Симптомы счастья (сборник) - Анна Андронова

У девочки есть мать, есть отец. Они знакомятся с родителями жениха, а потом сидят на особом месте за свадебным столом, говорят особый тост. Что ж поделать, если в данном случае к невестиному отцу прилагается еще одна мама и еще одна девочка? Можно позвать папу и маму, но тогда почему бы не позвать еще и сестренку? А если позвать сестренку, то почему бы не позвать и ее маму?

Марина каждый вечер плакала. Слезы преодолевали привычный путь по вискам через приобретенные с годами морщинки-складочки, наполняли уши и капали с остроконечных камушков сережек на подушку. Она подолгу не спала, взвешивала, наверное, на своих воображаемых весах Юрину любовь. Не стала ли она легче к ней, чем к Шуре из-за того, что Таня выходит замуж? Юру же эти тонкости и условности приводили в бешенство. Марину уговаривать он устал, свадебные традиции считал дурацкими и в обсуждении сценария торжества (как выразилась будущая Танина свекровь) категорически не участвовал.

А за Шуру тем временем взялась тетя Нина. «Ты отдаешь дочь в профессорскую семью, регистрация во дворце, свадьба в ресторане, а сама выглядишь как швабра! Как уборщица!» Шура была сама покорность: «Да, да, мне Таня говорила…» – и по старой привычке немножко отключалась. Она совершенно растерялась, надо было проявить себя, звонить новым родственникам, договариваться, что-то действительно делать. Но это было так сложно, так страшно! События менялись стремительно с плюса на минус и обратно. Таня то плакала, то смеялась, то просто светилась тихо, то кому-то звонила и подолгу разговаривала… Шура так не могла, ей казалось, что Таня упала в кроличью нору, как Алиса, и летит теперь, хватая разные предметы с полок на стенах. А она, Шура, летит следом и мучительно пытается рассмотреть, что это она схватила.

Падение началось весной. Точнее, по версии бабушки, все началось еще раньше со знакомства с этой Женей-Жанной. Жуткая девица! Придет и сидит в коридоре, шмыгает носом. «Ты посмотри, какое лицо у нее неприятное! Глаза косят, прыщи какие-то жуткие, не умывается, что ли? И как ее зовут все-таки? Таня говорит, что Евгения, а она представилась Жанной…» Одевалась она удивительно – белые сапоги до бедра (а ноги-то, ноги-то, господи, кривые), над ними что-то типа юбчонки, сиреневая куртка из кожзама и предел мечтаний – норковая шляпа, жесткая, как ведро, и такой же формы. Даже Таню удивляла способность подруги одеваться во все самое странное и страшное, причем в ее внешнем облике не было ни грамма экстравагантности или какого-никакого стиля. Те вещи, которые в магазине обычно вызывают удивление – кто же это купит – в скором времени оказывались на Жене.

Таня эту Женю убогонькую конечно же нежно полюбила. Села как всегда на своего любимого конька – девчонка из бедной семьи, глуповатая, страшненькая, остро нуждающаяся в Таниной любви. «Ну, ба! У них там в деревне семеро по лавкам, денег нет, Жанка тут учится, старается, бьется как рыба об лед!» На этом привычном выражении про рыбу бабушка успокаивалась, все-таки Таня своя, домашняя, никуда не делась. Жанну кормили, пускали помыться, Шура потом подтирала и думала, что действительно, девочка выросла с туалетом во дворе, что с нее взять.

Ну вот, так они ходили, ходили, вроде без заворотов, потом как-то стали больше бывать в общежитии. «Жанка сейчас одна живет, нам никто заниматься не мешает». Иногда возвращалась поздно, в десять, в одиннадцать. Шура с бабушкой выходили заранее на посты по пути Таниного следования от автобуса до квартиры. Бабушка у своего подъезда, там и остановку видно, а Шура на своей лавочке. Сидела часами, бессильно опустив руку на спинку устроившейся рядышком Фроси, и ждала, когда, наконец, в прогале между соседним домом и качелями появится торопливая фигурка.

От Тани пахло кислым общажным духом, дешевым чаем, помадой и табаком, но запахи эти были не внутри нее, а вне. Они не липли, а только сопровождали, оставаясь за порогом квартиры. «Ой, мам, компашка набежала, я ушла сразу», – и сидела еще долго на кухне, пила чай, что-то рассказывала. Шуру сразу отпускало, в груди переставало трепетать и ухать. Таня дома, вот она сидит, как обычно, на скрученной коленке, грызет конфету. Живая. Здоровая. Веселая. Звонила бабушка и долго молчала в трубку, что ей это не нравится.

