Лестница из терновника-3. Прогрессоры - Максим Далин

- Она говорила Господину Анну, что её приняли ваши родственники, - сказал Ри-Ё. - Это правда?

- Её жалеет моя Мать. Она страшно одинока и беззащитна.

Ри-Ё улыбнулся невольно.

- Лянчинки не кажутся мне беззащитными. Я видел, как Лурху работает палкой; думаю, с мечом она не хуже...

И-Кен покачал головой.

- Мечом не парируешь сплетню. С души Лурху содрали кожу. Ей больно от любого неловкого слова, да так, что боль скручивает её в узел. В это трудно поверить, но она... это очень личное, впрочем. Достаточно того, что Лурху только с помощью моей Матушки кое-как разобралась в том, что делать с собой. Лянчинки не умеют быть женщинами, их не учат быть женщинами; Лурху была отличным солдатом - и думала, что я сделаю её рабыней. Забитым животным. За то, что я не стал над ней измываться, она любит меня больше, чем я заслуживаю.

- Их правда проклинают родители? - спросил Ри-Ё смущённо. - Если они попадают в плен?

И-Кен кивнул.

- Она хочет просить прощения у отца?

- Нет. У матери.

- Но ведь... - начал Ри-Ё, но тут подошла Лурху. Она принесла миску с вафлями и чашку жасминового настоя, протянула И-Кену - и взглянула на Ри-Ё вопросительно.

- Расскажи Юноше, как тебе хочется увидеть мать, - предложил И-Кен, принимая чашку. - Юноша очень хочет понять лянчинок.

Лурху как-то смешалась, опустила глаза, поставила миску на широкий подоконник открытого окна, низкого, как во всех деревенских постройках, скользнула взглядом по земле в следах лошадиных копыт, по белёной стене трактира... сказала в сторону:

- В лянчинках нет ничего непонятного. Мне просто... я только... я не знаю, - и, наконец, заставив себя взглянуть Ри-Ё в лицо, сказала с заметным трудом, облизывая губы. - Прости, брат. Я не просто лянчинка, я... волк, в общем. Волчица. И мне низко любить мать... а я хочу. И я... виновата я перед ней. Вот и всё.

Ри-Ё чуть не провалился сквозь землю от неловкости. Он не ожидал и такой нервной искренности, и таких слов на грани откровения. Всё же северяне - сдержаннее и холоднее. Лянчинец может неожиданно выдать незнакомцу что-то с самого жаркого дна души - к этому трудно привыкнуть.

А Лурху не уходила, будто хотела говорить дальше.

- Вы мало видели женщин, Госпожа Лурху? - спросил Ри-Ё, преодолевая смущение.

- Дома? - спросила лянчинка спокойнее. - Много. Но мельком. Работающих рабынь. Рабынь старших братьев. Трофеи. Знаешь... вы, кшинассцы, не понимаете, насколько у нас женщина - ниже. Наверное... насколько скот ниже человека. По крайней мере - многие, многие... Ты живёшь так - и думаешь так, думаешь, как все, пока с тобой не случается метаморфоза... а когда меняешься - начинаешь понимать.

- Что это несправедливо? - спросил Ри-Ё.

- Что в плен не всегда попадают трусы. Что человек от метаморфозы не глупеет и не делается дрянью. И что можно по-другому. Хочется по-другому. И душе становится больно. Вспоминаешь... всякое.

- Я хотел бы вставить слово, Юноша, - сказал И-Кен. - Они, конечно, говорили, что хотят видеть отцов... Но я подозреваю, что они хотят видеть матерей. И ещё - они ведь не могут забрать всех женщин Лянчина туда, где на эти вещи существует совсем другой взгляд. Поэтому они готовы пытаться изменить свой мир - или умереть.

- Они идут на смерть...

- Ради тех, кто рожал их. Совесть мучает. И они, как люди, наделённые совестью - наши братья и сёстры по оружию. Совесть - это братские узы между разделёнными границами, верой и обычаями, верно?

Лурху взяла руку И-Кена и прижала её к своей груди. Взглянула на Ри-Ё без смущения - открытым взглядом.

