Бывший сын - Саша Филипенко

— Ну што… не… не… не прыйдзе к цебе больше бабка… Да уж… Бяда! Вот жизнь… вот жыцце… Памерла твоя родная третьего дня… Замучил ты ее… Бяда! Теперь совсем один останешься… увезут цябя, наверное, отсюда… Жаль, конечно… некому навещать тебя больше… Да уж… Жаль… Бяда… И цябя… и ее… хорошая женщина была… добрая… души в цябе не чаяла… но видишь… все думали, что ты первым… а ты бабку-то свою пережил… вот как бывает… не стало… не стало старухи… а ведь такая живая была… казалось, она еще за всеми нами будет ухаживать… все успеет… а вот ведь как бывает… не выдержало сердце у старухи твоей… не смогла… не осилила… ей, конечно, помогать надо было, а никто ведь кроме меня и не помогал ей… никто не помогал! Матери твоей плевать на нее было! О себе только твоя мамаша думала! А о бабе твоей совсем не думала! Совсем! Жалко… жаль жэншчыну… да… бяда-бяда… честная была… искренняя… таких теперь мало осталось… вся без остатка твоя была… все годы эти табе отдала… совсем о себе не думала, да и что ей было думать о себе, если у нее кроме табе вообще никого не было… мать твоя… мать твоя ведь уже давно своей собственной жизнью живет… да… все у нее хорошо, а ты… ты только бабке своей и нужен был… и видишь, як получилось… пережил, переборол ты бабу свою… упрямый ты… умер бы… умер бы ты, так всем бы было лучше… всем бы было хорошо, правильно бы было, по смыслу жизни! Бабка бы твоя хоть апошния годы хорошо прожила, но нет… ты видишь, какой упрямый, лежишь тут, ну и лежи теперь один! Теперь цябя точно отсюда переведут… врач с тобой так сюсюкаться не будет… в два счета с тобой теперь справится… все ведь бабку твою жалели, а теперь…

Не дожидаясь ответа, старуха бросила тряпку и пошла к дверям. В уборке палаты больше не было необходимости. Бабушка больше не придет, и значит — ее, сестру, больше не будут отчитывать за невежество и лень. Отныне палата всегда будет чистой. Безразлично какой. Придираться больше некому. Этот мальчик больше никому не нужен. Никому.

Сделав несколько шагов, сестра остановилась, развернулась и, вернувшись к кровати, села рядом с Франциском. Стул гульнул. На этом стуле всегда сидела бабушка, женщина, которую втайне вот уже много лет она считала своей подругой. Она никогда не признавалась в этом, но если в ее жизни что-то случалось, если сын или невестка опять начинали пить, если бил муж, если соседи опять громко слушали музыку и поджигали почтовый ящик, сестра приходила именно к бабушке. Только с ней, бормоча, путаясь в словах, показаниях и догадках, она делилась собственным горем. Лишь бабушка Франциска знала, что сын сестры с каждым годом пьет все больше и больше, что в последнее время не просыхает. Пьет страшно, много. Пьет дешевое пойло, которым, благодаря политике государства, заставлены полки магазинов и иногда (если есть деньги) водку. Никто кроме бабушки Франциска не знал, что в последнее время у сына сестры случались приступы эпилепсии, что западал язык и всякий раз, заходя в палату, она думала только о том, чтобы сын не упал на улице и не умер. «Пьяным не помогают, потому что они плохие. Глядя на пьяного человека, — думала старуха, — нихто никогда не думает, чаму он стал таким, все думают только о том, что он пьян».

Глядя на Франциска, сестра плакала и понимала, что за все эти годы лишь его бабушка пошла ей навстречу. Лишь Эльвира Александровна помогла устроить ее сына в Академию наук. И что только благодаря ей он стал гораздо меньше пить и, наконец, приносить деньги в дом. Сестра смотрела на Франциска и думала, что вместе со смертью бабушки закончится не только его, но и ее жизнь. Его увезут, думала она, меня уволят.

Когда женщина попыталась встать — Франциск пошевелился. Сестра едва не потеряла сознание… поплыла… попыталась удержать себя на месте… но руки сложились… она плюхнулась в кресло… моргнула… зажмурила глаза и моргнула еще раз… и еще… не сон! Франциск! Мальчик! Франциск, который почти десять лет неподвижно лежал в этой палате, внезапно издал два коротких, одинаковых звука:

— Ба-ба…

Сестра заорала. Кольнуло сердце. Отдало в спину. Затряслись, заколотились руки. Событие, которое столько лет пытались выдумать, — свершилось. Из глаз дали слезы, изо рта слюна. Женщина бросилась целовать его, но через мгновение, испугавшись, что может недоглядеть, наделать глупостей, упустить момент, в конце концов убить — побежала в коридор:

— Ожил! Ожил! Лукич ожил! Ожил! Ожил! Ау! Караул! Людзи добрые! Заговорил! Лукич! Да сама ты свихнулась! Звоните матке! Боска маци! Иди, посмотри! Ожил, я вам говорю! Лукич ожил! Пришел в себя! Ожил! Живой! Да-да-да! Да, тебе говорю! Очнулся! Пришел в себя!

