Солнце любви - Нэн Райан

— Убирайся из моей комнаты!

Злобная улыбка Бэрона не исчезла.

— Ты нравишься Тайлеру, Эми. Сегодня он придет к тебе с визитом.

— У меня нет ни малейшего намерения принимать визиты Тайлера Парнелла ни сегодня, ни в любой другой вечер! Я его терпеть не могу!

— Лучше смени гнев на милость, малышка. Если это у тебя не получится, мне придется сообщить папочке насчет твоих шашней с красавчиком.

Эми почувствовала, что угодила в западню. Она знала Бэрона. Он вполне способен выполнить свою угрозу. А если он их выдаст — у нее и у Тонатиу могут быть серьезные неприятности. Отцы не позволят им бывать вместе. И что еще хуже — они могут наказать Тонатиу.

— Я… я уделю сегодня Тайлеру Парнеллу час. Не больше, — предупредила Эми.

— Тай будет просто счастлив, — заявил Бэрон, не посчитав нужным упомянуть, что вечер этой пятницы будет только первым из череды вечеров, которые по его замыслу она должна будет проводить в обществе Тайлера Парнелла.

Это был мучительный час для Эми и час торжества для Бэрона. Когда Эми наконец пожелала своему докучливому гостю доброй ночи, на сцене появился Бэрон и радушно пригласил Тайлера Парнелла навестить Эми и в следующую пятницу. Тот принял приглашение с превеликой радостью. Бэрона ни в малейшей степени не тревожила явная неприязнь отца к Парнеллу. Уолтер Салливен, привыкший рано вставать, неукоснительно отправлялся спать в десять часов вечера.

Эми подумала было, не стоит ли рассказать Тонатиу о трудном положении, в котором она оказалась, но, поразмыслив, решила этого не делать. Отношения между ним и ее братьями и без того были хуже некуда. Братья ненавидели Тонатиу, особенно Бэрон. Она опасалась навлечь беду на Тонатиу. Если он бросится на ее защиту, дела могут обернуться для него совсем скверно.

Поэтому она и предпочла не разглашать то обстоятельство, что каждую пятницу, вечером, по требованию Бэрона она должна проводить один час наедине с двадцатидевятилетним Тайлером Парнеллом. Это же не вечно будет продолжаться! А она уж постарается при встречах с Парнеллом напускать на себя такого холоду, что он скоро и сам потеряет к ней всякий интерес.

Юным любовникам, которые после того первого соединения ежедневно предавались пылким объятиям на берегу Пуэста-дель-Соль, легко было позабыть обо всем и обо всех, кроме них самих. Здоровые, молодые, ослепленные любовью и ликующе-счастливые, они и не догадывались, что не только их невинность ускользала от них, пока жаркие дни индейского лета уступали место прозрачным, прекрасным дням осени.

Вместе с летом умирали также юность, доверие и счастье.

Началом конца стал один из холодных октябрьских вечеров, наступивший после самого дивного дня, какой им только был отпущен судьбой. Луис, лежавший без сна у себя в постели и поглощенный мыслями об Эми, почувствовал, как нарастает в нем внезапная тревога. Поднявшись с кровати, он натянул штаны и вышел прогуляться.

Шагая вдоль стены большой асиенды, он оказался около западного патио. Патио Салливенов. И тут, при ярком свете луны, он увидел Эми в компании Тайлера Парнелла. Пораженный в самое сердце, он молча повернулся, добрался вновь до своей комнаты и заметался из угла в угол, терзаясь ужасной душевной болью.

Все еще могло бы наладиться, если бы юная пара имела в своем распоряжении хотя бы один день. Эми сказала бы Луису правду, что Бэрон ее шантажирует. Что ей никакого дела нет до какого-то Тайлера Парнелла.

Но эта возможность ей так и не представилась.

Глава 11

—Выиграл!

Единственный глаз Педрико Вальдеса искрился радостью, когда тот торжествующе взглянул через стол на своего удивленного партнера.

— Выигрыш-то мой, Патрон, — сказал он снова и гордо сложил руки на груди.

Не в силах этому поверить, Уолтер Салливен покачал седеющей головой. Вот уже больше десяти лет они с Педрико Вальдесом каждый вечер играли вдвоем в домино. И за все эти годы ни разу не случалось, чтобы у него на руках оставалось так много очков.

— Подловил ты меня наконец, Педрико, — признал он, широко улыбаясь; две неиспользованные костяшки так и лежали у него на ладони.

— Точно! — отозвался довольный слуга. — Сколько там у вас, Патрон? Хорошо бы побольше!

Он вынул перо из чернильницы и потянулся за белым листком, стремясь поскорее записать счет. Он ждал. Уолтер Салливен не произнес ни слова. Педрико вопросительно взглянул на хозяина и увидел на багровом лице владельца ранчо выражение невыразимого ужаса.

