Канун дня всех святых - Чарльз Вильямс

Там плакал кто-то. Приглушенные, жалобные всхлипывания только одни нарушали вновь повисшую над Городом тишину. Так же звучали недавно в безмолвном парке причитания Эвелин, но сейчас Эвелин не плакала. Плакала Бетти - в кустах.., или в доме, без сил, без надежды. От пронзившей ее острой тоски Лестер беспокойно шевельнулась; очень хотелось пойти и сказать ей, чтобы перестала. Тогда, на берегу, она не пошла, и теперь тоже, поколебавшись мгновение, повернула прочь. Бетти должна сама за себя постоять.

"Должна ли?" - спросил ее собственный голос, и она воскликнула, не сдержав своей прежней, прижизненной вспыльчивости:

- Проклятье!

Слово бросилось от нее прочь сразу во все стороны, словно вырвалась на свободу и кинулась врассыпную дюжина маленьких зверушек. Они помчались по улицам, выбивая слово дробным топотом маленьких лапок, а самое большое метнулось к дому и исчезло под дверью. Лестер со страхом проводила слова глазами: какой новый вред она высвободила? Но поправить уже ничего нельзя.

Теперь она тоже должна пойти туда. А Ричард? Она думала, что потеряла Ричарда в этом ужасном Городе, но вдруг ей стало казаться, что именно здесь она и сможет его встретить. Она уже видела его дважды, и второй раз можно было принять за неявное возобновление любви. А что подарит ей третий раз? Голос? Слово? Ведь призраки могут говорить: тот, который являлся ей дважды, тоже мог бы заговорить. А вдруг войти в дом - значит освободить его? Тихий, какой-то потрясающе безнадежный плач все продолжался. Лестер в нерешительности все еще стояла перед домом.

У нее за спиной Эвелин раздраженно позвала:

- Лестер! Пойдем же отсюда!

При этих словах Лестер впервые в жизни увидела искушение таким, каким оно становится, когда снимает маску - отвратительным, нелепым, подлым. Она ничего не сказала. Она пошла вперед и поднялась по ступенькам.

Она вошла в дом леди Уоллингфорд.

Глава 5

Ходбори

Этой ночью Ричард Фанивэл тоже не спал. Пока он добирался до своей квартиры - не сразу удалось ему привыкнуть говорить "моя квартира" вместо "наша" - ночь становилась все глубже; чем дальше, тем тревожнее он себя чувствовал, его даже немного знобило. Можно было придумать дюжину объяснений недавнего видения, но почему-то ни одно из них его не устраивало. Вполне подошло бы что-нибудь метафизическое, но метафизика никогда не входила в круг его интересов. Он вспомнил несколько историй о привидениях, даже попытался произнести это слово, но у него не получилось, очень уж оно было несерьезным. Привидение - это призрак, тень, а он видел перед собой настоящую Лестер.

В квартире было пусто и холодно. А как еще может быть в меблированных комнатах, из которых ушла любимая, ушла навеки? День, проведенный с Джонатаном, вызвал в нем прилив мужской дружбы. Эта теплая волна поднималась в нем и раньше, но раньше ей противостоял утес с негасимым маяком на вершине. Огонь маяка угас, казалось, навсегда, а тут вдруг затеплился снова.

Теперь его не оставлял глухой шум, подобный дыханию океана, а глаза снова видели древний яростный огонь.

Встретив Лестер, женившись на ней, он вовсе не перестал ощущать себя Левиафаном, свободно резвящимся в море споров и смеха, в этих естественных для мужчин водах, но отныне на горизонте он всегда видел, или хотя бы чувствовал неясную фигуру, вроде архангела, далекого и близкого одновременно, страшноватого, но в то же время и надежного охранителя, женщину, жену, данную ему свыше и вместе с тем ему не принадлежащую. До сих пор, несмотря на все свое добросердечие, он пренебрегал ею, он поглядывал на нее из своих привычных вод, но никогда не входил в загадочную башенку на вершине маяка. Он любовался ею, случалось, пользовался, но до сегодняшней встречи не думал о ней, как о живом существе.

Шум океана стих, кончились витиеватые сравнения.

Та, которую он видел сегодня на перекрестке, некогда жила в его настоящем доме, а теперь ее нет, без нее же дом холоден и темен. Он затопил камин, чтобы согреться, поел и выпил, остановился возле книжного шкафа.

Но книги, которые он открывал - от современных романов ("Тетушка Рэчел не смогла жить после этого...") до давно забытых основательных размышлений старых авторов ("Долгая привычка к жизни отвращает нас от мыслей о смерти...") - напоминали ему об одном: Лестер мертва. Зубы у Ричарда постукивали, тело сотрясала крупная дрожь. Он лег, задремал, проснулся, походил и лег снова, но теперь уже не смог заснуть. До этой ночи он и не знал, как сильно любит ее.

