Мастер Загадок - Патриция Маккиллип

– Никогда я не видел такого безлюдного пейзажа.

Дет, разворачивая узелки с хлебом, сыром, вином, яблоками и орехами, собранными им в дорогу одним из деревенских жителей, улыбнулся:

– Подожди, пока мы не дойдем до Исигского перевала. Тут еще ничего.

– Какая большая страна. Если бы я так долго шел прямо и прямо через Хед, я бы уже неделю шагал по дну океана.

Моргон подложил в костер ветку, понаблюдал за тем, как огонь сжирает сухие листья. Тупая боль и усталость от лихорадки наконец отступили, на сердце стало легко, вернулось обычное для него любопытство, он наслаждался прохладным ветром и мягкими красками холмов. Дет подал ему мех с вином, и Моргон отпил большой глоток. Огонь, разгораясь, затрещал, и Моргон, охваченный воспоминаниями, медленно произнес:

– Надо бы мне написать Рэдерле.

Он не произносил ее имени с тех пор, как они оставили Кэйтнард. В памяти его рисовались непокорные огненные волосы, руки, сверкающие от золота и янтаря, янтарного же цвета глаза. Моргон подбросил в огонь сухих сучьев и ощутил на себе взгляд арфиста. Он сел, опираясь спиной о дерево, и снова потянулся за вином.

– И Элиарду. Торговцы, наверное, расскажут ему достаточно, чтобы он поседел от волнения, пока мое письмо до него дойдет. Если меня убьют в пути, он мне этого никогда не простит.

– Если мы обогнем Херун, ты, вероятно, не сможешь отправить письма до тех пор, пока мы не прибудем в Остерланд.

– Мне следовало подумать об этом раньше. – Моргон передал мех с вином арфисту и, отрезав себе ломоть сыра, снова уставился на огонь. – После смерти нашего отца мы стали так близки, что иной раз нам снятся одни и те же сны... Я был близок моему отцу как его земленаследник. Я чувствовал, что он умер. Не знал как, не знал почему и где, я только чувствовал в тот момент, что он умирает. И когда он умер, землевладение перешло ко мне. На мгновение я увидел каждый листик, каждое семечко, каждый корешок на Хеде.,. Я сам был этим листиком, сам был только что посаженным семечком... – Он наклонился, чтобы дотянуться до хлеба. – Не знаю, почему я об этом говорю. Ты, должно быть, слышал об этом сто раз.

– О переходе землевладения? Нет. Однако из того немногого, что я слышал, знаю, что передача в других странах проходит не так гладко. Мэтом из Ана рассказывал мне кое-что о различных обязательствах, которые требуют постоянного внимания землеправителей Ана,– обязательствах, накладываемых колдовскими книгами Мадир, обязательствах древних владетелей-бунтовщиков Хела, лежащих в могилах, и обязательствах Певена.

– Руд мне об этом рассказывал. Интересно, освободит ли Мэтом Певена теперь, когда корона у меня. Или, скорее, – добавил он с грустью в голосе, – теперь, когда корона Певена лежит на дне морском.

– Сомневаюсь. Королевские обязательства не так-то легко перечеркнуть. Так же как их обеты.

Моргон, отщипывая кусочки хлеба от ломтя, почувствовал, как его щеки загораются румянцем. Он посмотрел на арфиста и застенчиво произнес:

– Верю, что так. Но я никогда не стал бы просить Рэдерле стать моей женой, если бы для этого не было другой причины, кроме клятвы Мэтома. Я очень надеюсь, что небезразличен Рэдерле, но выбор за ней, а не за Мэтомом, а она может не захотеть жить на Хеде. Но если есть хоть какой-то шанс, я должен написать и сообщить, что через какое-то время приеду, если она захочет… ждать. – Он взял кусок хлеба с сыром и после некоторого раздумья спросил: – Как долго нам еще нужно добираться до горы Эрленстар?

– Если до наступления зимы мы дойдем до горы Исиг, на это уйдет у нас, вероятно, месяца полтора. Если же снег обгонит нас и выпадет на Исиг раньше, чем мы доберемся до него, то, вероятно, придется остаться там до весны.

– А не получилось бы быстрее, если бы мы обошли Херун с запада и поднялись по пустынным землям к Эрленстару, не проходя через перевал?

– С той стороны? Хм... Для этого надо хоть отчасти быть волком, чтобы выжить там в это время года. Я ходил тем путем всего несколько раз в жизни – но никогда не пробовал в конце года.

Моргон снова прислонился к дереву.

– Дня два тому назад, – сказал он, – я уже в который раз подумал, что, не будь тебя со мной, у меня не было бы ни малейшего представления, в каком направлении идти дальше. Ты так ходишь по этой земле, словно побывал здесь тысячу раз.

– Может, и тысячу. Я давно потерял счет.

Арфист подбросил в огонь сучьев, и жадное пламя отразилось в его спокойных глазах.

Солнце село, ветер гнал куда-то шуршащие сухие листья, они что-то шептали друг другу на никому не известном языке.

– Сколько лет ты состоишь на службе у Высшего? – спросил Моргон.

