Обрести надежду - Кэтрин Борн

— Да-а?.. Если б это было так, я вообще не вышла бы за тебя замуж. Когда мы с тобой были помолвлены, ты меня обманывал, и я об этом знала.

— Ничего подобного! Никогда я тебя не обманывал. Я не умею и не люблю топтать святое.

— А когда я работала по ночам? Ты где все время торчал? В баре «О'Хэнлонс». К девкам ты там приставал, вот чем ты занимался!

— А, то есть это теперь так называется. Пить пиво и смотреть футбол означает «приставать к девкам».

— Правильно. А в тот вечер, когда ты со мной познакомился? В тот вечер ты тоже футбол смотрел, да? Твоя тогдашняя девушка, наверное, так и думала.

— О Боже! — взмолился Донни. — Мне надо выпить.

— Ой, ну ладно, Донни!.. — отмахнулась Джоанна, чувствуя себя словно оплеванной. Как она могла не видеть этого? Как она могла не видеть, что с ней он поступил так же, как с предыдущей девушкой? Она никогда не была особенно ревнивой, но когда нашла в своей постели чужую сережку — дешевую серебряную сережку в виде кольца, — причем не просто в постели, а под подушкой, которую сделала для нее собственными руками любимая бабушка, вот тогда-то она и решила положить этому конец! Она схватила эту сережку и помчалась на кухню, где Донни ел овсянку и читал парикмахерский журнал. Она трясла сережкой перед его носом, словно каким-то отвратительным насекомым, и требовала объяснений. Донни, застигнутый врасплох, не знал, куда деться от страха и удивления, — просто сидел с отвисшей челюстью и мычал что-то невнятное. Он-то думал, что замел все следы — застелил ровненько постель и все такое. И тут вдруг здрасте — какая-то сережка!

— Не бей меня, Джо! — сказал Донни, когда она замахнулась на него кулаком.

Но остановиться она уже не смогла, кулак обрушился на голову Донни, и в тот же момент Джоанна поняла, что схлопотала себе какой-то перелом. Боль только распалила в ней злость, но вместо того, чтобы в бешенстве громить все вокруг, она поступила еще хуже — выскочила из квартиры и побежала вниз, прихватив с собой мобильник, чтобы позвонить матери Донни.

Джоанне всегда нравилась Терри, даже больше, чем сам Донни. Тереза Сабелла была женщина суровая, властная, но душевная и очень добрая. Всю жизнь она проработала в салонах красоты, обожала несчастных бездомных собак и Деву Марию. Она ужаснулась бы, если бы узнала о безобразиях, которые вытворяет ее сынок, и буквально сгнобила бы за это Донни, как в свое время уничтожила его папашу, узнав про его роман с официанточкой из Куинса. И Джоанна со все возрастающим желанием предать Донни заслуженному наказанию позвонила Терри и выложила без обиняков, что Донни спал с другой женщиной. Но Джоанна просчиталась — услышав такую из ряда вон выходящую новость, Терри не встала на сторону невестки, а, наоборот, захотела узнать, что такое она сделала или не сделала, что Донни пошел на сторону.

— Может, тебе следовало уделять ему больше внимания, и тогда бы этого не произошло? — предположила Терри, а потом прибавила, что Джоанна хреново готовит, и даже зашла так далеко, что предположила, что Джоанна и во всем остальном наверняка не имеет талантов. Окончательно потеряв дар речи, Джоанна закончила разговор и вернулась в квартиру, где Донни по-прежнему сидел за кухонным столом, обхватив голову руками, с уже готовой историей. История, которую Донни поведал Джоанне самым что ни на есть кротким голоском, звучала так. Якобы Донни стриг у себя в салоне одну женщину, и той во время стрижки вдруг сделалось нехорошо, и она сказала, что ей срочно нужно прилечь. Поскольку салон находится всего в квартале от дома Донни, он привез женщину туда, чтобы она смогла отдохнуть. Вот, дескать, и все. А сережка, должно быть, просто вывалилась из уха. «Такое бывает», — сказал Донни. Джоанна, конечно, хотела бы поверить в такую историю. Хотела бы, но не верила. У нее не было доказательств, но она точно знала, что ее муж сделал это, и не могла с этим примириться. А Донни даже не стал оправдываться, сваливать все на их скудную сексуальную жизнь в последнее время, а предпочел упрямо гнуть свое, твердить эту невероятную историю и клясться Иисусом Христом — это у него всегда был последний аргумент, — что никогда бы не поступил со своей Джоанной таким паскудным образом. И вот, когда Джоанна уже почувствовала, что, того и гляди, даст слабину и почти готова пожертвовать своей гордостью ради сохранения брака, Донни позвонила мать и рассказала ему, какие чудовищные вещи сообщила ей Джоанна. В глазах Донни звонок Джоанны его матери выглядел гораздо худшим предательством, чем любая его измена в их супружеской постели. После долгих споров они сошлись на том, что им, наверное, нужно немного друг от друга отдохнуть. Пожить годик раздельно предложила сама Джоанна, хотя не исключала такой возможности, что они будут встречаться или даже съедутся еще до окончания этого срока, на чем активно настаивал Донни. В тот день, когда Джоанна переезжала на Черепаший остров, Донни плакал как ребенок, отчего у Джоанны тоже наворачивались на глаза слезы. Это было ужасно. Джоанна чувствовала себя львицей, бросающей своего самца — их все время связывала какая-то животная близость.

