Музейный артефакт - Данил Корецкий

– Помнишь, как на пиру у прокуратора молодой Клодий угрожал кинжалом Антонию? – спросил Бенцион, смакуя душистое вино. – Что ты об этом думаешь?

Кфир пожал плечами.

– Минутная ссора, вино ударило в голову… Они тут же помирились… А что случилось?

– Легата Антония нашли в переулке за дворцом Ирода, – сообщил хозяин. – Кто-то по-разбойничьи перерезал ему горло.

– Неужели?! – всплеснул руками Кфир.

Ему стало не по себе, но он старался не выказать волнения.

– Да. И многие связывают эти события. Хотя открыто говорить боятся – ведь Клодий родственник Вителия.

Бенцион внимательно рассматривал зятя.

– Но какое отношение я имею к этой истории? – спросил тот.

– Болтают всякое. Будто крокодил не только покалечил Клодию руку, но сожрал ее. И ты не просто излечил ее, а пришил новую. И теперь не Клодий командует своей рукой, а рука командует Клодием!

– Такого просто не может быть, – ответил Кфир, стараясь, чтобы его голос звучал спокойно.

– Хочу на это надеяться! – секретарь синедриона возвел очи горе. – Мое положение позволяет гасить вздорные слухи и не давать им ходу. Но вообще-то это свидетельства колдовства, которые требуют специального дознания!

– Свидетельство может дать только сам Клодий и его дядя, достопочтимый прокуратор Вителий Гарт, – возразил Кфир. – Болтовня людей – это всего-навсего сплетни…

– Возможно, возможно, – на холеном лице тестя отразились какие-то скрываемые чувства. – Кстати, о дяде и племяннике…

Бенцион допил вино, поставил стеклянный конусообразный бокал на стол и прямо спросил:

– Почему к тебе стоит очередь страждущих, а у моего племянника кабинет пуст? Мой младший брат, почтенный Эльмуд, много раз задавал мне этот вопрос. Он полон сомнений…

Бенцион испытующе смотрел Кфиру прямо в глаза.

– Он подозревает, что ты не хочешь пропускать Ави в мир лекарей. Я так не думаю, но согласись – основания для таких мыслей есть…

Кфир прижимал руки к груди и клялся, что не имеет никакого отношения к неудачам Ави, но в конце разговора Бенцион многозначительно сказал:

– Сто самых сложных слов может перевесить одно простое дело…

Вернувшись домой, Кфир заперся у себя в кабинете и долго думал, какой потаенный смысл имеет разговор о столь разных вещах, как пришитая рука Клодия, убийство Антония и неудачи в медицинской деятельности Ави. Зная тестя, он не сомневался, что такой смысл имеется. И в конце концов пришел к выводу, что успехи Ави поставлены в прямую связь с благополучием и процветанием его самого.

И хотя ему не хотелось, он тронул перстень и не слушающимся языком произнес:

– Сделай так, хозяин, чтобы страждущие шли не к Мар-Самуилу, а к молодому Ави!

Металл сразу нагрелся, черный камень вспыхнул огнем, а лев коротко рыкнул. Значит, его пожелание должно исполниться.

Заварил всю кашу Боаз. Может быть, конечно, кашеваром был не он, а он просто первым озвучил то недовольство, которое глухо бродило среди пациентов, их родственников, друзей и знакомых, соседей, выплескивалось на базары, на улицы и площади Ершалаима, просачивалось в синагоги и доходило до ушей городских властей. Но началось все действительно с Боаза.

Он пришел, когда прием был в разгаре, растолкал очередь и с порога кабинета начал кричать:

– У меня опять болит зуб! Из белого и здорового он снова стал черным и больным! А ведь я заплатил тебе два ассария и потом еще принес курицу!

– Но ведь это было много лет назад, – попытался оправдаться Мар-Самуил. – За такой срок может разрушиться совсем здоровый зуб!

– Если бы ты сам врачевал, он бы оставался белым и здоровым! А ты поручил дело неопытному ученику! И вот, посмотри!

Запустив палец в рот, он оттянул щеку, а пальцем второй руки тыкал в черный корень.

Скандал разгорался. К его концу очередь страждущих растаяла, а тайное недовольство прорвалось наружу и стало явным. Теперь люди собирались на улицах – сначала маленькой группкой, которая быстро разрасталась, и каждый высказывал свои обиды и предъявлял претензии к лекарю, чьими услугами все пользовались много лет.

«Лечил мою жену от грудной жабы, но через два года она все равно померла…»

«А у соседа засохла раненая рука, хотя он наложил свои заклинания…»

«У него совсем не праведные заклинания, скорей от нечистых сил…»

«Это верно, он чернокнижник!»

