Визит лейб-медика - Пер Энквист

— Смотри дальше, — сказал он. — Будучи врачом, ты смог бы излечить Данию. Дания — это сумасшедший дом. Королевский двор — это сумасшедший дом. Король талантлив, но, возможно… ненормален. Умный просвещенный человек рядом с ним смог бы вычистить датские конюшни.

На губах Струэнсе промелькнула улыбка, но он лишь молча покачал головой.

— Сегодня, — сказал Рантцау, — ты можешь творить добро в малом. И ты это делаешь. Я этим восхищаюсь. Но ты можешь изменить и больший мир. Не только мечтать об этом. Ты можешь получить власть. Ты не должен отказываться.

Они долго сидели молча.

— Мой молчаливый друг, — в конце концов, дружелюбно сказал Рантцау. — Мой молчаливый друг. Что же из тебя получится? Из человека, у которого много благородных устремлений и который боится воплотить их в жизнь. Но ты интеллектуал, как и я, и я понимаю тебя. Мы не хотим замарать наши идеи действительностью.

Тогда Струэнсе посмотрел на графа Рантцау то ли настороженно, то ли так, словно его ударили кнутом.

— Интеллектуалы, — пробормотал он. — Интеллектуалы, да. Но я не считаю себя интеллектуалом. Я — всего лишь врач.

Позже, тем же вечером, Струэнсе дал согласие.

Короткий пассаж в тюремных откровениях Струэнсе проливает странный свет на это событие.

Он говорит, что стал лейб-медиком «по случайности», сам того не желая. У него были совсем другие планы. Он намеревался покинуть Альтону и уехать «в Малагу или Ост-Индию».

Никаких объяснений. Только мечта о бегстве, куда-нибудь.

3

Нет, себя он интеллектуалом не считал. В альтонском круге были другие, кто больше заслуживал это определение.

Одним из них был его друг и учитель граф Рантцау. Он был интеллектуалом.

Он владел ашебергским поместьем, унаследованным от отца. Поместье находилось в одиннадцати милях от Альтоны — города, бывшего в то время датским. Экономической базой поместья было крепостное право, или рабское положение крестьян, но, как и во многих других поместьях Гольштейна, жестокость здесь была меньшей, принципы — более гуманными.

Граф Рантцау считал себя интеллектуалом и просветителем.

Основанием для этого служило следующее.

Будучи тридцати пяти лет от роду, человеком женатым и отцом ребенка, он был назначен командиром полка в датской армии, поскольку уже приобрел военный опыт в войске французском, которым командовал маршал Лёвендаль. Утверждалось, что таковой опыт имелся, но доказать это было трудно. По сравнению с подобным опытом датская армия была, однако, более спокойным пристанищем. Опасаться войны командиру полка там не приходилось. В такой работе ему нравился покой. Несмотря на это, он влюбился в итальянскую певицу, что погубило его репутацию, поскольку он не только сделал ее своей любовницей, но и последовал за ее опереточной труппой в турне по югу Европы. Труппа переезжала из города в город, а он все никак не мог образумиться и прийти в себя. Чтобы сохранять инкогнито, он постоянно менял свой облик; то бывал в «роскошном наряде», то переодевался священником; это было необходимо, поскольку он повсюду делал долги.

В двух городах на Сицилии его пытались привлечь к суду за мошенничество, но тщетно, поскольку к тому времени он уже пребывал на материке, в Неаполе. В Генуе он выдал вексель под поручительство своего отца, «наместника в Норвегии», но отдать под суд его не смогли, поскольку он к тому времени оказался в Пизе, где обвинение было выдвинуто, но застало его уже на пути в Арль. Позднее полиция так и не смогла его разыскать.

Итальянскую певицу он, после стычки на почве ревности, оставил в Арле и спешно вернулся в свое поместье пополнить кассу, что оказалось возможным благодаря выплачиваемому королем дополнительному содержанию. После визита в Ашеберг, где он возобновил знакомство с женой и дочерью, он уехал в Россию. Там он посетил русскую императрицу Елизавету[16], находившуюся при смерти. Он пришел к выводу, что понадобится ее преемнику в качестве эксперта по датскому и европейскому вопросам. Кроме того, поводом для его поездки послужила молва, будто скоро, при преемнике императрицы, между Россией и Данией начнется война, и тогда он смог бы предложить этому преемнику некоторые услуги, поскольку датская и французская армии были ему хорошо известны.

