Он, она и ...собака - Лесли Шнур

Так что благослови Господь Сэма. Пронзительно-холодным декабрьским днем она оказалась в приюте для животных на Тридцать девятой улице. В тот день она влюбилась, безусловно и бесповоротно, в одиннадцатимесячную псину сомнительного происхождения, предположительно помесь Лабрадора и спаниеля. С Сэмом это была любовь с первого взгляда, и с тех пор она лишь крепла. Да, он только собака. Но раз полюбив, вы пропали навсегда. Насколько же глубокой и искренней должна быть любовь к человеку, чтобы сравниться с подобным чистым чувством!

А потом Клэр, Потная Актриса, как прозвали ее друзья за склонность покрываться испариной во время собеседований, получила крошечную роль в сериале, и ей нужно было на четыре недели отправиться в Лос-Анджелес. Из всех друзей Нины Клэр была самой привлекательной. Высокая блондинка и в придачу блестящая актриса. Такую хотелось бы придушить, если бы не ее качества. Их Нина невероятно ценила: нервная, сомневающаяся в себе и забавная. Видимо, сериалу был необходим именно этот типаж: потеющая при каждом слове милашка. Безумно талантливая и столь же безумно ранимая, Клэр не сыграла множество ролей, для которых была рождена, — Офелия, Нора, Эмма, Элли Макбил. И какая ирония судьбы — смысл жизни и славу она обрела на развлекательном телевидении!

Перед отъездом Клэр нужно было привести в порядок свои дела. Это означало найти себе замену: чтобы свести концы с концами, она выгуливала чужих собак. Кто же, наплевав на карьеру, мог взять отпуск на четыре недели, причем порадоваться смене деятельности и при этом не заскучать и не кукситься, соглашаясь на ничтожнейшую из работ? Работу прислуги, обслуживающего персонала, требующую не мозгов, а лишь обязательности и пунктуальности, пары сильных ног и готовности собирать собачье дерьмо в пластиковые пакетики?

Конечно, Нина. Старая, добрая, верная Нина.

Особенно с тех пор, как она дошла до предела и была готова убить кого-нибудь в собственном офисе. Срочно надо было искать другие способы зарабатывать на жизнь. Той весной весь их издательский дом готовился к публикации крупнейшего, самого значительного, самого захватывающего, лирического, утонченного, исполненного глубины, совершенного — и все остальные превосходные степени, что есть в словаре — романа двадцать первого столетия. Ни у кого, за исключением Нины, не хватало духу признать, что столетие началось всего пару лет назад. И когда она все же совершила этот невероятный подвиг на одном из еженедельных «установочных» совещаний, ответом ей было множество изумленно раскрытых ртов, словно она произнесла нечто святотатственное. Автором книги был сам обаяшка Брит, а роман, в целом неплохой, представлял собой романтическую историю любви художника восемнадцатого века к женщине века двадцать первого (без уточнений). За произведение было уплачено около восьми миллионов долларов, так что на заседаниях и в кулуарах чувствовалось некоторое напряжение.

А у Нины никак не принимали текст для обложки. Она вышла на руководящую траекторию, в ней видели замену боссу (славный, милый, но глуповатый), который через полгода уходил на пенсию. Она хорошо писала, хорошо говорила, однако порой чересчур резко и самоуверенно, и прекрасно разбиралась в вопросах книгопродажи.

Но у нее никак не принимали текст для обложки! Если он нравился автору, его не одобрял редактор. Если все устраивало редактора, недовольны были издатель и автор. А потом это должен был одобрить агент писателя, его жена, начальник отдела продаж, собака начальника отдела продаж… И Нина исправляла, переписывала, выдумывала, приукрашивала…

А текст все равно не принимали. Нина просила еще кого-нибудь написать этот чертов текст — своего помощника, помощника босса, редактора, самого автора, секретаршу в приемной — безрезультатно.

Сколько раз нужно переписать несколько строк, заветные слова на обороте, которые сообщают потенциальному читателю, о чем книга? О, миллион раз, не меньше! Как будто все восьмимиллионные вложения компании вбуханы в эту чертову суперобложку! Нина понимала: в провале книги обвинят именно ее. Успех же будет приписан кому-то другому.

И еще она понимала: так жить нельзя. Да, надо платить за квартиру. Но с таким же успехом можно пойти в таксисты или… в собачьи няньки, черт побери!

Так она в итоге и поступила. Написала текст, который снискал одобрение. Обложку отправили в печать, и все, особенно Нина, с облегчением вздохнули. Впервые за несколько недель она смогла спокойно уснуть.

Но все было тихо лишь до того рокового дня, когда пришел сигнальный экземпляр. С ним необходимо было ознакомиться, прежде чем запускать тираж.

Нина, чей кабинет был в дальнем конце коридора, за углом, услышала пронзительный вопль. Потом раздались тяжелые шаги по коридору, все громче и громче по мере приближения. В дверях показался издатель, с красной, как помидор, физиономией, а из ушей, глаз и рта его, кажется, шел дым. Он швырнул в нее злополучной обложкой и заорал:

— Это самая дерьмовая работа, которую я видел! И вы, Нина Шепард, намерены погубить весь издательский дом! — Он явно забыл, что сам все одобрил, либо изменил точку зрения, либо то и другое вместе, как это нередко бывает у истеричных руководителей.

Прошел почти год, подумала Нина, наблюдая за вертолетом, кружащим над Центральным парком, подобно птице над гнездом. Интересно, что он надеется разглядеть во тьме? Что за опасности, которых Нина даже не может вообразить, кроются там? Впрочем, вполне достаточно и тех, что она может представить. Но будь они невообразимые, немыслимые — она способна переживать и переживала по поводу любых неприятностей. Беспокоиться о неизвестном, бояться того, чего не произошло, страдать из-за того, что могло бы произойти, — здесь Нине было о чем подумать.

Она вспомнила вечер в начале сентября в прошлом году, когда пришла к Клэр за ключами и инструкциями. Был четверг, а в понедельник Клэр отбывала в Лос-Анджелес.

— Здесь график на неделю. У хозяев есть номера твоего домашнего и мобильного телефонов, на всякий случай. Всегда носи с собой мобильник.

Нина молча слушала подругу.

— Это важно, Ни-на-а! Собаки и их хозяева рассчитывают на тебя!

Она так серьезно это произнесут, и «Ни-на-а» прозвучало особенно забавно. Когда же Клэр протянула ей пакет ныне закрытого универмага «Бонвиттеллер», а в нем два десятка конвертов, Нина несколько растерялась.

— Я помню «Бонвит»! — рассмеялась она.

— Ни-на-а, это важно!

— Когда закрылся «Бонвит»? А ты все еще хранишь пакеты. — Чуть прищурившись, Нина ухмыльнулась и набросилась на подругу: — Держу пари, ты хранишь всякий хлам! Твои шкафы наверняка забиты барахлом под завязку. Барахлом, которое ты не решаешься выбросить! Это все твое аристократическое воспитание! Ухватив Нину за рукав, Клэр потащила ее к шкафу и широко распахнула перед ней дверцу. Увиденного Нина не забудет до конца своих дней. Одержимость порядком, маниакальное внимание к мелочам! Шкаф серийного убийцы. На каждой полочке зловещая надпись типа «Двуспальные простыни», «Гостевые полотенца», «Пакеты из магазинов» (тут, безусловно, и хранился пакет из «Бонвит»), и даже «Одеяло для пикника» (видимо, чтобы отличить его от одеяла, которым накрываются). С мыслью «Знаем ли мы вообще что-нибудь о людях?» Нина повернулась к чокнутой Клэр.