Аукцион невинности. Двойная ставка - Ольга Дашкова

А может, на самом деле ничего и не было? И девчонки тоже?

— Тимур.

— М-м-м.

— Она была похожа на нее.

Тимур медленно поднимает голову, смотрит, считывая все мои скрытые эмоции. А меня начинает трясти, тремор поднимается изнутри, чувствую, как левая рука начинает бить по подлокотнику кресла, сжимаю его до ломоты в суставах, сжимая до скрежета зубов челюсти.

Хочется разнести все вокруг, ведь я понял это с самого первого мгновения, как увидел девочку, голую, в свете искусственного освещения.

И я купил ее не потому, что, сука, какой-то Вардан пускал слюни и практически стучал членом о стол.

Я не мог ее не купить.

— Ты ошибся, нет ничего общего, — короткий отрезвляющий ответ друга. — Ты бы не дал мне ее трахнуть.

Сука, вот умеет он отрезвлять и поставить мозг на место.

Конечно, это не она, не понимаю только, отчего взбесился, чуть не придушил ее, а еще выебал, расписав на двоих. Она лишь жалкая тень той женщины, которую я любил, сам того не понимая, очень давно.

Взорвался именно от этого, что она не та, готов был реально придушить, за обман, за ложь, за то, что окунула в прошлое, а еще за то, что купил пустышку, так легко повелся на эмоции.

Все сошлось в одной с виду невинной девушке с глазами, на дне которых порок и похоть, с совершенным телом. Откровенным оргазмом на моих пальцах и эмоциями, которые она не могла скрывать, потому что просто не умеет.

— Это все что ты можешь сказать?

— Я думаю.

— Тогда скажи мне, мой задумчивый друг, откуда она взялась именно сейчас? Почему появилась в том клубе, куда я не собирался идти? Почему, хоть и смутно, она похожа сам знаешь на кого? Бордель, группа захвата, нахуя все это? Мы второй день в этом сраном городе, а уже так весело.

Двигаюсь ближе, тушу окурок в полной пепельнице, Тимур смотрит, хмуря брови, стучит пальцами по поверхности стола.

— Мне кажется, я видел ее давно, в другой жизни.

— Говори.

— Не сейчас, должен проверить. Но наш глубокоуважаемый Семен Васильевич говорит, что поступил анонимный звонок, якобы по адресу нашего борделя террористы удерживают заложника.

— Что за бред? Говорил я тебе, надо было в гостинице жить.

— Может, там и правда кто был, или какая-то шлюха взяла в заложники нижнего и, засунув в глотку кляп, жарила его страпоном, а, Семен Васильевич? А вы, не проверив, поторопились, людям весь кайф обломали, ребят подняли.

— На такие вызовы есть определенная инструкция, мы обязаны реагировать оперативно.

Беру новую сигарету, прикуриваю, выпуская дым в потолок. Да, все вышло складно, девочка ушла. Конечно, ее не проблема найти, но на это уйдет время. Смотрю на полковника, тот вроде расслаблен, но нервно ведет подбородком, выпивая залпом свой коньяк.

Тимур сам это замечает, двигается к нему ближе.

— Семен Васильевич, а чего ручки трясутся? Мы, конечно, люди левые в вашем городе, но ведь есть и те, кто может спросить иначе, не так ласково.

В словах скрытый подтекст, но заметно, как Тимура все заебало за эту ночь. Как там говорится? Бывших киллеров не бывает. Но ТТ убрал ствол, надел крест, сказал, что больше в поле не выйдет.

Сказал — сделал. Щемит конкурентов, наказывая словом, иногда кулаками.

— Да жена решит, что я к любовнице сорвался среди ночи.

— Всего лишь? Так ты сорвись, наверняка в борделе в Савицком переулке ты частый гость, Тихон говорил, что там принимают тебя как родного.

Полковник ничего не успел ответить, дверь кабинета резко распахнулась.

— Привет всем не спящим и повязанным, а вы чего не в камере, а коньяк хлещете? Совсем оборзели эти приезжие, да, товарищ полковник?

Здоровый мужчина в черном пальто нараспашку, входит в кабинет, оглядывает всех собравшихся. Его раскатистый громкий бас разрывает тишину, когда он смеется.

— Да вот, пригласили нас господин Покровский в местную ментовку, грех было отказать хорошим людям с автоматами.

— Рад видеть тебя, Захар, Тимур.

Поднимаюсь, жму руку старому знакомому, Тихон прижимает к себе, хлопает по плечу, здоровается с Тимуром.

— Извини, раньше не мог, запара в области. Пойдем, выпьем, все расскажешь. Где охрана ваша?

— В обезьяннике загорает.

— Пойдем вызволять.

Обратил внимание, как полковник стоит по стойке смирно перед этим высоченным, похожим на викинга здоровяком. Все знают, даже он, чей это город, кто тут хозяин, царь и бог.

Спускаемся, на первом этаже шум, какая-то девица поливает отборным матом двух молодых сержантов.

— Убери от меня руки и не трогай, я сказала, не трогай, тварь позорная. Сука, да не лапай меня.

Останавливаемся втроем, смотрим на то, как девушка в кожаных облегающих штанах, на высоких каблуках, в короткой кожанке, накинутой на черную майку, отбивается от полицейских.

Длинные темно-рыжие волосы закрывают лицо, но вот она резко поворачивается в нашу сторону, обводит всех взглядом. Замолкает, делает шаг назад. Она сразу успокаивается, запахивает на груди куртку, обнимая себя руками.

— Что здесь происходит? — Тихон рычит на все отделение.

— Да наряд ее привез, задержали на вокзале, с проститутками дралась. Ни документов, ничего нет, имени не называет. Расцарапала лицо, дрянь такая.

— Уведи в кабинет, чтоб там никого не было, приеду, сам разберусь. Сержант, ты понял меня?

— Да.

Девушка молчит, отворачивается, словно сожалея о том, что находится в это время и в этом месте.

— Хороший город, проститутки классные. Шума, может, останемся на недельку, устроим каникулы? Помнишь, как в Рязане, сауна сгорела?

ТТ продолжает шутить, я не отвечаю, через минуту забывая о рыжей, когда выпускают наших парней, отдавая им их вещи. Макс и Паша, ребята хорошие, но сейчас, с разбитыми лицами, выглядят забавно.

— Захар Данилович, она ушла, я видел, просто вышла, ее никто не заметил.

Едем в машине, за Тихоном, Паша за рулем, Тимур снова копается в телефоне, но я знаю, что он внимательно слушает Максима, тот показывает телефон.

— Это ее, забрал, когда запускал в номер.

— Проверил, что там?

— Нет, указаний не было.

— Тимур, проверь, хочу знать, кто такая эта лживая сучка.

ЧАСТЬ 15

Вышла из банка, на ватных ногах дошла до сквера, холодный ветер сорвал платок с головы, растрепал волосы. Села на скамейку, совсем не чувствуя ничего, кроме тупой боли, прожигающей меня насквозь. Смотрю в одну точку, на желтый осенний лист, что застыл в луже, скованный льдом.

Я, так же как он, застряла, и выбраться не представляется никакой возможности, силы на пределе. Сколько уже Господь мне может давать испытаний? Чем я