Неизвестный Кожедуб - Иван Кожедуб

Первого мая мы строем вслед за воинскими частями промаршировали мимо трибуны. Чувствовали себя настоящими пилотами и немного заважничали.

На следующий день у нас начались полеты. В воздух поднимались три-четыре самолета и летели, как пчелы, друг за другом вблизи аэродрома. Мы учились управлять самолетом. Кальков быстро сбил с нас мальчишечью спесь и немилосердно отчитывал за каждый промах.

Вечерами, приезжая с аэродрома, я, несмотря на физическую усталость после полетов, садился за учебники и готовился к экзаменам в техникуме. Дал себе слово, что перейду на четвертый курс. При правильной организации времени и упорстве можно всего добиться.

Я сдал экзамены в техникуме и перешел на последний курс. Осенью нам будут вручены дипломные задания. На каникулы студенты разъехались по домам. В общежитии начался ремонт, и мне пришлось перебраться в деревню. Каникулы помогли мне уделить еще больше времени летному делу. Вставал с восходом солнца, уходил из деревни и возвращался, когда уже темнело, — целыми днями пропадал на аэродроме. Приходил до занятий, возился с машиной, помогал технику. В день я делал по четыре-шесть провозных полетов по кругу. Инструктор все больше и больше доверял мне управление самолетом.

Я начал замечать, что отец испытующе поглядывает на меня — он, видимо, не мог понять, куда я ухожу. Как-то еще во время экзаменов я начал было издали:

— А что бы ты сказал, папаша, если бы я поступил учиться в аэроклуб?

Отец даже руками замахал:

— Чего тебе летать! Кончишь техникум — хватит с тебя. Еще что выдумал! И так здоровья у тебя мало.

Отец почему-то считал, что у меня слабое здоровье.

Тогда на этом наш разговор и закончился.

Обычно я вставал раньше всех, тихонько завтракал, чтобы никого не разбудить, и уходил.

Раз утром отец окликнул меня, пристально посмотрел мне в глаза и строго спросил:

— Чем занят, где пропадаешь?

Я врать не стал:

— Учусь летать, папаша.

Сначала отец растерялся, а потом рассердился:

— А, вот к чему ты недавно вел разговор!.. За журавлем в небе погнался, неслух?

Переубеждать отца и ссориться с ним я не хотел. Отмолчался. К тому же спешил на аэродром.

Отец скоро примирился с моими занятиями в аэроклубе, но просил беречься. Я был очень рад, что теперь мне нечего от него таиться.

Занятия на аэродроме становились все интереснее. Вечерами Кальков проводил методический разбор каждого вылета. И доставалось же нам от грозного инструктора!

Во время одного из первых полетов я загляделся на землю. Солнце стояло низко и било в окна домов. Город словно пылал.

Вдруг машину качнуло. Я спохватился, но поздно: инструктор отобрал у меня управление.

На разборе он говорил с нами о поведении летчика в воздухе и, обращаясь ко мне, сказал:

— Знайте: в летном деле многое зависит от распределения внимания. Рассеянность недопустима. В воздухе надо уметь все видеть одновременно, ничего не упускать, действовать в долю секунды.

Эти слова я запомнил навсегда.

Через несколько дней, идя на посадку, я по неопытности слишком низко выбрал самолет из угла планирования. Кальков опять отобрал у меня управление:

— Пора не допускать таких ошибок. Будете определять высоту на крыше ангара.

Это значило, что я на время отстранен от полетов.

И пока ребята летали, я полдня просидел на крыше ангара, глядя на землю с шестиметровой высоты. Занятие не из приятных…

Кальков требовал от нас исключительной четкости и грамотности действий в полете. За малейшее нарушение правил полета он в наказание посылал нас «определять высоту» на крыше ангара и несколько дней не допускал к самолету. На похвалу он был скуп. Но все же мы его очень любили и уважали.

Погода стоит летная — ясная, солнечная. Сидим в своей «комнате» на аэродроме, ждем очереди к полету и беседуем. Сегодня большое событие: на старте появился мешок с песком.

— Подходит время самостоятельных полетов без инструктора! Чуете, ребята? — замечает Кохан.

Его перебивает Петраков:

— Все равно нас заранее не предупредят, чтобы не волновались и ночь спокойно спали.

В полете я не получил ни одного замечания. После трех полетов с инструктором спросил:

— Товарищ инструктор, разрешите получить замечания?

— Так и летайте, своего не выдумывайте. Летайте, как я учил.

Вслед за мной он три раза провез Кохана. Сам вылез из самолета, но Кохана не высадил. Мы заметили — он что-то сказал ему.

— Понятно, — шепнул мне Петраков, — Кохан полетит самостоятельно.

Мы ждем, что будет дальше. Кальков махнул рукой. Мы поняли его жест. Притащили мешок с песком и положили на инструкторское место, чтобы не терялась центровка самолета. Мешок крепко привязали. Кальков проверил — прочно ли.

Ребята из других групп смотрели с завистью, на старте собрались и инструкторы. Кальков подошел к машине:

— Помните: главное — распределять в воздухе внимание и действовать так, как я учил.

Самолет начал взлетать.

Инструктор стоял, закинув голову, и с напряженным вниманием следил за самолетом.

— Волнуется не меньше, чем мы, — тихо сказал кто-то.

Самолет сделал один круг над аэродромом, а затем уверенно и правильно пошел на посадку.

— Хорошо, хорошо! — закричал инструктор. — Так, так! Выравнивайся, есть, хорошо!

Самолет приземлился. Кохан вылез из кабины. Он был бледен, но радостно улыбался. Направился к Калькову и доложил о полете.

— Поздравляю с первым самостоятельным вылетом! — сказал ему инструктор. — Но предупреждаю: не зазнавайтесь!.. Однако вы побледнели.

Вдруг Петраков подтолкнул меня:

— Смотри-ка, мешок не вынимают.

Я не успел ответить. Меня подозвал инструктор.

— Полетите самостоятельно? — спрашивает он и пристально смотрит мне в глаза, словно стараясь узнать, что сейчас у меня на душе.

Выдерживаю его взгляд и отвечаю, отчеканивая каждое слово:

— К полету готов!

— Только своего не выдумывайте, действуйте, как я учил.

Сажусь в машину. Волнуюсь — впервые мне доверен самолет. Преодолеваю волнение. Осмотревшись, прошу разрешения-взлететь. Стартер машет белым флажком. Даю газ.

И вот я в полете, в первом самостоятельном полете!

Выполняю все по порядку, как учил инструктор. Делаю круг над аэродромом. Управление кажется удивительно легким. Ровно рокочет мотор. Чувствую себя уверенно. Захожу на посадку. Хочется сесть как можно красивее. Но тут я перестарался: не заметил сгоряча, как высоко выровнял. Сел «по-вороньи».