Пять ложек эликсира (сборник) - Аркадий и Борис Стругацкие

Лицо его чудовищно искажается, из ушей вырываются струи дыма. (Саша рассеянно отгоняет дым ладонью.) Глаза съезжаются и разъезжаются.

Он смотрит на ярлык. «Нашатырный спирт».

Хома укоризненно качает головой, завинчивает колпачок, ставит склянку на место и вытирает губы.

Из стены выходит озабоченный Эдик Почкин.

– Ну что же ты, Саша? – говорит он. – Я же тебя звал.

– Да что там у вас происходит? – раздраженно спрашивает Саша. – Занят я. Не нужен мне ваш Выбегалло, и я, надеюсь, ему не нужен…

– Сейчас там каждый порядочный маг нужен, – говорит Эдик. – Это серьезно, Саша.

Звонит телефон. Саша срывает трубку. Голос Корнеева хрипит:

– Сашка? Ты что там отсиживаешься, хомяк? Трусишь?

Саша поражен.

– Да что вы, в самом деле, ребята, – лепечет он. – Ну пожалуйста, ну пошли…

Он бросает трубку и вслед за Эдиком устремляется в стену.

По занесенной снегом дороге Саша и Эдик спешат к огромному приземистому зданию, похожему на ангар. За ними по пятам, засунув руки глубоко в карманы, семенит Хома Брут.

Перед распахнутыми воротами ангара оживление: только что подъехавший автобус извергает из недр своих кучу корреспондентов с фото- и киноаппаратами наголо; спецмашина телевидения, от нее внутрь ангара уже тянутся кабели, глава телегруппы в роскошной шубе нараспашку отдает распоряжения, его люди с натугой катят по снегу тележки с телекамерами; толпа сотрудников института собралась перед огромным плакатом ярмарочного вида.

Надпись на плакате: «Внимание! Внимание! Сегодня! Впервые в истории науки! Грандиозный эксперимент профессора Выбегалло! Демонстрация совершенной модели идеального человека! Доклад профессора Выбегалло А. А. Начало в 18.00. Просьба места для прессы не занимать».

Саша входит в ангар – огромное помещение на дырчатых железных фермах. Здесь уже светят юпитеры, вспыхивают блицы фотокорреспондентов. В глубине ангара на дощатом помосте возвышается знакомый диван-транслятор. От него в разные стороны бегут пучки проводов и кабелей. На диване лежит гигантское яйцо, испещренное темными пятнами. По сторонам помоста стоят генераторные башни с металлическими шарами наверху, между шарами время от времени проскакивают молнии, и тогда звучат раскаты грома.

Почти сразу же Саша натыкается на группу ожесточенно спорящих людей. Здесь Федор Симеонович Киврин, Кристобаль Хунта, Модест Матвеевич с неизменной папкой и профессор Выбегалло – в валенках, подшитых кожей, в извозчицком тулупе и в роскошной пыжиковой шапке.

– Достаточно того, – говорит Хунта, обращаясь к Выбегалле, – что ваш, простите, родильный дом находится рядом с моими лабораториями. Вы уже устроили один взрыв, и в результате я в течение двадцати минут был вынужден ждать, пока у меня в кабинете вставят вылетевшие стекла…

– Это, дорогой, мое дело, чем я у себя занимаюсь, – огрызается Выбегалло фальцетом. – Я до ваших лабораторий не касаюсь, хотя у вас там в последнее время бесперечь текет живая вода, я себе в ей все валенки промочил…

– Г-голубчик, – рокочет Федор Симеонович. – Амвросий Амбруазович! Н-надо же принимать во внимание возможные осложнения… Ведь никто же не работает на территории института, скажем, с огнедышащим драконом…

– У меня не дракон! У меня идеальный счастливый человек! Исполин духа! Как-то странно вы рассуждаете, товарищ Киврин! Странные у вас аналогии! Чужие! Модель идеального человека и какой-то внеклассовый огнедышащий дракон!

– Г-голубчик, да дело же не в том, что он внеклассовый, а в том, что он пожар может устроить!

– Вот опять! Идеальный человек может устроить пожар! Не подумали вы, товарищ Федор Симеонович!

– Я г-говорю о драконе…

– А я говорю о вашей неправильной установке! Вы стираете, Федор Симеонович, вы всячески замазываете! Мы, конечно, стираем противоречия… между умственным и физическим… между мужчиной и женщиной… Но замазывать пропасть мы вам не позволим!

– К-какую пропасть? Что за чертовщина? Кристобаль, в конце концов, вы же ему только что объяснили! Я говорю, профессор, что ваш эксперимент опасен! Понимаете? Институт можно повредить, понимаете?

– Я-то все понимаю, – визжит Выбегалло. – Я-то не позволю идеальному человеку вылупляться среди чистого поля на ветру! И Модест Матвеевич вот тоже понимает! Там мы имеем что? – Он указывает в пространство. – Природу! Стихии! Снег вон идет. Значит, считайте: обшивка сгниет, пружины лопнут. А кому отвечать? Модесту Матвеевичу!