«Говорят, он живет уже двести лет, семь его жен умерли от старости…»

«И он превращается в ворона! Вся улица видела, как он прилетел домой, раненный стрелой!»

«Ночами он бродит по некрополю и достает из склепов тела умерших для своего колдовства…»

Но основную долю масла подлил в разгорающийся огонь недовольства раввин Гамлиэль, который прямо во время службы обвинил Мар-Самуила в том, что, взявшись лечить его племянника, чернокнижник умышленно погубил молодого человека! «Души погубленных служителем зла праведников взывают к нам о справедливом возмездии!» – воскликнул он напоследок. И паства в праведном гневе бросилась творить возмездие.

Справедливость толпы известна. Вооружившись палками, камнями, кольями и факелами, разрастаясь, как глиняный ком, она устремилась к маленькому саманному дому у Нижних ворот, угрожающе забурлила на узкой улочке, взорвалась дикими криками… В окна полетели камни, брызнули осколки слюдяных пластин, потом самые активные начали бить ногами в дверь, лезть через забор во двор, где многие из погромщиков когда-то дожидались желанного исцеления. Скамьей и табуреткой выбили пустые рамы, кто-то полез в дом, кто-то громил веранду…

Мар-Самуил, умиротворяюще подняв руки, вышел навстречу, но слушать его никто не стал: толпа яростно заревела и обрушила на чернокнижника град камней. С разбитой головой он едва успел забежать обратно, вытирая кровь с лица и задыхаясь, тяжело поднялся к себе. Тем временем в зияющие оконные дыры полетели факелы. Огонь, треща, находил себе пищу и разрастался. Толпа завороженно смотрела, как языки голодного пламени стали вырываться наружу, столб едкого черного дыма, клубясь, поднимался вверх. И тут из разбитого окна второго этажа вылетел ворон.

«Вот колдун!»

«Превратился!»

«Бей его!»

Тяжело взмахивая крыльями, ворон неуверенно полетел в одну сторону, но, сделав полукруг, неожиданно направился в другую – к Верхнему городу. Летел низко и с явным трудом, создавалось впечатление, что он вот-вот упадет. Толпа с криками рванулась следом, швыряя камни и палки. Они пролетали совсем близко от цели, и казалось, что птицу вот-вот собьют. Но ворон летел прямо, а погромщикам мешали заборы, поэтому они медленно отставали – одни сворачивали в переулок, другие – на улицу, которую считали более короткой, третьи упирались в тупик…

Пожар разгорался. С треском обрушилась крыша, взметнув беспорядочный сноп искр, и ревущее пламя вырвалось наружу. Позднее соседка Кохава клялась, что в последний миг из обращенного во двор окна вылетели сова и летучая мышь. Некоторые ей верили, некоторые считали, что она это придумала или приняла хлопья гари за живые существа.

Шум, возбужденные крики, а главное – уходящий в небо дым привлекли внимание всего Ершалаима. Кфир со своей террасы наблюдал за происходящим. Он видел внизу хищное бурление толпы у знакомого дома, хотя деталей, естественно, различить не мог, зато сразу увидел начавшийся пожар. Ворона он не рассмотрел, но по метнувшейся вдруг толпе, по задранным кверху белым пятнам лиц безошибочно понял – в чем тут дело. Высыпавшие на улицы жители отслеживали полет странной птицы, бежали за ней, показывали пальцами, обозначая путь ворона в небе, и тем облегчали задачу преследователей. Хотя, конечно, не имеющий крыльев никогда не догонит того, кто ими обладает… Ворон медленно набирал высоту, поднимаясь вдоль склона холма к строениям Верхнего города.

Утомленный неприятным зрелищем, Кфир вернулся в свой кабинет и опустился в кресло из шкуры зебры. Ему казалось, что легкие полны смрадным дымом пожарища. Возможно, с запахом горелой человеческой плоти… Нет, не может быть! Зуса наверняка успела убежать, да и остальные домочадцы тоже спаслись… И Мар-Самуил не пропадет – доберется до своего друга в Галилее, и они будут вместе варить свои колдовские снадобья…

В соседней комнате раздался звон разбитого стекла. Он вскочил, схватил кинжал с витой, украшенной рубинами рукоятью, и, выставив вперед обоюдоострый клинок, выбежал на шум. На полу, расставив крестом костлявые руки, лежал голый Мар-Самуил. На потных плечах и лопатках еще торчали черные птичьи перья. В окне осталась дыра размером с ворона.

– Зачем ты здесь, Учитель? – по старой привычке Кфир обратился к нему, как много лет назад.

Лежащий поднял непокрытую голову. Редкие седые волосы были в крови, тонкая красная струйка стекала через все лицо и капала с подбородка.