Весной Таня сшила новую юбку и покрасила в парикмахерской ресницы. Юбка была светлая, с расплывчатыми цветами, как будто они просвечивают через стекло. И Таня стала чем-то просвечивать незнакомым, стояла у окна подолгу и смотрела куда-то внутрь, наверное, на причину своего свечения. «Она взрослеет, мечтает, сейчас весна». Бабушка, как всегда, была категорична, ее любимый аргумент – я знаю, я дольше живу. «Вот у Гали (Маши, Оли, Кати) тоже так дочка смотрела, смотрела, а потом родила без мужа». – «Мама, тише, тише, она просто задумалась!»

А потом Таня стала оставаться у Жени ночевать. То они празднуют окончание экзаменов и поздно идти, то просто ехать лень. «Ты бабушке не говори, она волноваться будет». Это у них такая была волшебная фраза, на самом деле совсем не для бабушки. Она означала, что все в порядке, Шуре именно не надо волноваться, но она как бы тоже подружка и заговорщица. «Ну а что там, Танечка, за народ у вас?» – «Ой, мам, да разные! Девочки все наши, двое мальчишек из политеха, один есть такой забавный, такие песни сочиняет! Сам на гитаре играет и поет, вот подожди, я тебе сейчас слова вспомню!»

Шура чувствовала, что забавный с гитарой это не тот, который Танин, но спрашивать боялась. А Таня сама по своей жизни ходила на цыпочках, чтобы не расплескать. Ночью ей не спалось, она приходила к Шуре под бок, обнимала тонкими руками: «Я тут погреюсь у тебя?» Потом засыпала быстро, как маленькая, и Шура лежала, не дыша и не шевелясь. Таня не сделает ничего плохого, она же Таня. Но кого-то она уже обнимала сегодня вот этими самыми руками, прежде чем материализоваться между домом и качелями?

Шура забрала бабушку и уехала в сад, у Тани была практика, она приезжала на выходные отъедаться. Худющая! «Что ты там ешь?» Пихали с собой обратно огурцы, картошку раннюю, кабачок. Таня все покорно забирала, но дома ничего не готовила. Вся она была такая тоненькая, прозрачная и невесомая, как бабочка-капустница. Как будто все время подсвеченная солнцем. Ходила легким танцующим шагом, курточка трепетала за плечами, как крылышки. Шла утром на автобус, нагруженная кошелками с овощами, но несла их, как будто пустые. Оборачивалась, махала рукой. Шура, бабушка и Фрося смотрели ей вслед с крыльца. Один раз она, войдя на пригорок, раскинула руки навстречу выходящему из-за кромки горизонта солнцу, встала на цыпочки… Сейчас оттолкнется тапками и полетит… «Она от нас уходит».

«Ох, Шура, как бы я была рада, если бы я была не права!» – Бабушка Вера только и делала что качала головой. Уже Боря пьет чай у них в гостях, уже отбушевали все бури, уже Таня сказала с незнакомым упрямством, что пусть все равно будет ребенок, и заняли денег на свадьбу у родителей Юры. «Я тебе, Шура, говорю, ты посмотри на его глаза! Ты не прячь голову в песок, как страус! Он хищник и ходок! Ты знаешь, сколько я живу? У меня тридцать лет педагогического опыта, ему-то ты можешь поверить! Я таких видала. Ты ему хочешь нашу Таню отдать…»

А Шура видела, какие у Тани глаза, и они всему этому опыту противоречили. «Мам, я даже все его рубашки люблю и волосы! Ты знаешь, как у него волосы пахнут, как у маленького!» Таня уходила, падала и летела. Ее надо было отпустить, отойти, чтобы она начала свою собственную жизнь. Без Шуриного безумия, без закрытых дверей, а там как получится.

Больше всех озабочена была Нинка, вот уж ее хлебом не корми, а дай поучаствовать! Сходила с Шурой в разведку к Касинским и получила там всю необходимую информацию: «Вы чем, Вер Степанна, недовольны?

В такую семью девчонка идет, да если б моя Машка… Четыре комнаты, потолки три десять, кухня – как моя спальня, а ванна – как моя кухня. В прихожей люстра. Вы знаете, такая люстра на новые деньги сколько? Сейчас я вам прикину». Нина на рубли любую ценность материальную или духовную пересчитывала в один момент. Вычитала, складывала, умножала, и получалось готовое решение. «А ты, Шурка, смотри, пошла – юбка серая, кофта серая, волосы серые! Так в твоем возрасте нельзя выглядеть. Посмотри хоть на меня. Муж бросил, и то я волосы ни разу покрасить не забыла! Эх, Шура, что бы ты без меня делала!»

Нина, как маленькая Таня, от жизни хотела всего яркого, блестящего и разноцветного. Шура это понимала. Ну что Нина за всю жизнь видела? Как она сама говорила: «хаки, каки и камуфляжи». Они жили все детство в соседних дворах, а в семнадцать лет Нинка вышла замуж за тощего ушастого Володика из первого подъезда и тридцать лет промоталась с ним по гарнизонам без профессии. Сначала с сыном, потом с дочкой Машей (Таниной ровесницей), а потом еще и с Машиным пианино, чтобы девочка получила все как у людей.