Проклятие Ирода Великого - Владимир Меженков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Я, консул Люций Лентул, сим освобождаю римских граждан иудейского вероисповедания, живущих и отправляющих свое богослужение в провинциях, ввиду их религиозных убеждений, от военной службы»;
«Народное собрание Делоса [50]сообщает: квартирующий в нашем городе и заведующий воинским набором легат Марк Пизон, созвав нас и правоспособных граждан, распорядился не набирать в военную службу никого из римскоподданных иудеев, ввиду того, что они по ритуальным соображениям освобождены от военной службы. Ввиду этого мы должны повиноваться решению легата».
«Жители Галикарнаса [51]сообщают всем, кого это касается: так как мы всегда относились и относимся с благоговением к выражению всякого религиозного чувства, то, следуя великодушному в отношении всех людей народу римскому, известившему нашу общину относительно своей дружбы и союза с иудеями и пожелавшему, чтобы последним были разрешены их богослужение, установленные празднества и собрания, мы также решили, чтобы всем желающим иудеям, будь то мужчины или женщины, было позволено справлять их субботы, приносить жертвы по иудейскому ритуалу и совершать богослужение у моря, сообразно их установлениям. Буде же кто-либо, частное лицо или официальное, воспрепятствует им в том, да будет обложен в пользу города денежным штрафом»…
4Пока соглядатаи Антипатра, снабженные охранными грамотами, отправились в различные города Сирии, выдавая себя в зависимости от обстановки то за купцов, а то за мирных граждан, направляющихся на богослужение, Ирод занялся со своими солдатами усиленными тренировками по фехтованию и конной выездке, Фасаил засел за чтение сочинений греческих авторов из своей походной библиотеки, а Антипатр вернулся в Иерусалим, чтобы договориться с Малихом о войске, которое тот может отрядить в Сирию, не оставляя при этом незащищенными иудейские города.
Вечерами, когда на землю опускались сумерки, Ирод возвращался домой усталый и голодный, наспех ел то, что ему подавали, и час-другой посвящал сыну, которому исполнился год и который уже стал ходить, смешно шлепаясь на пол через каждый шаг. Дорис он избегал. Еще более располневшая за этот год и вконец обленившаяся, так что ей стало лень поесть за столом, и завтраки, обеды и ужины подавались ей в постель, она не вызывала у Ирода никаких чувств, кроме отвращения. «Как я мог вообще влюбиться в эту оплывшую жиром жабу?» – думал он, и тогда ему вспоминались его свадьба, неунывающий шошбеним Секст Цезарь, с пьяных глаз собиравшийся поехать с двумя-тремя когортами в Иерусалим бить морду первосвященнику Гиркану, а теперь так подло убитый своими же римлянами, и на душе у него становилось муторно и тоскливо. Чтобы унять тоску, он шел к брату, заставал его за чтением очередного свитка, и спрашивал:
– Не надоест читать одно и то же?
– Как может надоесть приобщение к мудрости? – вопросом на вопрос отвечал Фасаил и незаметно для брата втягивал его в игру на знание вещей, известных чуть ли не каждому образованному человеку: – Вот скажи мне, что трудней всего на свете?
– Видеть изо дня в день твою опостылевшую рожу, – отвечал Ирод.
– Это для тебя, – подхватывал Фасаил. – А вот Фалес [52]считал, что трудней всего познать себя.
– Ну и что еще умного сказал твой Фалес? – спрашивал Ирод.
– Много чего, – отвечал Фасаил и цитировал на память: – Древнее всего сущего – Бог, ибо он не рожден. Прекраснее всего – мир, ибо он творение Бога. Больше всего – пространство, ибо оно объемлет все. Быстрее всего – ум, ибо он обегает все. Сильнее всего – неизбежность, ибо она властвует всем. Мудрее всего – время, ибо оно раскрывает все. Продолжать или достаточно?
– А не говорил ли твой Фалес, что легче всего?
– Говорил, – улыбался Фасаил, глядя на брата так, как смотрит мудрый учитель на несмышленого ученика: – Легче всего давать советы другим.
– Ко мне это не относится, – мрачнел Ирод.
– Конечно, нет, – соглашался Фасаил. – К тебе не относится ровным счетом ничего, о чем говорил Фалес.
– Например?
– Например, Фалес спрашивал: что приятнее всего? И отвечал: удача. Или вот еще: когда легче всего сносить несчастье? Когда видишь, что врагам твоим еще хуже. Какая жизнь самая лучшая? Когда мы не делаем того, что осуждаем в других. Кто счастлив? Тот, кто здоров телом, восприимчив душой и податлив на воспитание. Все это, ты прав, не имеет к тебе ни малейшего отношения.
– Я сейчас поколочу тебя, – грозился Ирод.
– Попробуй только, – принимал вызов Фалес.
