Лейденская красавица - Генри Райдер Хаггард

Ответа все еще не было. Монтальво решил пустить в ход свой козырь и вынул из бокового кармана какой-то официальный документ, скрепленный подписью и печатью.

– Это сообщение неподкупному Рюарду Трапнеру. Смотрите, здесь написано имя вашего кузена… Мой слуга ждет моего приказания у вас на кухне. Если вы будете продолжать колебаться, я позову его и в вашем присутствии поручу ему передать эту бумагу курьеру, отправляющемуся сегодня вечером в Брюссель. Раз отдав приказание, я уже не смогу вернуть его, и приговор будет подписан.

Лизбета начала сдаваться.

– Что мне делать? – сказала она. – До сих пор я еще не невеста Дирка, и причина этому может быть именно та, которую я сейчас узнала. Но он любит меня и знает, что я люблю его. Неужели, потеряв его, я должна к тому же примириться с мыслью, что он будет считать меня не более чем легкомысленной ветреницей, которую ослепили ваши ухищрения и наружный блеск? Нет, я скорее убью себя!

Снова Монтальво направился к окну, так как этот намек на самоубийство был ему не по вкусу. Жениться на мертвой нельзя, и вряд ли Лизбета вздумает оставить завещание в его пользу. Казалось, что больше всего ее беспокоило, как бы молодой человек не нашел ее поведение легкомысленным. Почему бы ей не объяснить Дирку причину ее отказа, которую он первый должен был бы признать вполне уважительной? Может ли она, католичка, выйти замуж за еретика, и нельзя ли довести Дирка до того, чтобы он сам сказал Лизбете, что он еретик?

И вдруг сам собой явился ответ на этот вопрос. Сами святые, желая сохранить драгоценную жемчужину в лоне истинной Церкви, решили помочь Монтальво: на улице показался Дирк ван Гоорль, направлявшийся к дому Лизбеты. Он шел одетый в свое лучшее бюргерское платье, задумчивый, несмелыми шагами – олицетворение робкого, нерешительного кавалера.

– Лизбета ван Хаут, – обратился Монтальво к хозяйке, – случайно Дирк ван Гоорль в настоящую минуту у вашей двери. Вы примете его и так или иначе уладите дело. Я хочу указать вам, что напрасно было бы оставлять молодого человека в убеждении, что вы дурно поступили с ним. Необходимо лишь спросить его, нашей он веры или нет. Насколько я знаю, он не станет лгать вам. Тогда вам останется только сказать ему, что как это для вас ни прискорбно, но вы не можете выйти замуж за еретика. Вы понимаете меня?

Лизбета наклонила голову.

– В таком случае, слушайте. Вы примете вашего кавалера, выслушаете его предложение – он несомненно направляется сюда, чтобы сделать его. Но прежде чем дать ему ответ, спросите его о вере.

Если он сознается, что еретик, вы откажете ему в такой мягкой форме, в какой только вам угодно. Если же он ответит, что он верный слуга Церкви, вы скажете, что до вас дошли иные слухи и что вы должны навести справки. Помните также, что если вы хоть на йоту отступите от моих предписаний, вы никогда больше не увидите Дирка – разве что вам вздумается присутствовать при его казни. Если же вы послушаетесь и окончательно откажете ему, то, как только дверь затворится за ним, я брошу эту бумагу в огонь и пообещаю вам, что свидетельство, на котором она основывается, навеки лишилось значения, и делу конец.

Лизбета вопросительно взглянула на него.

– Я вижу, вы недоумеваете, как я узнаю, что вы сделаете или чего вы не сделаете. Но я буду внимательным, хотя и немым свидетелем вашего свидания. Эта дверь закрыта портьерой; вы разрешите мне – будущий муж может воспользоваться этим небольшим одолжением с вашей стороны – постоять за ней.

– Никогда! – воскликнула Лизбета. – Я не могу поступить так низко. Я запрещаю вам делать это.

В эту минуту послышался стук у двери на улицу. Взглянув на Монтальво, Лизбета во второй раз увидела тот же взгляд, как в решительную минуту бега. Вся веселость капитана, все беззаботное добродушие исчезли. На их место выступило отражение самых сокровенных сторон характера этого человека – основание, на котором зиждилось ложное, изукрашенное здание, которое он показывал свету. Лизбета снова увидела сверкающие глаза и оскаленные зубы испанского волка – дикого зверя, готового грызть и терзать, если только представится случай насытиться мясом, которого жаждала его душа.

– Не вздумайте играть со мной шутки или торговаться, – сказал он, – теперь некогда. Делайте, как я вам сказал, иначе на вашей голове будет кровь этого псалмопевца. И не вздумайте натравить его на меня: у меня есть шпага, а он безоружен. В случае необходимости еретик, как вам известно, может быть убит на глазах у всех должностным лицом. Когда доложат о нем, подойдите к двери и прикажите принять его.

С этими словами, взяв свою шляпу с плюмажем, которая могла выдать его, Монтальво скрылся за портьерой.

