Обещанная демону (СИ) - Фрес Константин

Но сейчас она ухватилась за эту спасительную мысль как утопающий за соломинку. Она взмахнула ароматной палочкой, и тотчас все огрехи в ее внешнем виде были исправлены, словно Эрвин ее и не касался, и даже корсаж зашнурован чуточку туже, чем обычно, а волосы аккуратно наплоены и уложены. Элизе показалось, то даже ее тело немного изменилось, стало стройнее, не таким уставшим после целого вечера, проведенного на ногах – вот какова была сила подаренной ей палочки!

«Что ж, – подумала Элиза, оглаживая постройневшую талию, – когда начну толстеть и стареть, воспользуюсь этой магией вновь! Ужасно полезная штука!»

– Элиза!

Артур появился из темноты, вспугнув сразу сотню бабочек заночевавших в розовых кустах, и Элиза встала ему навстречу с испуганным и виноватым видом. Но Артур и не думал сердиться.

– Милая, – произнес он ласково, торопливо подбегая к своей невесте и крепко сжимая ее ладони в своих. – Ты обиделась на меня, что я оставил тебя так надолго? Ну, прости. Это было очень важно и неотложно…

Элиза с удивлением оглянулась, ожидая увидеть Эрвина. Артур не сердился, что она здесь, в темноте, с другим мужчиной? Но Эрвина не было рядом. Он словно растворился в ночи, и даже сердитый будущий свекр, как следует рассматривающий все вокруг глазом с посверкивающим на нем моноклем, смолчал, ничего не сказал по поводу ее распутства и отсутствия на празднике.

– Ничего, – тихо ответила пристыженная Элиза. Ей казалось, что в сравнении с Артуром – великодушным и добрым, – она просто грязная изменница. – Я просто вышла посмотреть на бабочек… так красиво…

– Да! – радостно подтвердил Артур, оглядываясь вокруг. – Просто волшебно! Это самый замечательный бал, на котором я только был! И ты самая красивая девушка из всех, что я видел!

«Знал бы ты, – с тоской подумала Элиза, – чем он замечателен… Ты бы так не радовался!»

***

Положение, конечно, надо было как-то исправлять. 

Свое влечение к Эрвину Элиза не понимала и боялась его до коликов. Можно было б подумать, что Эрвин просто ее приворожил, но сколько б она  не размахивала подаренной сильной волшебной палочкой – да и своей тоже, – старясь развеять чары, а мысли об Эрвине не покидали ее голову. Это значит – настоящее. Это значит – влюбилась.

«Но он-то наверняка развлекается! – с тоской подумала Элиза, вспоминая искусные ласки таинственного незнакомца. – Я ему понравилась, но он такой… такой… словом, не факт, что все это с его стороны серьезно. Он добьется, чего хочет, – от этой мысли у Элизы мурашки по коже побежали, – и тотчас же охладеет ко мне и исчезнет… Ведь исчез же он когда пришел Артур. После всего того, что он  делал… после обещаний и подарков он просто должен был оспорить меня у Артура, если я действительно нравлюсь ему! А он этого не сделал. Значит…»

Элиза снова тяжко вздохнула, изнывая от мысли, что все жгучие, влекущие взгляды, весь трепет, нетерпение и жадность – это всего лишь игра, неправда, притворство опытного искусителя и соблазнителя. И принесла ж его нелегкая именно сейчас, когда Элиза отважилась на  серьезный шаг!

«Ну, ничего, – подумала девушка с тоской. – Это не последний шаг, на который я способна!»

Отчаяние Элизы и ее влюбленность были так велики, что она решилась на действительно страшный поступок.

«Пойду на Старую Дубовую улицу, к ведьме Катрине, – обреченно подумала девушка. – Пусть сварит мне отворотное зелье. Я выпью его и часть моей души умрет. Я больше никогда и никого не полюблю. Но зато и Эрвина позабуду. А Артур… что ж, я буду ему разумной и верной женой. Уж изменят не стану точно, ведь никто мне нужен не будет!»

На самом деле все было не так безобидно. Отворотное зелье действовал по-разному на всех, и вполне могло оказаться сильнейшим ядом. Элиза рисковала ослепнуть, если избранник ее был слишком хорош собой, или оглохнуть, чтобы не слышать его голоса, а то и вовсе сойти с ума. Но решение было принято; страх смерти и страх на всю жизнь остаться убогой немощной калекой был не так силен, как страх сердечной раны. Элиза с каждой секундой, с каждым вздохом влюблялась в Эрвина все сильнее, и чувство это пугало ее и заставляло страдать.