Братья затевали возню, в которой, впрочем, Ирод не давал Фалесу перехитрить себя. Время летело незаметно.
5По истечении десяти дней из Иерусалима возвратился отец. Он был растерян, что случалось с ним нечасто. На лице его, напоминающем лист пергамента, появились новые морщины. Теперь перед сыновьями был не храбрый воин, политик и дипломат, а усталый старик, потрепанный жизнью.
Ирод и Фасаил, видя состояние отца, не смели расспрашивать его о результатах поездки в столицу, и ждали, когда он сам обо всем расскажет. Антипатр, наконец, произнес:
– Войска у нас нет, дети мои.
Ирод и Фасаил переглянулись. Новость огорошила их. У наместника Иудеи, назначенного самим Цезарем, нет войска? Да мыслимо ли такое? Уж не хочет ли отец сказать, что и между евреями в Иерусалиме возникла распря, подобная той, какая возникла между римлянами в Сирии? Ирод лихорадочно соображал, всматриваясь в изможденное лицо отца. Что могло произойти в Иерусалиме за время, когда город покинули Антипатр и Фасаил? Новая борьба за власть? Но ведь младший брат Гиркана Аристовул, претендовавший на царскую власть, по приказу Помпея обезглавлен и по его же приказу царская должность в Иудее вообще упразднена! Пусть священники, окружающие Гиркана, называют его царем, это решительно ничего не меняет в его статусе, – Цезарь назначил Гиркана первосвященником Иудеи, но никак не царем: высшим гражданским лицом в стране остается Антипатр, и именно Антипатр несет всю полноту ответственности за дела, происходящие в Иудее. Наконец, в Иерусалиме остался Малих, командующий учрежденной Антипатром армии. Он-то почему не предоставил их отцу войска для похода в Сирию?
Из того, что Антипатр наконец поведал, братья с изумлением узнали, что Малих-то и стал главной причиной неудачной поездки их отца в Иерусалим. Сблизившись с Гирканом, впавшим в панику из-за междоусобной борьбы римлян в Сирии и больше всего на свете опасавшимся, что итогом этой борьбы может стать его смещение с поста первосвященника, Малих занял позицию невмешательства в дела римлян. В конце концов, заявил он, не евреям решать, кто победит в войне римлян против римлян – сторонники Цезаря или покойного Помпея. «Когда грызутся львы, овцам не пристало быть их судьями», – сказал Малих Антипатру в присутствии Гиркана, и Гиркан поддержал военачальника. «Ты хочешь сказать, что не дашь мне, наместнику Иудеи, солдат?» – спросил Антипатр. «Не раньше, чем ты убьешь меня», – ответил Малих. Антипатру незачем было убивать Малиха, – достаточно было сместить его с должности командующего войсками и назначить на его место другого. Но это был худший из вариантов, какой можно было придумать: учитывая поддержку Малиха со стороны первосвященника, смещение командующего могло вызвать бунт среди священников, пользующихся авторитетом в народе, а священники и без того были враждебно настроены к Антипатру и его сыновьям. В создавшейся ситуации Антипатр решил ничего не предпринимать, чтобы не обострять и без того непростую обстановку в Иерусалиме, и вернулся в Сепфорис ни с чем.
– Итак, дети мои, что мы имеем для войны против Басса? – спросил Антипатр, закончив рассказ о своей неудачной поездке в Иерусалим. И сам же ответил: – Практически ничего.
– В Иерусалиме осталось мое войско, – сказал Фасаил.
– Его нельзя трогать, – возразил Антипатр. – Я приказал твоим людям присматривать за Малихом и Гирканом.
– Но у меня, кроме войска, есть еще и стражники. Их-то можно задействовать?
– Здесь, в Сепфорисе, и других городах Галилеи, – вступил в разговор Ирод, – у меня расквартированы вооруженные отряды. Прибавь к ним моих телохранителей-германцев, которые однажды нагнали уже страха на Гиркана и его судей. Да и сирийская конница у меня сидит без дела.
– Этих людей тоже нельзя срывать с места, – сказал Антипатр. – А поступим-ка мы, дети мои, вот как: обратимся за помощью к моим друзьям-арабам, которые не раз выручали меня.
Тем временем в Сепфорис вернулись первые соглядатаи, отправленные Антипатром в Сирию. Из того, что им удалось выведать, Антипатр и его сыновья узнали, что среди римских войск, командование над которыми взял на себя Басс, началось брожение: одни – и таких было большинство – подчинились новому наместнику, другие отказались признать его полномочия. Из Рима для борьбы с Бассом и другими сторонниками оптиматов прибыли вспомогательные войска, возглавляемые Марком Антонием [53]. Соединившись с противниками Басса Цецилия, Антоний направился к Апамее [54], где сосредоточились основные силы римских войск, изменивших Цезарю. Эти данные подтвердили и другие соглядатаи, вернувшиеся в Сепфорис.