Утром он наскоро собрался, торопясь уйти. Звонок Джонатана перехватил его чуть ли не на пороге. Ричард выслушал рассказ о визите Клерка и об одобрении, которое получило злополучное полотно. Неожиданный поворот событий даже немного заинтересовал его.

- Выходит, теперь все становится намного проще? - радуясь за друга, сказал он. - Полагаю, после этого с леди Уоллингфорд проблем не будет?

- Да, - донесся голос Джонатана, - да. Если я его попрошу. Только вряд ли я это сделаю.

- Почему? - удивился Ричард.

- Потому что... Видишь ли, дело в том, что он мне не нравится. Не нравится, как он говорит о Бетти, не нравится, как он смотрит картины. Если хочешь, сходи, повидайся с ним, или хоть послушай его, а потом зайдешь, расскажешь. Бог знает что я.., да ладно. Я буду здесь весь день, если только Бетти за мной не пошлет.

Закончив разговор, Ричард совсем собрался выйти, но вдруг остановился на пороге и вернулся. Ему не хотелось спасаться из дома бегством. Если провидение позволит его жене возникнуть вновь, пусть ее встретит знакомый уют - по крайней мере, насколько он окажется в силах воссоздать его. И вовсе незачем при этом спешить.

Он прошелся по комнатам. Сейчас он полностью отдался памяти, приправленной горьковатым чувством самого обычного сожаления; его душе еще предстояло созреть для покаяния. Так ничего и не сделав, он тихо вышел и направился к Холборну, не переставая оглядываться по сторонам в тщетной надежде увидеть Лестер.

Он недолго разыскивал нужный ему дом. Сразу за Холборном, рядом с Грэт Джеймс-стрит, на короткой улочке, не тронутой бомбежками, стояли три здания.

Самое большое, круглое - посредине, а два дома поменьше - по бокам. Никакой вывески на них не было, но, подойдя к последнему из домов, Ричард увидел открытую дверь. Почтовый ящик перед ней украшало маленькое, изящное изваяние детской, а может быть, женской, во всяком случае, весьма нежной руки. Пальцы указывали на дом. Ричард никогда не видел скульптур, столь точно передающих цвет тела; с первого взгляда он решил, что рука - из плоти, что это настоящая отрубленная рука указывает ему на обиталище Клерка.

Проходя мимо, он осторожно коснулся ее пальцем и сам немного устыдился чувства облегчения от того, что она твердая и ненастоящая.

Он прошел до конца улицы и вернулся обратно. Стояло теплое солнечное октябрьское утро, и на какой-то миг Ричарду показалось, что воздух наполнен запахом цветов. Уличный шум смолк; стало очень тихо. Прежде чем повернуть к дому, он подумал, как здесь хорошо. Приятно было ни о чем не помнить, ничего не держать в мыслях.

Те, о ком помнишь, частенько садятся тебе на голову, а это немного утомительно. Конечно, лучше так, чем никак.

Нет, Лестер ни разу не вызвала его недовольства, но здесь, где воздух так свеж и полон запаха, который никак не узнать, а Лондон затих, как лес в Беркшире, где они с Лестер провели несколько дней после свадьбы, было почти приятно хотя бы недолго побыть без нее. Он прикрыл глаза, боясь, как бы память опять не вызвала из небытия призрак. Достаточно было просто вспомнить ее в том лесу, но лучше не злоупотреблять и этим. Там ведь тоже не все было просто. Помнится, Лестер втемяшилось немедленно отправиться в ближайший городишко за каким-то особенным журналом, пока его весь не раскупили.

Ричарду он даром был не нужен. Он вполне разумно и толково объяснил, что с этим она вполне может потерпеть до Лондона. Но Лестер заупрямилась, и он, чтобы не быть эгоистом, уступил. Сейчас он стоял и удивлялся, сколько раз, оказывается, он ей уступал. Десятки примеров теснились в памяти. Он и правда уступал ей; в этом отношении он был очень хорошим мужем. Мелькнула мысль: не слишком ли он потакал ей, не слишком ли был добр? Ее тут же прогнала другая: если бы все повторилось, он поступал бы так же. Но ведь нет ее. Остается только вспоминать. Но раз теперь ее нет, он может позаботиться о себе. Это было приятнее, чем он ожидал. Наслаждение постепенно завладело им, разлилось вокруг в теплом воздухе; тихое, чистое наслаждение для его желаний и привычек, нежное, сладкое, развращающее безделье, привкус грешной праздности.

Стало неприятно, что он пришел по делу. Джонатан мог бы и сам сходить, если ему так надо. В конце концов, это ведь Джонатан собирается жениться на Бетти. Ладно, раз уж он обещал, раз уж его просили.., проще сделать, чем объясняться потом с Джонатаном. И с самим собой - но признать это он не решался. С восхищением, почти с восторгом созерцал он изваяние руки; вот действительно вершина изящества. В ней нет ничего от кричащих красок Джонатана. Джонатан всегда такой страстный. А искусство, думал он, должно быть убедительным.