Звезды сделаны из нас - Ида Мартин

Именно в этом и заключается главная проблема всей моей бестолковой аутсайдерской жизни. Мне никогда не бывает ни на что по-настоящему «пофиг», я постоянно думаю о том, что делаю, и как это отразится на других. Я патологически боюсь стать таким человеком, как Мишка, из-за которого страдает столько людей, и меня слишком часто посещают совесть и раскаяние – даже тогда, когда моя вина или проступок не очевидны.

Я переживаю, что слишком долго вожусь на кассе в магазине и задерживаю людей, что, переходя по «зебре» без светофора, вынуждаю водителей останавливаться лишь из-за меня одного, что, забирая последнюю булочку в столовой, обделяю того, кому она, возможно, нужнее.

С другой стороны, самое сложное – это поставить диагноз. И раз уж я знаю, чем болен, что мешает мне вылечиться? Стать таким же равнодушным типом, которому будет на все пофиг? Пофиг на домашку, на прогулы и обещания, пофиг на мемы, на правила приличия и всех остальных.

Наверняка Макаров думал, что ему пофиг, когда укуренный сажал Алису на мотик. Но ведь именно поэтому она и поехала с ним, что приняла этот пофигизм за надежность.

Я захожу в первый попавшийся магазин. К счастью, там нет покупателей. Подхожу к молодой узбечке на кассе:

– Мне, пожалуйста, сигареты.

– Какие?

– Все равно. Нормальные какие-нибудь. И зажигалку.

– «Винстон»? – предлагает она, роясь на полочке с пачками.

– Отлично.

– Двести тридцать рублей и паспорт.

Паспорт у меня оказывается с собой, но отдать двести рублей за какую-то отраву я не готов.

– А что-то подешевле есть?

Курить я не умею и даже не пробовал, но решаю, что пофиг. С чего-то же нужно начинать.

Буду курить возле школы, за гаражами, где все обычно курят. Заявлюсь и стану дымить им в лицо с наглым видом, как Макаров. Без него они меня и пальцем не тронут. Побоятся, что призову высшие силы.

Прошлой весной, когда они собирались меня в мусорку скинуть, я устроил показательный молебен с взыванием к Всевышнему и проклятиями. Нес, по правде говоря, откровенную пургу, просто пародируя манеру батюшки, благо насмотрелся. А им много не надо, поверили, как нечего делать, сдали назад, один только Макаров сказал, что ему пофиг, и закинул меня в контейнер для пищевых отходов.

Но теперь у меня есть козырь. Галицкий подбросил отличную идею. Припомню им тот случай и скажу, что Макаров умер из-за того моего проклятия.

Это действительно суперидея. Она мне так нравится, что начинает казаться: выполнить обещание, данное Нелли, вполне реально.

Пусть все узнают, что я опасен. Пусть остерегаются и уважают. Брать на себя ответственность за смерть Макарова не особо приятно. Но никто не обещал, что будет легко. К тому же я не должен расслабляться и забывать, что мне пофиг.

Тренируюсь курить за хозяйственным магазином – там такой закуток, где бомжи в туалет ходят. Мерзко, но зато никто из маминых знакомых не увидит. Мне, конечно, пофиг, но на маму это не распространяется.

Вкус у сигарет омерзительный. В горле першит, язык щиплет, голова становится чугунная. Не понимаю, что приятного люди в этом находят, но делать нечего.

Кое-как приноравливаюсь затягиваться так, чтобы проглатывать дым и потом выдыхать его из себя, а не тупо выпускать изо рта. Однако больше одной сигареты выкурить не могу – такое ощущение, что уши заложило, и подташнивает, будто укачало.

Но я все равно очень доволен собой и весь вечер репетирую перед большим зеркалом крутые позы с сигаретой. Знаю, что выгляжу глупо и по-киношному нелепо, однако знаю и то, что репетиция выступления перед зеркалом приносит отличные результаты. По крайней мере, при подготовке докладов я всегда тренируюсь, глядя на свое отражение.

На следующий день я так вдохновлен своим новым образом, что совсем забываю прикрыть белую рубашку, и на входе в школу снова попадаюсь завучихе на глаза. Она останавливает меня и так долго кричит, ругаясь, что мозг начинает взрываться.

– Это в последний раз! – напоследок предупреждает она. – Если еще раз подобное повторится, позвоню твоей маме, пусть приходит и переодевает тебя.

На первых двух переменах из школы обычно никто не выходит, мало времени, да и охранник не выпускает – все начинается на третьей. Кто-то бежит в столовую, а кто-то за гаражи.

Я выхожу и как ни в чем не бывало шагаю за Титовым, он мельком оглядывается, но торопится догнать ушедших вперед. И я просто иду следом. Немного не доходя гаражей, он оборачивается.

– Святоша? – В глазах вспыхивает удивление. – Тебе чего?

– То же, что и тебе. – Я делаю вид, что его внимание меня напрягает.

Это дается без труда, потому что обычно их общее внимание к моей персоне действительно напрягает.

– Пацаны, глядите, кто приперся, – тут же оповещает собравшихся за гаражами Титов.

Здесь не только наши, но и ашки, и десятый класс, девчонки тоже, включая Румянцеву. Всего человек двенадцать. Стоят группками, а кто-то и сам по себе.

– Че надо? – тут же набычивается Журкин.

Окинув его равнодушным взглядом, я отхожу чуть в сторону. Типа я не с ними. Вытягиваю из пачки сигарету, вставляю в зубы и, глубоко затянувшись, прикуриваю. Пока все идет хорошо, я не кашляю и дым из ушей не валит. Во рту по-прежнему мерзко, но перетерпеть можно. Достаю телефон и утыкаюсь в него, будто читаю. Реакция не заставляет себя ждать.

– Совсем попутал? – Журкин, кажется, теперь у них за главного. Подходит ко мне и сверлит бычьим взглядом: – Пошел вон отсюда.

– Не мешай, – отмахиваюсь я от него. – Дай параграф дочитать.

– Какой, к черту, параграф? – обалдевает он. – Ты сюда дорогу забудь.

– Фигасе! Святоша курит, – подваливает Румянцева.

Она настроена более доброжелательно, чем парни, за что я ей очень благодарен.

Ляпин принюхивается:

– По ходу, ладан.

– Ты правда ладан куришь? – хрипло смеется Румянцева.

– Я курю фимиам.

– А это что такое?

– Типа ладана, только круче.

– Дрянь какую-то курит, – морщится Титов. – Табачище дешевый. Небось отечественный.

– Погодите, – останавливает их Журкин. – Я, кажется, доходчиво сказал ему отваливать. Или он нарочно нарывается?

– Послушай, – тороплюсь сказать я, потому что сигарета от глубоких затяжек почти истлела, а перемена скоро закончится, – я хожу, куда хочу. Ясно? И ты или кто-то еще мне не указ.

– Это он без Макарова борзеть начал, – подтявкивает Титов.

– Именно! – Журкин бьет мне по руке с телефоном. – Ты нарочно пришел, да? Позлорадствовать насчет Сашки?

Я убираю телефон в карман, достаю еще одну сигарету,