Старая Дубовая улица располагалась на окраине города, почти у самого Вечного леса, и было на ней всегда темно, как в самую глухую безлунную ночь. Ветки старых корявых дубов так плотно переплетались над  головой, что ни единый луч света не проникал под полог старого леса, и иначе как с фонарем там и делать нечего было. Да и фонарь не особенно-то помогал. Поэтому ходили туда самые отчаянные и самые отчаявшиеся. На улице этой был всего один дом, который изредка посещали люди, старый, покосившийся и мрачный, как сварливый старик, а сама улица так густо заросла дубами, что отыскать тропинку к нужному дому было не так просто. Остальные дома стояли тихо, полустертые колдовским туманом, приползавшим из леса, и кто в них жил – того в городе не знали.

С собой Элиза взяла двадцать золотых соверенов, плату достаточно щедрую, чтобы ведьма согласилась варить такое страшное зелье. Ведь если Элиза умрет, и все вскроется, ведьму вполне могли и сжечь вместе с ее домом. Дочка маркиза – это вам не нищая несчастная мать, которой нечем кормить дитя, зреющее в ее теле…

Фонарь ее был в форме тыквы. Так Элиза хотела получить расположение ведьмы наверняка. Но вот беда – стоило девушке лишь ступить на Дубовую улицу, как свет ее фонаря потерялся, и она очутилась почти в совершенной кромешной тьме!

Свои двадцать соверенов Элиза, как полагалось, бросила перед собой, на дорогу. Золото ударилось о брусчатку и раскатилось, позвякивая о камни. Элиза обернулась на звук, стараясь выхватить из тьмы монетки светом своего фонаря, но это у нее совсем не получилось.

Делалось это специально. Была такая примета – если уронишь или кинешь плату в Старой Дубовой, а потом умудришься ее отыскать, то твое желание ведьма исполнит в лучшем виде, и все будет хорошо. Если не найдешь – лучше б тебе уйти, не просить у ведьмы ничего! Были, конечно, и хитрецы, которые не находили свои деньги и платили ведьме другой монетой, припрятанной на такой случай, но кто знает, как складывалось у них волшебство!

Элиза, шмыгая носом от несчастной любви и страха, и правда попыталась поискать, но в темноте ее пальцы натыкались лишь на мокрую опавшую листву, колкие высохшие ветки и всякий мусор.

«Эх, мне б удачу, – подумала Элиза, совсем отчаявшись и отыскав на талии новую волшебную сандаловую палочку, прикрепленную на цепочку. – Не прошу о многом, но удача на денежки мне сейчас была бы очень кстати!»

Она взмахнула своей палочкой, и тотчас же ее фонарь начал светить так ярко, что вся-вся улица стала видна Элизе как на ладони, а мостовая, в темноте кажущаяся просто грязной лесной тропинкой, засияла от золота, серебра и медяков, рассыпанных тут как в волшебной пещере дракона. За долгие годы колдовства старой Катрины здесь накопилось немало сокровищ, и Элиза, разом увидев такие невероятные богатства, поначалу даже позабыла, зачем пришла.

Ее двадцать соверенов лежали точно там, куда она их бросила, и Элиза даже удивилась, отчего не нашла их сразу, ведь отпечатки ее испачканных в лесном мусоре пальцев были на блестящем золоте. Позабыв себе, она сгребала дрожащим ладонями золото и серебро, пересыпала в ладошках медяки, очищая их от сухих листьев и палочек, и наполняла этими богатствами свой передник.

«Вообще, – подумала Элиза, – если собрать тут все, то можно и бежать из города… Я стала бы очень богатой девицей. Зачем мне тогда Артур? И кого мне тогда бояться? Отца, что будет гневаться на то, что я не сдержала слова? Выгонит из дому? Это как раз не страшно. И от Эрвина можно будет просто убежать…»

Но что-то удержало ее от такого поступка. Все-таки, это золото предназначалось ведьме, значит, не стоило его трогать. И Элиза, вздохнув тяжко и взвалив увесистый узелок на плечи, двинула к ведьминому домику, который хорошо был виден в свете ее фонарика.

Ведьма, старая и толстая, как кадушка, стояла в дверях, словно ожидала Элизу.