- Это правда, брат.

- Вам было бы лучше в Кши-На, - сказал Ри-Ё тихо. - Не только вам, Госпожа Лурху - всем этим женщинам. Да?

Лурху пожала плечами.

- Не знаю обо всех. Но... говорят, быть в Кши-На девкой почётнее, чем в Лянчине - матерью. Ну что... мы останемся, а другие? Это как слепота - слепого хочется взять за руку и дать ему ощупать... то, что правильно.

Закончить разговор Ри-Ё не удалось - его позвал Учитель. Но Лурху успела объяснить вдесятеро больше, чем сказала словами.

Это будет не дворцовый переворот и не бунт. Это - они собираются умереть за признание людьми их матерей. Это свято - и вот отчего с ними северяне, Учитель, аристократы...

Так Ри-Ё почувствовал огненное дыхание грядущей войны раньше, чем произошла первая стычка.

***

Запись N143-02; Нги-Унг-Лян, Лянчин, местечко Радзок, усадьба Львёнка Хотуру ад Гариса.

Усадьба - настоящий форпост. Феодальный замок с поправкой на местный стиль. Крепость посредине воюющей страны. Вокруг крепости ничего не растёт метров на триста: всё вокруг должно просматриваться и простреливаться. Львёнок живёт на собственных землях не слишком спокойно.

Дозорная башня - единственное, что можно разглядеть из-за крепостной стены из светлого песчаника. Сама стена - высотой около десяти метров и в зубцах бойниц. Подъёмная решётка и окованные железом массивные ворота ведут на крепостной двор. Над воротами - синее знамя с белой звёздочкой, небеса Творца со звездой Элавиль, путеводной звездой Прайда У решётки дежурит стража - четверо волков, вооружённых до зубов.

Наш отряд производит на стражу впечатление. Оцениваются знаки Прайда, труп поперёк седла, женщины, потерянный Ориту и его ошалевшие люди. Стража явно думает, открыть ли ей ворота или лучше дёрнуть во двор, опустить решётки и приготовиться к осаде.

- Братья, - дружелюбно и милостиво окликает Анну, - Львёнок Хотуру дома?

- Ты - Львёнок из Чанграна, старший брат? - осторожно говорит молодой боец. - А кто это с тобой?

- Львята Льва, - отвечает Анну таким непринуждённым тоном, будто не понял вопроса. - Пятый Львёнок и Маленький Львёнок. И их не годится держать за воротами.

- Это так, - еле выговаривает Ориту.

- Инху мёртвый... - как-то задумчиво, нерешительно говорит стражник.

- Ваш Инху оскорбил величие Прайда, - говорит Элсу. - И пытался обнажить оружие, чтобы убить меня. Я - любимый сын Льва Львов.

В его тоне столько жестокой надменности Прайда, что стражники больше не спорят. Нам открывают ворота - и отряд въезжает в крепость.

Двор мощён каменными плитами. Мрачно, пыльно и тесно; постройки из тёсанного камня - на расстоянии пары конских корпусов друг от друга, зато двор покрывает тень даже около полудня. Самое высокое сооружение - сам... донжон, я бы сказал, со сторожевой башней в виде штыка, потом - маленький храм с угрюмым ликом Творца в солнечном диске над входом. Дальше - конюшни, казарма, колодец... Между двумя постройками - лоскуток зелени, белым облачком цветёт миндаль и реденько алеет пара довольно чахлых деревьев т-чень: на затоптанной траве под деревьями возятся дети. Родничок бьёт в каменное корытце - и по ступенчатым желобкам стекает куда-то на задний двор, где теряется из виду. Самое широкое пространство - что-то вроде плаца напротив входа в храм. На краю плаца, к сооружению из жердей и вкопанных в землю столбов, вроде коновязи, привязаны - между столбами, за запястья, спина к спине - двое мальчишек, едва во Времени, одетых только в полотняные штаны длиной чуть ниже колена, босых. Их полунагие тела - в свежих синяках и царапинах, лиц не видно - головы опущены.