Очищение тьмой - Владимир Безымянный

Жена Склярова казалась еще более неприметной, чем ее покойный супруг. Во всем ее облике преобладала какая-то смесь вялости и непроходящего испуга, изредка сменявшаяся беспорядочными суетливыми движениями. Говорила она почти беззвучно, словно силы покидали ее, и звук голоса напоминал шелест пересохшей архивной бумаги.

- Он был таким мягким человеком, мухи никогда не обидел. Рылся в старых изданиях, экспериментировал на кухне - все эти забытые рецепты, пытался создать что-то новое... Много публиковался в печати, с книгой дело двигалось мало-помалу. Алексей, если брался за что-либо, отдавался делу целиком, вот как с этими катакомбами. И совершенно был чужд всякой корысти. Как могла так поступить эта Вострикова!.. Она же его оскорбила. Ведь у него рак был, он страдал... Какие гонорары?.. Он остатки сил тратил. У него даже башмаков приличных не было, стыдно сказать. За день до гибели купили... а то бы и похоронить не в чем. Разве это жизнь? Все на нервах...

В мрачных и сырых, причудливо переплетающихся ходах и коридорах, где мерцал сероватый, безжизненный свет, Мерецков почти сразу потерял ориентировку. Все казалось одинаковым - от осклизлых стен до нависающих потолков, покрытых крупными каплями влаги и известковыми натеками. Туннель сузился настолько, что, казалось, со встречным не разминуться. Перед Мерецковым и позади него шагали два конвоира - смахивающий на шкаф верзила со стертым, как бы расплющенным лицом, и вертлявый коротышка, походивший на игрушечный скелетик из тех, какие некогда было модно вешать на лобовом стекле машины. Скелетик поигрывал здоровенным револьвером.

Шли уже долго, и Мерецков потерял счет поворотам, спускам и подъемам. Наконец воздух потеплел, в боковых проходах ползали отблески света, стали показываться какие-то смутные фигуры, казавшиеся Мерецкову безусловно зловещими.

Конвоиры обменивались с этими полулюдьми-полутенями отрывистыми звуками, напоминающими кабанье похрюкивание, и тем не менее это были слова, относившиеся к пленнику. В них явно слышалось удовлетворение.

Мерецков в роли жертвы оказался едва ли не впервые. Ему случалось хаживать под конвоем, но там конвой был связан требованиями законов и устава. Здесь же и думать не приходилось ни о каких гарантиях, кроме одной - при малейшем подозрительном движении гарантирована пуля в затылок.

Грубый тычок в спину заставил его вздрогнуть. К такому обращению невозможно было привыкнуть, ведь уголовный мир дневной поверхности давно и безоговорочно был в подчинении у Мерецкова, и иного он не допускал. Если он выберется - война, война этому отребью, устроившему ловушку, война до тех пор, пока в подземных норах не останется ни одной крысы.

- Заходи, Костя, чего топчешься? - в глубине помещения, освещаемый пламенем камина, восседал носатый брюнет в потертой одежде. Волосы его слиплись сосульками, лицо было совсем молодое, но кожу покрывали морщины, забитые белесой пылью. Взгляд был издевательский и насмешливый.

Так на Мерецкова уже давно никто не смотрел. Этот определенно чувствовал себя подземным царьком... да и конвоиры ловили каждое его движение.

Брюнет поднялся и заходил по довольно просторной пещере, едва не задевая головою свод. В глазах его светилась какая-то одержимость, это были глаза человека больного и крайне опасного, а главное - Мерецков где-то уже видел их раньше, но где - не мог вспомнить. Эта скользящая улыбка, маленький, не мужской рот... Что-то очень знакомое.

- Ты, никак, Костя, не рад? В чем дело? Ты же весельчак большой. Только что-то невесело нынче от твоих шуток.

- Я, наверно, чего-то не понял. Кому не весело, что за шутки? Что вам, парни, от меня нужно? Вы, часом, не ошиблись?

Конвоиры заржали. Брюнет неопределенно хмыкнул.

- Ты все-таки шутник, Костя. Ну с кем тебя живого спутаешь? Ты же как клещ в город вцепился и тянешь, тянешь..

- Что? - Мерецков сделал недоумевающее лицо.

- Ты, я вижу, прикидываешь, кто из твоих клиентов тебя сдал? Не суши мозги, не твое это теперь дело. Теперь твои дела - наши.

- Да какие дела? Вы что, парни?..

Брюнет дернул углом губ. Кулак конвоира дважды врезался в спину Мерецкова в области почек. Колени подломились от нестерпимой боли. Сильным рывком за волосы его поставили на ноги. Мерецков обмяк, делая вид что все, сломался.

- Ты это не темни. Тут власти, кроме нас, нету. Здесь и самый крутой ОМОН не достанет, так что придется тебе жизнь заслужить. В случае чего никто тебя здесь не найдет, да и искать не станет, не обольщайся.