С минуту Лизбета простояла раздумывая. Но увы! Она не видела выхода: она была в тисках, с веревкой на шее. Ей предстояло или повиноваться, или обречь любимого человека на ужасную смерть. Она решилась ради него уступить, прося у Бога прощения и отмщения за себя и Дирка.

Раздался стук у двери, Лизбета отворила.

– Хеер ван Гоорль внизу и желает видеть вас, барышня, – послышался голос Греты.

– Просите, – отвечала Лизбета и, отойдя к стулу почти на середине комнаты, села.

Вскоре на лестнице раздались шаги Дирка, эти знакомые, дорогие шаги, к которым она часто так жадно прислушивалась.

Дверь снова отворилась, и Грета доложила:

– Хеер ван Гоорль!

Исчезновение капитана Монтальво, по-видимому, удивило служанку, потому что она изумленно обводила комнату глазами, но выдержка или хороший подарок со стороны испанца заставили ее удержаться от выражения своих чувств. Грета знала, что господа, подобные графу, имеют способность исчезать при случае.

Таким образом, Дирк вошел в роковую комнату как ничего не подозревающее создание, идущее в западню. Ему и в голову не могло прийти, чтобы девушка, которую он любил и к которой пришел теперь свататься, могла служить приманкой, чтобы погубить его.

– Садитесь, кузен, – сказала Лизбета таким странным и натянутым тоном, что Дирк невольно взглянул на нее.

Но он ничего не увидел, так как она сидела, отвернувшись в сторону, да и сам он был слишком занят своими мыслями, чтобы быть зорким наблюдателем. Очень много потребовалось бы, чтобы пробудить в простодушном и открытом по своему характеру Дирке подозрения в этом доме и в присутствии любимой им девушки.

– Здравствуйте, Лизбета, – проговорил он застенчиво. – Отчего ваша рука так холодна?.. Я уже несколько раз заходил к вам, но вы уехали, не оставив адреса.

– Мы с тетушкой Кларой ездили к морю, – прозвучало в ответ.

На некоторое время, минут на пять или даже больше, завязался натянутый, отрывистый разговор.

«Неужели этот хомяк никогда не доберется до главного? – рассуждал Монтальво, наблюдая через щель. – Боже мой, какой у него глупый вид!»

– Лизбета, – сказал наконец Дирк, – мне надо переговорить с вами.

– Говорите, кузен, – отвечала Лизбета.

– Лизбета!.. Я… я люблю вас давно и пришел теперь просить вас выйти за меня. Я откладывал это предложение в продолжение года или больше по причинам, которые вы узнаете впоследствии, но я не могу молчать дольше, особенно теперь, когда я вижу, что вашу благосклонность старается приобрести гораздо более изящный господин, чем я. Я говорю об испанском графе Монтальво, – добавил он с ударением.

Лизбета ничего не отвечала, и Дирк продолжал изливать свою страсть в словах, становившихся все убедительнее и сильнее и, наконец, дошедших до настоящего красноречия. Он говорил, как с самой первой встречи полюбил ее, и теперь имеет одно желание в жизни: сделать ее счастливой и быть самому счастливым с ней. Далее он начал было развивать свои планы на будущее, но Лизбета остановила его.

– Простите, Дирк, но я должна задать вам один вопрос, – начала она.

Голос ее прерывался от сдерживаемых рыданий, однако, сделав усилие, она продолжала:

– До меня дошли слухи, которые нуждаются в разъяснении. Я слышала, Дирк, что вы по своей вере принадлежите к так называемым еретикам. Правда это?

Он колебался, прежде чем ответить, сознавая, как много зависит от этого его ответа. Но колебание продолжалось всего минуту, так как Дирк был слишком честен, чтобы солгать.

– Лизбета, – сказал он, – я скажу вам то, чего не сказал бы ни одному живому существу на свете, даже брату. Примете ли вы мое предложение или отвергнете его, говоря с вами, я уверен, что нахожусь в такой же безопасности, как тогда, когда преклонив колени, беседую с Господом, которому служу. Да, я действительно, как вы называете, еретик. Я приверженец этой истинной веры, в которую надеюсь обратить вас, но которую насильно никогда не стану навязывать вам. Именно это обстоятельство так долго удерживало меня от объяснения с вами: я не знал, имею ли я право просить вас связать вашу судьбу с моей и могу ли я жениться на вас, если вы будете согласны, сохранив свою тайну в себе. Только вчера вечером мне дал совет… – кто, это все равно, – …и мы, помолившись вместе, вместе стали искать ответа на мой вопрос в слове Божьем. По неисповедимому милосердию Господа я нашел этот ответ и разрешение всех моих сомнений: великий святой Павел предвидел подобный случай, – в его писаниях все случаи предвидены, – и я прочел, как неверующая жена освящается мужем, а неверующий муж – женою. После того все стало для меня ясно, и я решился говорить с вами. Теперь, дорогая, я высказался, и ваша очередь ответить мне.