Самый короткий путь (СИ) - "Elle D."
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
ждал, чувствуя, как в нём понемногу поднимается уже знакомый гнев. Гнев, страх и
изумление – вот те чувства, которые вызывал в нём Фернан Риверте, и он не мог себе
представить, как сможет сделать то, что должен, испытывая только это и ничего больше.
Голос Риверте прозвучал, как обычно, подобно грому среди ясного неба, когда Уилл,
задумавшись, ждал этого меньше всего.
– Могу я узнать, отчего вы на меня так пялитесь, сир Уильям? Вы находите меня
привлекательным?
И снова Уилл смог лишь открыть рот – и поспешно захлопнуть его, ибо ответить на это
было решительно нечего. Риверте опустил свои бумаги и теперь смотрел на него в упор.
Он был одет в костюм для верховой езды – видимо, только что приехал откуда-то и не
спешил переодеваться. Костюм был неожиданно простого, но очень элегантного покроя.
Заглядывавшее в окна солнце создавало мутноватый ореол вокруг тёмной фигуры Риверте
и придавало ему, пожалуй, даже некоторую обаятельную загадочность. Если бы он ещё не
раскрывал рта…
– Ну? – ледяным тоном спросил граф. – Находите? Или нет?
«Скажи «да», – так же холодно приказал голос Роберта в голове Уилла. Он сглотнул.
– Вы звали меня, сир? – спросил он, в отчаянии обнаружив, что голос сел от волнения.
– Да. И вы несказанно осчастливили меня, явившись. Сядьте там.
Его палец повелительно указал на кресло в стороне от стола – маленькое и, судя по виду,
не слишком удобное. В него Риверте наверняка усаживал людей, которых стремился
выставить в собственных глазах жалкими ничтожествами.
– Благодарю, но я предпочитаю остаться на…
– Сесть, я сказал.
Он не повысил голоса и, казалось, даже не сменил тона. И тем не менее Уилл, до этого
момента ещё как-то боровшийся со снедающими его чувствами гнева, тревоги и
унижения, беспрекословно поплёлся к креслу и опустился в него почти с радостью.
Пожалуй, и впрямь было неплохо присесть.
Риверте проследил за ним взглядом; теперь их разделяло не более трёх шагов. Какое-то
время он, казалось, молча разглядывал Уилла, пытавшегося сидеть прямо и не сжиматься
в кресле под этим испепеляющим взглядом глаз, чья синева казалась при нынешнем
освещении особенно яркой. Насмотревшись и, казалось, сделав какие-то одному ему
ведомые выводы, Риверте сказал:
– Могу ли я полюбопытствовать, монсир, какого дьявола вы за мной шпионите?
Если бы Уилл не сидел, он бы упал от удивления.
– Шпионю?! Я?!
– Ну не я же. Согласитесь, было бы в высшей мере странно шпионить за самим собой.
Лучшие умы современности считают это признаком душевного нездоровья. К тому же я
знаю себя слишком хорошо, шпионить за собою мне было бы нестерпимо скучно. А вы, я
полагаю, решили развлечься именно этим? Так вы трактовали моё предложение самому
себя занять?
– Я не шпионил за вами, сир. И в мыслях такого не держал. Не понимаю, отчего вы…
– Значит, – сказал Риверте, – вчера вы не выдавали себя за моего пажа Освальдо и не
выпытывали у некоего мальчишки подробностей гнусного блуда, которому он предавался
с моей особой?
Уилл задохнулся и отвёл глаза. Как он узнал?!
– Так было это или нет, сир Уильям? Быть может, вас оклеветали?
– Н-нет…
– Что – нет?
– Не… оклеветали… прошу простить меня, сударь… я действительно…
– Что? Говорите громче. Можете на хиллэш, если вальендо внезапно вылетел у вас из
головы. Я пойму.
– Я вправду позволил себе задать несколько вопросов тому мальчику, – собравшись с
духом, ответил Уилл. – Я не видел в этом ничего преступного либо предосудительного.
– Разумеется, ничего предосудительного в этом и не было, – вдруг как будто смягчившись,
сказал Риверте. – Меня удивило другое: с чего у вас возникло желание копаться в моём
грязном белье? Что это – врождённая любознательность учёного мужа? Изучение теории
людских пороков? Или, может быть, ревность?
