ты все врешь, мерзавец! Ты просто не хотел меня, вонючий самец…

Беседуя так, они быстро раздели друг друга. Платье и белье Сусанны, брюки, жилет и пистолет Жюля — все полетело на пол.

Жюль не врал: вот уже неделю все четыре доступные ему конспиративные квартиры в Каннах были глухо заняты. На балконах всех четырех торчали огромные кактусы. Прямо кактусовый лес какой-то. И вот лишь сегодня…

И в тот самый момент, когда Сусанна бросила болтать (что случалась с ней крайне редко) и уже только стонала, послышался тревожный скрежет. Будто кто-то вращал ключ в замочной скважине. Жюль влепил Сусанне затрещину, чтобы перестала стонать. Так и есть: ключ в замке.

Жюль прошептал:

— Странно! Полицейские не могут сюда прийти… — Его аналитический ум тут же сделал единственно возможный вывод: — Значит, воры! Подожди, моя страстная рыбка…

Он неслышно встал.

— Вломи им скорее и возвращайся, грязный хрен! — напутствовала его девушка.

Войдя в комнату, Сергей Аркадьевич Егоров мгновенно почувствовал, что ко лбу ему уже успели приставить ствол пистолета. Ну и денек.

— Стоять, придурок! Руки за голову! — рычал Жюль.

Рычал он по-французски, но Егоров понял, о чем речь. Руки поднял.

— Жюль, убей его и иди ко мне, — закричала Сусанна. — Я больше не могу!..

Напевая веселую песенку, Вазген вышел из своего ателье с тряпкой в руках. Будто бы окна протереть. То есть окна тоже нужно было протереть: Вазген любил чистоту. Любил, когда внутри ателье много солнца, — тогда душа сама петь начинает!..

Но была еще одна цель: проверить, по-прежнему ли пасется снаружи приставленный к операм бычок от Троицкого.

Да, пасется. Другой, не с такой дауновской физиономией, как вчера, но явно из той же компании. И тоже явно не Спиноза. Обнаружить его нетрудно — торчит за углом, за двумя довольно чахлыми для этих мест пальмами.

На здешнем перекрестке наблюдателю укрыться особо негде. Неблагодарная у парня задача. То-то у него рожа такая кислая…

Завидев Диму, Вазген быстро перешел дорогу. Туда, к пальмам. Якобы полюбоваться сверкающими на солнце стеклами. Николай дернулся, но сделать уже ничего было нельзя. Не ретироваться же, навлекая лишние подозрения.

— Сверкает, как само солнце, и переливается, как хрусталь! — вознес Вазген руки к небу. Дружелюбно подмигнул Диме. — Комм ля сьель! Нес па?..

Дескать, как солнце! Не так ли, досточтимый незнакомец?

Дима что-то буркнул в ответ, попытался выдавить улыбку… Выдавилась, но кривая.

Уяснив, что наблюдатель ни бельмеса не сечет по-французски, Вазген решил немного развлечься. Просто так, из чистой жизнерадостности. Из любви к искусству. А вот есть и зритель. Сухонькая старушка с тросточкой пересекает улицу.

Обращаясь прямо к Диме и приветливо на него глядя, Вазген понес на языке д'Артаньяна и мадам Бовари бессистемный вздор:

— Не всякая птица дважды в год совершает длительный перелет. Есть и такие, ленивые птицы, которые отсиживаются в своем гнезде и не суют клюва наружу. Лазурный берег — лучшее место во Франции, воистину земной рай. Конечно, если вы христианин. Лошади кушают овес и сено — не все, но подавляющее большинство. Подавляющее большинство!.. Однако старый Вазген знал некую лошадь, которая кушала карасей и огурцы. За час можно влюбиться, жениться, сделать ребенка, разочароваться, развестись и влюбиться в другую!.. Ростов — тоже красивый город, но на протяжении последних четырех веков нравы оставляют желать лучшего…

Говорил все это Вазген с такой интонацией, будто требовал у Димы подтверждения своим словам. Дима в ответ недовольно кивал. Он ко всему прочему побаивался певучего эмигранта: интонации-то вроде добродушные, но вообще ряха — в страшном сне не приснится.