— Господи помилуй, Патрон! — воскликнул Педрико, уронив перо. — Что это с вами?

Перепуганный Педрико вскочил так резко, что опрокинул свой стул, и поспешил обогнуть стол, по пути вопрошая, что стряслось. Но Уолтер Салливен не мог говорить. Он судорожно хватался за сердце, и боль искажала его лицо. Хозяин задыхался и хрипел; глаза его закатились… и он обмяк в своем кресле. Он умер от сердечного приступа. В его крупном кулаке все еще были зажаты две костяшки домино.

Дубль шесть и пять — шесть.

Под убийственными лучами техасского солнца, отвесно падающими на землю, на маленьком ухоженном кладбище Орильи между двумя своими братьями стояла Эми. Прямо перед ней находился массивный бронзовый гроб с телом ее отца. Падре, местный священник, в черном облачении отслужил по-латыни панихиду; скотники, ковбои, а также горожане из Сандауна воздали покойному дань уважения. На глазах у многих блестели слезы.

Хотя солнце стояло в зените, Эми чувствовала странный озноб; горе у нее мешалось с изумлением. У нее в голове не укладывалось, что такой энергичный и полный жизни человек, как ее отец, мог столь внезапно уйти из этого мира. Короткая панихида подошла к концу. Эми выступила вперед.

Она наклонилась, набрала горсть сухой техасской земли, которую так любил покойный отец, и медленно рассыпала ее над гробом. Подняв с лица черную вуаль, она нагнулась, прижалась губами к крышке гроба и беззвучно произнесла: — Спи спокойно, отец. Орилья в хороших руках.

В течение всего этого долгого жаркого дня посетители заполняли многочисленные помещения нижнего этажа асиенды. Магделена, Роза и Педрико сновали среди гостей, разнося на серебряных подносах прохладительные напитки. В обоих обеденных залах были расставлены длинные столы с разнообразной едой, чтобы могли подкрепиться те гости, которые намеревались задержаться подольше.

Эми, которой надлежало выполнять обязанности хозяйки дома, справлялась с ними вполне успешно: стоя между братьями, она пожимала руки и принимала соболезнования. Но ее синие глаза все время обегали толпу в поисках Луиса. В конце концов она углядела иссиня-черную шевелюру и темное красивое лицо. Но Луис не смотрел в ее сторону.

С грустью отметив это, она вернулась к своей печальной роли как раз вовремя, чтобы поприветствовать Дугласа Кроуфорда — рослого, крепко сбитого рыжеволосого хозяина соседнего ранчо — и его беременную жену Ширли. Эми поблагодарила молодых соседей за их приход и выслушала подобающие случаю слова сочувствия.

Она вздохнула с облегчением только поздно вечером, когда Педрико закрыл дверь за последним из отъезжающих посетителей. Сразу же укрывшись в уединении своей комнаты, Эми скинула несносную черную одежду, ополоснулась в ванне с прохладной водой, надела чистую сорочку, легкие панталоны и кружевную нижнюю юбку и устало присела на кровать.

Голова у нее раскалывалась и в глазах щипало, когда она вытянулась на кровати, чтобы дать себе отдых. В том подавленном состоянии, в каком она пребывала, ей отчаянно не хватало Луиса… чтобы он поддержал ее и утешил. Чтобы он любил ее.

«Завтра, — пообещала она себе самой, глядя в темноту, — завтра мы поедем к реке».

Но для Эми и Луиса никакого «завтра» уже не было.

У высокого парадного окна отцовской библиотеки стоял Бэрон Салливен, его душили злоба и мстительное нетерпение. Он провожал взглядом тележку, которая удалялась от дома по длинной подъездной аллее, оставляя позади себя облако пыли. Лошадьми правил Педрико; позади него сидели Магделена и Роза.

Бэрон отослал всех троих в Сандаун, поручив им развезти по разным домам корзины со снедью, оставшейся от поминок. Он не хотел, чтобы слуги путались тут у него под ногами. Ему предстояло свести кое-какие счеты.

Бэрон высвободился из черного траурного сюртука, сорвал с шеи галстук, расстегнул жесткий белый воротник и закатал рукава рубашки. Он велел Лукасу, чтобы тот принес ему моток крепкой веревки и пастушеский кнут, который всегда хранился у него под кроватью.

Пока Лукас торопливо выполнял полученные от брата инструкции, Бэрон снял с вешалки потертый отцовский ремень с пистолетами и вынул из кобуры украшенный резьбой шестизарядный «Роджерс и Спенсер». Зарядив пистолет, он засунул его за пояс своих темных брюк.

Вернулся Лукас, и Бэрон небрежно повесил смотанный черный кнут и веревку себе на левое плечо, а потом взглянул на брата.