Уилл вздрогнул.
– Господь, пастырь мой, – вполголоса проговорил Риверте. – Я угадал? Вы надо мной
смеётесь. Скажите, что смеётесь, Уильям.
– Не понимаю, о чём вы, – быстро ответил тот, чувствуя, что его щёки пылают, будто
факелы.
Риверте бросил свои бумаги на стол и шагнул к нему. Уилл невольно отпрянул,
втиснувшись в неудобную спинку кресла и изо всех сил сжимая подлокотники.
– Ну-ка, ну-ка… поглядите на меня. С чего это вы так переполошились? Дело, конечно, не
стоит и выеденного яйца. Просто сегодня утром я спросил Освальдо, обеспечил ли он
нужды мальчика, доставившего мне вчера несколько приятных минут. На что мой первый
паж ответил искренним удивлением, а поскольку мальчик ещё не успел вернуться к себе в
деревню, я нашёл и его и допросил сам… да не волнуйтесь вы так за него. Отчего вы
побледнели? То в краску вас кидает, то в бледность… Вы здоровы? Собственно, мальчик
лишь сказал мне, что о нём позаботился какой-то весьма нервный молодой человек,
пристававший к нему с расспросами. Когда я попросил его описать мне этого человека, он
описал вас. Признаюсь, я был заинтригован, ибо прежде вы не проявляли интереса к моим
постельным делам, скорее наоборот… потому я ещё раз спрашиваю вас, Уильям: что на
вас нашло?
Они стояли друг к другу очень близко. Уилл выдавил судорожное подобие улыбки.
Сейчас или никогда…
– Вы сами сказали… сир, – прошептал он, не прилагая ни малейших усилий, чтобы снова
густо покраснеть, ибо в более непристойную ситуацию он не попадал никогда в жизни.
Синий взгляд Фернана Риверте отражал глубокую задумчивость. Уилл заметил на столе
початую бутылку – и, кажется, понял, что было причиной этой задумчивости.
– Чудны дела твои, господи, – проговорил Риверте, не трогаясь с места. – Признаюсь
честно: внешне вы не вполне в моём вкусе. Вы, хиллэсцы, поразительно нескладны, не
говоря уж о том, что мне не нравятся бледные люди… впрочем, в вашем случае всё не так
плохо. Однако всё равно вынужден вас… хм… разочаровать. Вы слишком молоды для
меня. Я, конечно, человек безнадёжно пропащий, но растление детей – это отвратительно
даже с позиции такого закоренелого аморалиста, как я.
– Я не ребёнок! – с совершенно детской запальчивостью воскликнул Уилл – и, запоздало
поняв, до чего глупо это выглядело, почти не обиделся, когда Риверте ответил ему
взрывом хохота.
– В самом деле? Охотно верю! Сколько же вам лет, мой великовозрастный друг –
пятнадцать, шестнадцать?
Уилл потрясённо уставился на него. Неужели его действительно можно принять за
ребёнка?! Понятно, что Риверте жил в стране, где преобладали рослые плечистые люди,
Уилл и вправду должен был казаться ему мелким мышонком, но… всё равно было обидно.
– Мне почти восемнадцать, – сказал он, даже не пытаясь скрыть обиду. – Будет через два
месяца.
Смех стих. Уилл ощутил странный толчок изнутри, как будто внутренний голос запоздало
пытался предупредить его о чём-то. Но было слишком поздно. Риверте больше не
улыбался, его глаза снова стали задумчивыми.
– Восемнадцать? – переспросил он, словно не веря. – Действительно? Как странно…
никогда бы не подумал. М-м… Похоже, я погорячился. Это меняет дело.
И, не подав ни малейшего предупреждения, он наклонился, взял Уилла за подбородок и
поцеловал в губы.
Уилл задохнулся, ощутив тёплый рот, накрывший его собственный. Все мысли, все
чувства разом покинули его – он весь, казалось, сосредоточился там, где к его телу
прикасались чужие губы и пальцы. Твёрдая рука не давала ему отвернуть голову, он
чувствовал кожей металлический холод колец на пальцах, стискивавших его лицо. Глаза
прямо перед его глазами были открыты и смотрели на него со спокойным любопытством.
Уилл зажмурился. Сердце колотилось в груди, словно совсем обезумев, но, как ни