Старушка послушала немного, скорчила свирепую физиономию, погрозила Вазгену и Диме тростью и быстро уковыляла в сторону моря.

Вазген пошел домой очень довольный.

Игорь и Вася, спрятавшиеся во внутреннем помещении ателье, рассматривали ящики с упаковками белых рубашек для фраков. То есть не рубашки — которые у них уже были — Рогова и Плахова заинтересовали, а сами ящики. Вернее, маркировка на них — «made in Paristan».

— Гляди-ка, в Пакистане сделано, — обратил внимание Рогов. — А французы что, белых рубашек не производят?..

— Наверное, там дешевле, — пожал плечами Плахов. — Бизнес! Или может только написано, что в Пакистане, а на самом деле в Ростове… Или в Ереване.

«Не всякая птица дважды в год совершает длительный перелет», — напевал, входя, Вазген. Ему так понравилась свежепридуманная фраза, что захотелось подобрать для нее мелодию. В детстве Вазген закончил пять классов музыкальной школы.

— Ну, чего там? — Рогов бросил рубашку в ящик.

— Ха, он прячется за пальмами! Он думает обмануть местного жителя, укрывшись за пальмой!.. Будто он птичка породы колибри, а не тупоголовый бугай…

— А нам ведь идти пора, — забеспокоился Игорь. — Может, отвлечь его как-нибудь?

— Господа офицеры забыли, что они имеют дело с опытным правонарушителем, — обиделся Вазген. — Что, по-вашему, Вазген похож на полного идиота? На дебила, на лоха ростовского, на дурака? Отчего-то мне кажется, что вы так не считаете…

— Не считаем, конечно, — подтвердил Игорь.

— В ателье есть черный ход, на соседнюю улицу. На совершенно соседнюю, абсолютно другую улицу! Да, у Вазгена всего один черный ход, и что? Вы скажете, мало? Не соглашусь! Один черный ход в этом земном раю — вполне, поверьте, вполне достаточно…

— Вы, Вазген, настоящий конспиратор.

— Коллеги ваши научили, шустрые ростовские опера! Дай им Бог здоровья. Жаль, что вы не были знакомы со следователем Кулебякой! Может быть, на дорожку по двадцать капель?

— Вазген, если можно — вечером… — взмолился Рогов. — Правда пора. Мы вас не очень стеснили?

— А ла гер ком а ла гер!

— Чего? — не понял Василий.

— На войне как на войне, — перевел Плахов.

— А-а, точно, — хлопнул себя по лбу Рогов. — Я это с Семеном разучивал. Вот голова пустая… Ну, мы пошли.

И оперативники покинули гостеприимное ателье с черного хода.

А незадачливый охранник Дима подвергся в это время агрессивной атаке со стороны возвращавшейся назад старушки. Размахивая клюкой, она втолковывала Диме, что он и его толстый друг являются несомненными идиотами, если считают, что лошади способны кушать карасей.

Старушка говорила страстно и долго. Сначала Дима кивал, но скоро ему это наскучило. Воровато оглянувшись, он сделал старушке хорошую «козу» и прохрипел:

— Вали отседова, старая…

Старушка огрызнулась, но ретировалась.

Егоров и Перес стояли друг против друга с недовольными физиономиями.

— Своих олухов я в бараний рог согну, а дома из зарплаты вычтем, чтоб неповадно, — соглашался Егоров с необходимостью примерно наказать Рогова и Шахова. — Но и у вас, Анри, согласитесь, черт знает что творится. Мало того что с билетом облапошили, так еще и этот ваш Жюль с пистолетом. Чуть не пристрелил ведь…