— Послушай, я ведь не ругаться сюда пришел, — сказал наконец Донни. — Ты знаешь, зачем я пришел. Так давай подумаем, как нам осуществить эту передачу, и переберемся в какое-нибудь более подходящее для этого место.

— Нет, Донни, никакой передачи не будет, — отрезала Джоанна. — Мне не удалось ничего достать. Привезли Мэтта, и в отделении столько народу крутилось. — Джоанна была довольна, как легко и непринужденно соврала. — Я-то думала, достану, но не смогла — все начальство там было. Ну прямо никакой возможности не представилось.

Донни заметно расстроился.

— То есть хочешь сказать, я напрасно тащился в такую даль? — возмущенно проговорил он.

— Донни, только не надо устраивать сцен, я же тебе все объяснила!

— Не надо устраивать сцен?! Нет, ты правильно говоришь, я действительно собираюсь устроить сцену. — Донни говорил тихо, но чувствовалось, что сейчас разорется. — Я приперся в такую даль, потому что ты мне обещала достать лекарство, и я не уйду отсюда до тех пор, пока не получу облегчения в той или иной форме.

Джоанна смущенно глянула на Капитана. Он читал газету в дальнем конце барной стойки. Или притворялся, что читал. Джоанна снова повернулась к Донни.

— Послушай, Донни, — сказала она. — Я совершила ошибку, когда пообещала тебе это лекарство. Но теперь я знаю, что надо делать. Я найду тебе хорошего невролога, и мы с тобой сходим к нему. Тогда мы точно узнаем, в чем у тебя проблема. Хорошо?

— Да я же говорил тебе, у меня нет времени. Мне нужно облегчение прямо сейчас.

— Тогда пойди и нажрись. Это все, что я могу тебе сказать!

— Нет, ты меня явно ненавидишь, — сказал Донни.

— Перестань, Донни!

— Ты хочешь, чтобы я вернулся в город с пустыми руками.

— Донни, мне очень жаль, но что ты от меня хочешь?

— Ну подвезла бы меня хоть до дому.

— Сейчас?! Донни, да я с ног валюсь от усталости!

— Ладно, тогда дай мне свой мотоцикл, а потом заберешь его.

— А на метро ты не можешь поехать?

— Ну дай, Джо, а?

— У тебя нет прав на вождение мотоцикла.

— Права нужны, если собираешься где-то парковаться, а я не собираюсь нигде парковаться. Я вообще вожу прекрасно. Это же я тебя научил. Или ты забыла?

Джоанна, конечно, не забыла. На первую годовщину их свадьбы в Риме они взяли напрокат мотоциклы, и Донни учил ее водить, а потом они гоняли по городу как сумасшедшие, рискуя жизнью.

— Ладно, — сказала она, лишь бы отвязаться. Она действительно заберет мотоцикл потом. Уж мотоцикл-то ему доверить можно.

Она взяла с табурета свой шлем и протянула его Донни:

— Только обязательно надень вот это. Это мое единственное условие.

— Уж конечно, — сказал Донни. — Безопасность прежде всего. — Он надел шлем.

— И будь осторожен. Обещаешь?

— Да. Ключи давай.

Джоанна колебалась, потом достала из кармана ключи и положила их в протянутую ладонь Донни. Он зажал их в кулаке.

— Только кинь мне сообщение, когда доберешься до дома, чтобы я не волновалась, — сказала Джоанна. — И пожалуйста, будь осторожен. Мне не нужен второй Мэтт Коннер.

— Не беспокойся, я не такой лихач, как он.

Тут Донни не покривил душой. Что касалось вождения и стрижки, он всегда был аккуратным.

Донни махнул на прощание Капитану:

— В следующий раз паспорт обязательно прихвачу. А вообще так, для справки, мне тридцать три года. Как Иисусу Христу. — Он посмотрел на Джоанну: — Много не бухай, поняла? Что-то я за тебя беспокоюсь — торчишь в баре с утра пораньше.