Газета День Литературы # 91 (2004 3) - Газета День Литературы

Потемнело до черных глубин

И зависло, как туча в эфире,

И сплотилось вдруг в образ один:

Брови — хмурые, взгляды — опасны,

Лоб — землистый, и голос лукав.

На экранах всех теликов ясно

Он предстал, передачи прервав…

И попадали в обморок тыщи,

И заплакали тысячи враз.

На других он уставил глазищи,

Те — с ума посходили, смеясь.

Только дети и чистые девы

Равнодушно туманили взгляд,

Просто — слышали ветра напевы,

Просто — видели белый квадрат.

***

Россия потеряла путь и стремя,

И загнан конь горячий, молодой.

Как назовут малиновое время,

В котором бродим злобно по кривой?

Судить-рядить Историю нелепо.

Быть может, рок. Иль отвернулся Бог.

Воруют: из казны, души и склепа!

На флаги вновь изрезали весь шелк.

Кричим, как рыбы, — слышат только сети.

У нас к сетям, наверное, любовь.

И наркота, как дьявольские плети,

По венам хлещет, растлевая кровь:

Куда вы, девы, ангелы, младенцы?

Полет ваш ложен, погибает плоть:

Когда замрет загубленное сердце,

Убитых душ не призовет Господь.

И вот тогда об истинном полете

И о блаженстве — ввек вам не узнать.

Вы жизнь засветную — не обретёте,

Вам даже этой жизни не видать.

***

Сгорай, печаль, в огне шиповника,

Мне сумрак в сердце не швыряй.

Глазами Божьего угодника

Глядит синеющая даль.

Земля от зноя, трав и ярника —

Томится, млеет и зовет.

Подол мне рвут шипы кустарника,

И марь обманная плывет.

Паду на россыпи цветочные,

На малахитную траву.

Незагорелая, молочная,

Проникну взором в синеву.

Две сини — взгляда и небесная! —

Как будто бы глаза в глаза.

И словно стану бестелесная,

Как на шиповнике роса.

Земля, земля, зачем так мучаешь?

Не отпускаешь в скорбный час.

Хоть в небесах растаем душами,

Мы — из тебя, а ты — из нас.

Но через гриву солнца слышится:

Эй, жаркая, живи, чаруй!

И нежно бабочка-малинница

Коснулась лба, как поцелуй.

***

Окатный жемчуг, розовый, речной,

Русалочьим дыханьем замолила,

Прополоскала млечною росой

И под подушкой семь ночей таила.

Потом вонзила в смоль своих волос

И по лугам бродила средь тумана.

И мне пригрезился жемчужный гость,

Легко жемчужная открылась тайна.

И я плыла в прозрачной пустоте,

Изгибами жемчужными белея…

Я пленница жемчужины, а те,

Что в черных волосах зовут, бледнея,

Вам будут сниться, словно вербный шелк,

Который позабыть никто не смог.

***

Вся в бронзе, словно вечна, осень.

Дожди занудны и слепы.

И на вокзале бабка просит

На пропитанье у толпы.

В мощах скамейки спит девица.

Сплошная серость, сырость, грязь.

Бомжей бессмысленные лица,

Ларек сгоревший, ветра власть.

Мое пальто, перчатки, шляпка —

Всё ветром низано насквозь.

Платформа тянется, что грядка,

Где вместо роз — плывет мороз.

Сажусь печально в электричку,

Повсюду ругань, толкотня.

Всё так тоскливо и привычно,

И всё несется на меня.

Моя вуаль над бровью тонко

Дрожит и пропускает свет.

— Эй ты, Крамского "незнакомка",

Чего глядишь? давай билет! —

Протягиваю — смотрят долго.

Я взгляд свой отвожу к окну.

Скользнуть бы соболем по ёлкам —

В леса, в святую белизну…

***

Уйду, босая, в темень голой рощи,

Чело косою черной обвяжу.

Мой певчий голос среди елок тощих

Архангелов рисует полуночных,

Но я уже судьбой не дорожу.

Я только жду прекрасного мгновенья,

Когда душа взлетит сквозной парчой!

А этих мраков злые завихренья

Лишь вызывают боль и сожаленья…

Я не вписалась в карнавал людской.

В осеннем омуте осоки стон

Сквозь песнь мою — до неба вознесен!

Я вся изрезалась о жизнь и сон.

***

Быстрей, быстрей — в сорочьи дали!

Чтоб там вздохнуть, чтоб там побыть.

Быстрей, быстрей — в овал эмали,

Чтоб там свой профиль наклонить.

Потом — на сцену, чтоб зардеться,

Прочесть свой стих и розу взять.

Быстрей, быстрей — в меха одеться

И в декадентский век слетать.

Вернуться в омут камышовый —

Коснуться лилий серебра.

Потом — светёлку на засовы,

И замереть: "Как жизнь быстра!"

Диана Кан ОБРЕЧЕННЫЕ НА СЛАВУ

***

Зачем я вновь бумагу мучаю?

Что слезы женские? Вода!

Ты не читал стихов "по случаю"

и не писал их никогда.

Ко съездам, датам, погребениям

не приурочивал стихов.

И то сказать — хватало рвения

на то у прочих дураков.

Мне, чахшей над словесным золотом,

да вдруг понять, что рифмы — ложь!

Пусть будут скомканы, растоптаны,

раз ты их больше не прочтешь...

...Терзая алый, как пожарище,

букет кровоточащих роз,

"Где Троекуровское кладбище?" —

задам прохожему вопрос.

Нахмурится: вопрос нешуточный.

И на сторону взгляд скосит.

Пожмет плечами — мол, нетутошний.

Вздохнет и — дальше побежит.

Среди блуждающих и сутолочных

бреду с поникшей головой...

Как много на Москве нетутошних!

А Кузнецов всегда был свой.

***

Ты им кричишь: "Глядите же, глядите

(напоминая им об их позоре)

на звезды, отраженные в корыте

и гаснущие в вашем хищном взоре!.."

Заплыли телом их пустые души.

Но сытно-пойло не дается даром:

заместо платы Сатане послужат,

борясь с чужим талантом — Божьим даром.

Ссылаясь на библейские законы,

как прежде — на партийные уставы,

они поэта скопом в гроб загонят,

а в гроб загнавши, в дружбе клясться станут.

Что проку проклинать судьбу-судьбину

и заодно завистников упертых?

Они стрелять умеют только в спину.

Они любить умеют только мертвых.