Через несколько минут Франциска рассматривали около тридцати человек. Врачи, медсестры, пациенты, сторож. Люди толкались, живо обсуждая чудо. Зрачки Франциска, словно мухи, чертили север, юг, запад и восток. «Смотрите, он видит! Он видит! Он реагирует, он видит нас!».

Люди всё подходили. Становились на носочки, подталкивали впередистоящих. «Кто-нибудь, откройте окно — здесь нечем дышать уже!» — но никто не двигался. «Хочешь, открывай сам, тоже мне умник нашелся!» Каждому хотелось первым увидеть фантастическое воскрешение. Здесь впору было говорить о чуде, о настоящем чуде! Кто здесь не верил в чудеса? Кто? Кто после всего того собирался посылать проклятия небесам, небесам всесильным и мудрым?! Франциск оживал. Фантастика. Сказка. Бред. Дежурный нейрохирург осматривал Франциска, и, несмотря на множество собравшихся вокруг него людей, Циск постоянно повторял: «Ба-ба, ба-ба!».

— Надо звонить на телевидение, в газеты! Эта же такая сенсация! Нас покажут по телеку!

— Ни в коем случае! Рано! Очень рано! Может это перед ухудшением… успеете… успеете еще… и, посторонние, прошу вас, освободите палату! Выйдите все! Да пошли все вон!

Франциск взял с места в карьер. Парень поправлялся. Слишком быстро. Смело. В лоб. Каждый день врачи удивлялись жадности, с которой пациент хватался за жизнь. Цветок, который не поливали много лет, оживал. Нагло. Корнями своими выдавливая из горшка землю. Франциск тянулся к свету. Туда, где за окном, за оградой больницы, в городе, стоял его дом.

— Привет, слушай, ты не помнишь, как оформляются ссылки?

— В каком смысле? Тебе-то зачем?

Ошарашенный отчим подумывал о написании диссертации. Тут пахло успехом. «Точно! Да! Как ни крути, гаденыш приносит успех!» По дороге домой отчим решил заправить машину и поменять колодки: «Бензин-то какой дорогой стал, да! Ужасный скрип!.. Если приемыш не отдаст концы, — может и подфартить, да. Может, поменяю тачку… С продажей тещиной однушки, конечно, придется повременить, да, но ведь и это потом можно будет провернуть в самом лучшем виде, да, а пока… пока надо бы набраться терпения и изображать счастье… На меня ведь все смотрят… поздравляют, блядь… надо… надо радоваться… это все-таки счастье… счастье, как ни крути…».

Отчим парковал автомобиль, и телефон не переставал звонить. «Это твой телефон звонит!». Характерный рингтон, характерная манера поведения, ответов. Каждому другу, приятелю, подчиненному хотелось лично поздравить счастливого отца.

— Поздравляю тебя, мужик!

— Да ладно, ладно, за эти дни, честно говоря, подзаебало уже… да я тебе говорю… да… батарея садится! Все звонят! Да мне уже весь город позвонил! Всех путаю уже! И газеты и шмазеты!

Не просто заведующий отделением, но счастливчик, которому удалось вытянуть с того света собственного, пускай и приемного, сына! И это после стольких лет! Какой молодец! Умница! Настоящий мужик! Он ведь теперь вам как сын, правда? Фантастика! Какая сила воли! Все поставить на карту — и не проиграть! Настоящий человечище — ни дать ни взять! Врач с большой буквы! Прекрасный вы человек, прекрасный! А какие у вас в отделении доктора! Удивительный вы человек! Восхищаемся вами! Другие бы уже давно отказались! Закончили, поставили бы крест! А вы! Ну браво, браво, доктор!

Выслушав очередное поздравление, отчим спокойно отвечал, что никогда не сомневался в успехе, всегда верил и знал. Что да, что именно знал. Что просто работал, надеялся и ждал. В противном случае, стал бы он заниматься всеми этими глупостями: приносить календари, ставить музыку, проводить эксперименты с водой?

— Ай, да какая там диссертация?! Да что вы такое говорите?! Да зачем?! Да, главное, чтобы с парнем все было хорошо! Да-да!

А с парнем действительно было все хорошо. Все лучше и лучше. Франциск понимал, реагировал и пытался отвечать. Его речь восстанавливалась, возвращалась. Звуки, буквы, за слог за слогом, слова. Он узнавал врачей и сестер. Улыбался и возражал. Спорил. Смеялся, когда кто-то рассказывал анекдот, и даже пытался шутить. Сам. Новый герой клиники, мальчик, который еще многого не помнил, начинал ходить. Лучше, чем кто бы то ни было в его ситуации. Уверенно. По матам зала лечебной физкультуры.