– Это убедительно, – говорит Модест Матвеевич раздумчиво.

– Да он весь ангар вам разворотит, – говорит Федор Симеонович. – Этот эксперимент надо проводить не ближе пяти километров от города! А лучше дальше…

– Ах, вам лучше, чтобы дальше? – зловеще вопрошает Выбегалло. – Понятно. Тогда уж, может быть, не на пять километров, Федор Симеонович, а прямо уж на пять тысяч километров? Подальше где-нибудь, на Аляске, например! Так прямо и скажите! А мы запишем!

Воцаряется молчание, и слышно, как грозно сопит Федор Симеонович, потерявший дар слова.

– За такие слова, – цедит сквозь зубы Хунта, – лет триста назад я отряхнул бы вам пыль с ушей и провертел бы в вас дыру для вентиляции…

– Ничего, ничего, – отвечает Выбегалло, – это вам не Португалия. Критики не любите…

– А ведь вы пошляк, Выбегалло, – неожиданно спокойным голосом объявляет Федор Симеонович. – Вас, оказывается, гнать надо.

– Критики, критики не любите, – отдуваясь, твердит Выбегалло. – Самокритики не любите…

– Значит, так, – вмешивается Модест Матвеевич. – Как представитель администрации и хозяйственных отделов, я в науке разбираться не обязан. Поскольку товарищ директор находится в отъезде, я могу сказать только одно: обшивка должна остаться целой, и пружины в порядке. В таком вот аксепте. Доступно, товарищи ученые?

С этими словами, переложив папку под другую мышку, он торопливо удаляется.

– Критики не любите! – в последний раз торжествующе восклицает Выбегалло и тоже удаляется.

Хунта и Киврин безнадежно глядят друг на друга.

– А что, если я превращу его в мокрицу? – кровожадно говорит Хунта.

– Лучше уж в стул, – говорит Федор Симеонович.

– Можно и в стул, – говорит Хунта. – Я охотно буду на нем сидеть.

Федор Симеонович спохватывается.

– Г-голубчик, о чем это мы с тобой говорим? Это же негуманно… – Взгляд его падает на Хому. – Минуточку, дружок! Подите-ка сюда, подите!

Хома, сдернув кепочку, неуверенно приближается, искательно улыбаясь.

– Скажите-ка, дружок, – спрашивает Федор Симеонович. – Какие там у вас с Выбегаллой задействованы мощности?

Хома пытается уменьшиться в размерах, но Хунта ловко хватает его за ухо и распрямляет.

– Отвечайте, Брут! – гремит он.

– Да я-то что? – ноющим голосом говорит Хома. – Как мне приказали, так я и сделал. Мне говорят на десять тысяч сил, я и дал десять тысяч!

– Каких сил?! – восклицает Федор Симеонович, раздувая бороду.

– Ма… магических, – мямлит Хома.

– Десять тысяч магических сил?! – Ошеломленный Хунта отпускает Хому, и тот мгновенно улетучивается. – Теодор, я принимаю решительные меры.

Он взмахивает умклайдетом, длинным и блестящим, как шпага.

И сейчас же в отверстые ворота ангара с ревом вкатываются гигантские «МАЗы», груженные мешками с песком, козлами с колючей проволокой, пирамидальными надолбами, бетонными цилиндрами дотов. Целая армия мохнатых домовых облепляет грузовики, со страшной быстротой разгружает их и начинает возводить вокруг помоста с яйцом кольцо долговременных укреплений.

– Десять тысяч магосил! – бормочет Федор Симеонович, ошеломленно качая головой. – Однако ж, друзья мои! Это же нельзя просто так… Это ж рассчитать надо было!.. Это же в уме не сосчитаешь!

Оба они поворачиваются и смотрят на Сашу. У Саши несчастное лицо, но он еще ничего не понимает и пытается хорохориться.

– А в чем, собственно, дело? – бормочет он, озираясь в поисках поддержки. – Ну, рассчитал я ему… заявка была… модель идеального человека… Почему я должен был отказывать?

– А потому, голубчик, – внушительно говорит ему Федор Симеонович, – что вы спрограммировали суперэгоцентриста. Если нам не удастся остановить его, этот ваш идеальный человек сожрет и загребет все материальные ценности, до которых сможет дотянуться, а потом свернет пространство и остановит время. Это же гений-потребитель, понимаете? По-тре-би-тель!

– Выбегалло – демагог, – добавляет Хунта. – Бездарь. Сам он ничего не умеет. И выезжает он на таких безответных дурачках, как вы и этот алкоголик – золотые руки.

Под сводами ангара вспыхивают яркие лампы. Хома Брут с переносной кафедрой на спине поднимается на помост и устанавливает ее рядом с диваном. На кафедру взгромождается профессор Выбегалло.

Корреспонденты бешено строчат в записных книжках, щелкают фотоаппаратами, жужжат кинокамерами. Ассистенты Выбегаллы в белых халатах устанавливают вокруг дивана мешки с хлебом и ведра с молоком. Один из них приносит магнитофон.