Несмотря на столь выгодное для России предложение, многие испытывали к датскому дворянину неприязнь. Его многочисленные связи с женщинами и тот факт, что война не началась, отразились на его репутации неблагоприятно, и многие питали недоверие к «датскому шпиону». После конфликта при русском дворе, в основе которого лежала борьба за расположение одной высокопоставленной дамы, ему пришлось бежать, и он прибыл в Данциг, где его дорожная касса совершенно опустела.

Там он встретил одного фабриканта.

Тот мечтал поселиться в Дании, чтобы вложить свой капитал и встать под защиту правительства, которое благосклонно относилось к иностранным капиталовложениям. Граф Рантцау заверил этого фабриканта, что благодаря своим контактам при дворе он сможет организовать ему желаемую протекцию. Растратив некоторую часть капитала фабриканта, но так и не добившись протекции датского правительства, граф Рантцау сумел вернуться в Данию, в государство, которое он уже больше не хотел «продавать» русской императрице. При этом он, благодаря своему имени и известности, получил от королевского двора годичное содержание. Он объяснил, что ездил в Россию исключительно в качестве датского шпиона, и что теперь обладал тайнами, которые будут полезны для Дании.

Жену и дочь он все это время держал в своем поместье Ашеберг. Тут-то он и собрал вокруг себя группу интеллектуалов-просветителей.

Одним из них был врач по имени Струэнсе.

Этот жизненный путь и эти широкие международные контакты, а также влияние, которое он по-прежнему имел при датском дворе, и были причиной, по которой граф Рантцау считал себя интеллектуалом.

В дальнейшем он сыграет центральную роль в событиях, связанных с датской революцией, роль, которая во всей своей многогранности может быть понята только в свете приведенного выше жизнеописания.

Роль, которую он сыграет, — это роль интеллектуала.

Первое, что он сделал для Дании, это рекомендовал немецкого врача И. Ф. Струэнсе в качестве лейб-медика для датского короля Кристиана VII.

4

Каким же странным городом была Альтона.

Город располагался в устье Эльбы и был торговым центром с населением в 18 000 человек; городские привилегии он получил в середине XVII века. Альтона разрослась в первую свободную гавань Скандинавии, но стала также и свободной гаванью для различных вероисповеданий.

Свободомыслие было полезно для торговли.

Интеллектуальный климат словно бы притягивал к себе идеи и деньги, и Альтона стала воротами Дании в Европу, следующим по значению городом после Копенгагена. Альтона находилась совсем рядом с крупным немецким вольным городом Гамбургом и получила у реакционеров славу змеиного гнезда радикальной мысли.

Таково было общее мнение. Змеиное гнездо. Но поскольку радикализм оказался экономически выгоден, Альтона смогла сохранить свою интеллектуальную свободу.

Струэнсе был врачом. Он родился в 1737 году и в пятнадцатилетием возрасте был записан в университет города Галле для изучения медицины. Его отцом был теолог Адам Струэнсе, который рано увлекся пиетизмом и позднее стал профессором теологии в университете Галле. Он был благочестивым, образованным, праведным, замкнутым и склонным к меланхолии, в то время как мать Струэнсе описывается как человек более жизнерадостный. Пиетизм этот был в духе Франке[17], с акцентом на важность пользы для общества, и находился под сильным влиянием идеи поклонения разуму, столь характерной в то время для университета в Галле. Дом был авторитарным, путеводными звездами являлись добродетель и нравственность.

Юный Струэнсе, однако, восстал. Он сделался вольнодумцем и атеистом. Он считал, что если человеку дано развиваться свободно, он должен, с помощью разума, избирать лучшее. Позднее он написал, что рано стал придерживаться представления о человеке «как о механизме», — выражение, характерное для мечты того времени о рациональности. Он действительно использует это выражение: лишь организм человека способен создать душу, чувства, добро и зло.

Он, очевидно, подразумевает, что проницательность и духовность не даются человеку каким-то высшим существом, а формируются нашим жизненным опытом. Именно долг по отношению к ближнему является целью всего, вызывает внутреннее удовлетворение, дает смысл жизни и должен предопределять действия человека.

Отсюда и вводящее в заблуждение выражение «механизм», которое наверняка должно рассматриваться как поэтический образ.