Лейденская красавица - Генри Райдер Хаггард

– Дирк, дорогой Дирк! – вырвалось у Лизбеты почти с криком. – Ужасен ответ, который я должна дать вам. Откажитесь от своего заблуждения, покайтесь, примиритесь с Церковью, и я выйду за вас. Иначе это невозможно, хотя я люблю вас, и никого другого, всем своим сердцем…

Тут в ее голосе зазвучала страстная энергия.

– Но иначе я не могу, не могу быть вашей.

Дирк слушал и побледнел как полотно.

– Вы требуете от меня единственного, чего я не могу дать, – сказал он. – Даже ради вас я не могу отречься от своего обета и поклонения Богу по моему разумению. Хотя прощание с вами убивает меня, но я отвечаю вам вашими же словами: «Не могу, не могу!»

Лизбета взглянула на него и была поражена: до чего преобразились, приобретя почти сверхчеловеческое просветление, его честные грубые черты и коренастая массивная фигура при этом страстном отречении. В эту минуту некрасивый голландец походил на ангела, по крайней мере на ее взгляд. Она стиснула зубы и прижала руки к сердцу. «Ради него, ради его спасения», – прошептала она и потом сказала вслух:

– Я вас уважаю и люблю за это признание еще больше, но, Дирк, между нами все кончено. Когда-нибудь здесь, на земле, или в другой жизни вы поймете все и простите.

– Пусть будет так, – глухо проговорил Дирк, отыскивая рукой шляпу, так как не видел ничего. – Странный ответ на мою просьбу, очень странный, но, конечно, вы имеете полное право следовать своим убеждениям так же, как я имею право следовать моим. Мы должны нести свой крест, дорогая Лизбета, вы сами видите, что должны. Об одном прошу вас, я говорю не как человек, ревнующий вас, потому что во мне затронуто нечто высшее, чем ревность, но как друг, каким, что бы ни случилось в жизни, я всегда останусь для вас: остерегайтесь этого испанца, Монтальво. Я знаю, он хочет жениться на вас. Он человек злой, хотя вначале и очаровал меня. Я чувствую это: его присутствие как бы отравляет воздух, которым я дышу. И я был бы рад, если б он услыхал это, так как убежден, что все это дело его рук. Но и его час настанет: за все ему придется отплатить в здешней жизни или в будущей. А теперь прощайте, да благословит и защитит вас Бог, дорогая Лизбета. Если вы считаете замужество со мной грехом, то вы правы, отказывая мне, и я убежден, что вы никому не выдадите мою тайну. Еще раз прощайте!

– Вы требуете от меня единственного, чего я не могу дать

Взяв руку Лизбеты, Дирк поцеловал ее и шатаясь вышел из комнаты.

Лизбета же бросилась ниц и в отчаянии билась головой о пол.

Когда дверь затворилась за Дирком, но не раньше этого, Монтальво вышел из-за занавеси и остановился над лежащей на полу Лизбетой. Он пытался принять свой прежний легкий, саркастический тон, но подслушанная им сцена потрясла его и даже несколько испугала, так как он чувствовал, что вызвал к жизни страсти, силу и последствия которых нельзя было заранее предвидеть.

– Браво, моя актрисочка, – начал было он, но тотчас же перешел на другой тон и заговорил естественным голосом. – Теперь лучше встаньте и посмотрите, как я сожгу эту бумагу.

Лизбета с трудом приподнялась на колени и видела, как он бросил документы в пылающий камин.

– Я исполнил свое обещание, – сказал Монтальво, – это показание уничтожено, но на тот случай, если б вы вздумали провести меня и не сдержать своего слова, помните, что у меня есть новые и более веские доказательства, ради получения которых мне, правда, пришлось прибегнуть к способу, не вполне согласному с моим обыкновенным поведением. Я собственными ушами слышал, как этот господин, имеющий такое дурное мнение обо мне, признался, что он еретик. Этого достаточно, чтобы сжечь его когда угодно, и я клянусь, если через три недели вы не будете моей женой, он умрет на костре.

В то время как он говорил, Лизбета медленно поднялась на ноги. Теперь она смотрела на Монтальво, но это была уже не прежняя Лизбета, а совершенно новое существо, как чаша, до краев переполненная злобой, тем более ужасной, что она была совершенно покойна.

– Хуан де Монтальво, – заговорила Лизбета тихим голосом, – ваша злость победила, и ради Дирка я должна пожертвовать собой и своим состоянием. Пусть будет так, если суждено. Но слушайте, я не предсказываю вам, не говорю, что с вами случится то-то или то-то, но я призываю на вас проклятие Божье и презрение людское.

Подняв руки, она начала молиться.

– Господи, Тебе угодно было наложить на меня судьбу худшую, чем смерть, но помрачи душу и разум этого чудовища. Пусть он живет в тяжелой работе и умрет в нищете кровавой смертью также через меня. А если я рожу ему детей, пусть и они будут прокляты!