– Когда умер Тирунедет, я оставил Херун, и Высший призвал меня к горе Эрленстар.

– Шестьсот лет... А чем ты занимался до этого?

– Играл на арфе, путешествовал... – Дет замолчал, устремив глаза на огонь, потом нехотя добавил: – Я одно время учился в Кэйтнарде. Но преподавать не захотел, так что ушел оттуда после того, как получил Черную Степень.

Моргон, поднимавший ко рту мех с вином, опустил его, не выпив ни глотка.

– Я и понятия не имел, что ты Мастер. Так каково же было в таком случае твое имя? – Как только Моргон задал этот вопрос, ему снова стало неловко, и тогда он поспешно добавил: – Прости. Я забываю, что иные вещи, которые мне хочется узнать, меня не касаются.

– Моргон...

Арфист не договорил. Некоторое время они ели молча, потом Дет взял свою арфу и снял с нее чехол.

– Ты еще не пробовал поиграть на той, твоей, арфе?

Моргон улыбнулся:

– Нет, я боюсь.

– А ты попробуй.

Моргон осторожно вынул арфу из мягкого кожаного чехла, который подарил ему Хьюриу. На минуту он лишился дара речи от красоты сверкающего золотого узора, белых вырезанных из кости лун и отполированного до зеркального блеска дерева. Дет тронул на своем инструменте самую высокую струну. Моргон откликнулся на тонкий, поющий звук – его струна безошибочно попала в лад. Дет медленно пробежался пальцами по струнам своего инструмента, все ниже и ниже. Струны сверкали и пели, и Моргон находил ноту за нотой так, чтобы они звучали в тон. Только дважды звук слегка разнился, и каждый раз Дет начинал подстраивать свою арфу.

Когда рука Моргона передвинулась к самой низкой ноте, Дет сказал:

– Струны такого тона у меня нет.

Ветер утих. Огонь костра, яркий в наступившей темноте, освещал своды черных спутанных веток, осенявших путников.

– Как она может оставаться настроенной после того, как миновало столько лет, а ведь она даже побывала в море? – удивился Моргон.

– Ирт настраивал струны по своему голосу. Во всех владениях Высшего нет подобной арфы.

– И ни я, ни ты не можем на ней играть.

Взгляд Моргона переместился на арфу Дета, ее поверхность сияла в свете костра. Она не была украшена ни металлом, ни самоцветами, но все дерево было покрыто тонкой резьбой.

– Ты сам сделал свою арфу?

Дет, застигнутый врасплох, признался:

– Да.

Он провел рукой по резьбе, что-то в его лице неожиданно изменилось.

– Я смастерил ее, когда был молодым, по собственным чертежам, после того как долго играл на самых разных арфах. Я вырезал ее из имрисского дуба возле ночных костров, в далеких безлюдных местах, где до меня не доносился ни один человеческий голос, кроме моего собственного. Я вырезал на каждой планке деревья, цветы, птиц – всех, которых повидал за время скитаний. В Ане я три месяца подбирал для нее струны. Наконец я нашел то, что мне было нужно, но за эти струны мне пришлось отдать свою лошадь. Они были сняты со сломанной арфы Устина Думского, который умер от горя после того, как Аум был побежден. Струны этой арфы были настроены по его печали, а дерево ее раскололось, как сердце Устина. Я поставил эти струны на свою арфу, долго подбирая ноту за нотой. А потом я настроил их на мою радость.

Моргон потупился, и арфист уже не мог видеть лица своего спутника. Долгое время Моргон молчал. Дет ждал, то и дело поправляя сучья в костре, отчего в черное небо взлетали снопы ярких искр. Наконец Моргон поднял голову:

– Почему Ирт поместил на арфу эти звезды?

– Он сделал ее для тебя. Моргон возразил:

– Никто не мог знать обо мне. Никто.

– Возможно, – спокойно согласился Дет. – Но когда я увидел тебя на Хеде, я сразу подумал об этой арфе и звездах на ней и о звездах на твоем лице – они очень подходили друг к другу, составляя одновременно и загадку, и ответ на нее.

– Тогда кто... – неуверенно начал Моргон, но прервал себя на полуслове. – Я не могу делать вид, будто этих звезд не существует, – и не могу ничего понять. Но я ведь столько учился, я Мастер Загадок. Почему же я так ужасающе невежествен? Почему Ирт никогда не упоминал о звездах в своих произведениях? Что стоит за мной, выслеживая меня в темноте, и откуда оно появилось? Если благодаря этим сияющим звездам я могу оказывать влияние на судьбы могущественных людей, тогда почему чародеи ничего про эти звезды не знают? Я провел целую зиму в Кэйтнарде с Мастером Омом, ища упоминания о звездах в истории, поэзии, легендах, балладах и песнях всего Обитаемого Мира. Сам Ирт, описывая, как он делал эту арфу в Исиге, ни разу не упоминает о звездах. И все же мои родители погибли, Астрин скорее всего потеряет глаз, меня трижды чуть не убили – все из-за них. В этом так мало здравого смысла, что иногда мне кажется, будто я пытаюсь понять сон – разве что сон не бывает настолько смертельно опасным. Дет, я боюсь даже трогать их.