Она замолчала. Монтальво смотрел на нее и пытался заговорить, но не мог произнести ни слова. И вдруг он почувствовал страх перед Лизбетой ван Хаут, тот страх, который уже не покидал его всю последующую жизнь. Он обернулся и крадучись вышел из комнаты. Лицо его вдруг постарело, и, несмотря на весь успех, он никогда не чувствовал такой тяжести на сердце, будто Лизбета была демоном, посланным свыше, чтобы возвестить ему его проклятие.

Глава VII. К Хендрику Бранту приходит гостья

Прошло девять месяцев, и уже больше восьми из них с тех пор, как Лизбета ван Хаут стала именоваться графиней Хуан де Монтальво. В ее титуле не могло быть сомнения, так как она была обвенчана с некоторой пышностью в присутствии многочисленных зрителей епископом в Грооте-кирк. Все очень дивились этой поспешной свадьбе, хотя кое-кто из доброжелателей пожимали плечами, говоря, что для девушки, скомпрометировавшей себя прогулками наедине с испанцем и брошенной женихом, самым лучшим было поспешить выйти замуж.

Таким образом, эта пара, составившая довольно красивую группу пред алтарем, была обвенчана и наслаждалась выпавшим ей на долю супружеским счастьем в роскошном доме Лизбеты на Брее-страат. Здесь молодые люди были почти одни, потому что соотечественники и соотечественницы Лизбеты высказывали свое неодобрение ее поведению, сторонясь ее, а Монтальво, по своим соображениям, не особенно радушно приглашал к себе испанцев. Слуги были наняты заново, тетушка Клара и Грета также исчезли. Убедившись в их коварном поведении по отношению к ней, Лизбета еще до замужества попросила их обеих оставить ее дом.

Понятно, что после событий, повлекших за собой этот брак, Лизбета не находила особенного удовольствия в обществе своего мужа. Она была не из тех женщин, которые в состоянии покориться браку, заключенному насильно или обманом и даже способны полюбить руку, лишившую их свободы. С Монтальво она говорила редко, даже после первых недель замужества редко виделась с ним. Он скоро понял, что его присутствие ненавистно жене, и со своей обычной находчивостью сумел извлечь из этого выгоду. Другими словами, Лизбета ценой своего богатства покупала себе свободу; была даже установлена такса: столько-то за неделю свободы, столько-то за месяц.

Монтальво был доволен подобным соглашением, потому что в душе он боялся этой женщины, красивое лицо которой застыло в выражении вечной ненависти. Он не мог забыть того ужасного проклятия, которое глубоко запечатлелось в его суеверном уме и жило там, не знал ни одного часа покоя. День и ночь его преследовал страх, что его убьет жена.

И действительно, если когда-либо смерть смотрела из глаз женщины, то она смотрела из глаз Лизбеты. Монтальво казалось, что ее совесть не смутится подобным делом, что она увидит в нем возмездие, а не убийство. Ему становилось страшно при этой мысли. Каково будет в один прекрасный день, выпив вина, почувствовать, что огненная рука терзает твои внутренности, потому что в кубке был яд, или, еще хуже того, проснуться ночью и ощутить стилет, вонзившийся тебе в хребет. Не удивительно поэтому, что Монтальво спал один и всегда тщательно запирал дверь.

Однако он напрасно принимал подобные предосторожности: что бы ни говорили глаза Лизбеты, она не имела намерения убивать этого человека. В своей молитве она передала это дело в руки Высшей власти и была вполне уверена, что возмездие может быть отсрочено, но в конце концов постигнет виновного. Что же касается денег, то она беспрепятственно отдавала их. С самого начала она инстинктивно почувствовала, что ее мужем руководила не любовь, а исключительно коммерческий расчет, в чем скоро вполне убедилась, и ее надеждой, величайшей надеждой стало, что когда ее богатство иссякнет, муж не станет удерживать ее.

Речной бобр не любит жить в сухой норе, – говорит голландская пословица.

Но какие то были месяцы, какие ужасные месяцы! Время от времени Лизбета видела мужа, когда ему бывали нужны деньги, и каждую ночь слышала, как он возвращается домой, иногда нетвердыми шагами. Два или три раза в неделю она получала приказания приготовить роскошный обед для мужа и человек шести или восьми его товарищей, а затем начиналась крупная игра. После таких вечеров в дом являлись странные люди, между которыми часто бывали евреи, и ждали, пока Монтальво не встанет, и иногда ловили его, когда он пытался проскользнуть из дома задним ходом. Лизбета узнала, что то были ростовщики, желавшие получить деньги по старым долгам. При таких обстоятельствах ее значительное, но не громадное состояние быстро таяло. Скоро денег уже не стало, затем были проданы паи в некоторых кораблях, наконец, имение и дом заложены.