Мерецков кивнул, но длинноносому этого было мало.

- Главное, не раздражай меня, а то сдохнешь раньше того срока, что тебе Господь отмерил. А как по твоим злодействам - то давно пора. Кто-кто, а мы-то знаем, сколько ты крови попил!

И снова удар по почкам. Еще один - в печень.

- И помни - на земле нет места лжи, всякое тайное станет явным рано или поздно. Ради этого и мы живем, так что зря ты нас "крысами подземными" величаешь. Мы ведь и загрызть можем, а нужно - и наверху достанем.

- Знаю. - Мерецков лихорадочно соображал, с кем из "верных" приходилось толковать об обитателях катакомб, кто подставил его под удар и, в конечном счете, - чего от него хотят.

По лицу брюнета, освещенному тусклым светом, нельзя было ничего прочитать. Слова он цедил монотонно, без всякого чувства.

- Избаловались вы там наверху со своими... белыми. С дерьмом этим. А мы в темноте живем, в черноте. Знаешь, как в Америке, в гетто. Ты-то помнишь, как к власти пришел? Вот и мы будем резать, духу хватит. А вот информации кое-какой нам недостает. Но это не беда, ты нам поможешь. И не брыкайся, не в прокуратуре.

Так вот откуда ниточка потянулась! Неужели уже и эти, законники хреновы, подземную сволоту оседлали? Надо держаться до последнего, цепляться за малейший шанс. Информация! Ясно-понятно, чужими руками прокуратура подгребает или кто там за ними стоит.

- Трудно думаешь, Костя. Так, помолчав, и помереть недолго. Иди-ка сюда.

В дальнем углу, рядом с камином, в глаза бросились темные пятна на полу, какие-то потеки и отвратительные сгустки. На стене висели неясного назначения инструменты, камин чадил, время от времени выбрасывая длинный багровый язык пламени, и тогда тьма отступала. Так вот оно что! - осенило Мерецкова, и сейчас же стало понятно, откуда ползет этот сладковатый смрад, из-за которого ему все время приходилось бороться с подкатывающей тошнотой.

Брюнет пошевелил угли кузнечными щипцами, да так и оставил их калиться в самом жару.

Корчить из себя героя Мерецков не собирался. Но и нельзя было "потерять лицо", выказать смертельный ужас, затопивший сознание. В конце концов, своим положением он обязан тому, что от природы был неплохим психологом.

Помедлив, потоптавшись у огня, он, наконец, выдавил из себя, как бы смирившись с неизбежностью:

- Вы бы хоть сказали, что вам нужно. Может, не стоило и огород городить, сам бы пришел? Поговорить-то есть о чем, давно друг о друге слышим. Не знаю, кто там что наплел, но я к вам всегда относился с уважением, восхищался и дисциплиной, и тем, что живы у вас еще идеалы. Большая редкость по нынешним временам. Полагаю, нам следовало бы подумать о сотрудничестве, а поначалу хотя бы познакомиться.

Волосатый перестарок осклабился и отрекомендовался:

- Вот и ладно, Костя. Зови меня просто: Второй. А у парней номера слишком длинные, чтобы ты их запомнил. Да и ни к чему. Какая тебе разница, ведь не за этим пришли. Расскажи-ка нам, Костя, все подчистую о своей системе налогов. Чего ты корчишься? Может, до щипцов дело и не дойдет.

- Нет проблем. Вас интересуют, как я понял, суммы, которые выплачивают... собственно, даже и не мне... но... я ничего не собираюсь скрывать.

- Ей-богу, сынок, и не стоит. Я ведь люблю по словечку вытягивать, постепенно, мало-помалу. Начнем с ноготков... потом коленочки... - мягким тенорком заговорил, казалось, сгусток мрака слева у стены. На свет из-за спины охранника выступила фигура, которая могла бы показаться комической, если бы не скальпель, зажатый в худой, перевитой узлами вен руке старика, да длинная сверкающая игла - в другой. Легкий венчик пушистых седых волос обрамлял плешь, казавшуюся в полумраке присыпанной древесной трухой. Согбенный и хилый, словно нищий со старинной гравюры, старик вместе с тем буквально изучал опасность.

- Мальчик не хочет говорить? Ох, грехи наши тяжкие... А косточки хороши у него, нежные косточки... В самый раз...

Приплясывая и паясничая, старик понемногу приближался. Игла в его руке выписывала немыслимые кривые, тянулась к Мерецкову, которого внезапно зажали между собой конвоиры и рывком швырнули в кресло. Еще миг - и его руки намертво прикручены тонкими цепями к подлокотникам.

Старик был уже рядом, примеривался со своим скальпелем, сладострастно прикидывал, куда бы воткнуть его узкое жало.

Однако здесь он допустил промах. Ему следовало бы зайти сбоку, а он оказался перед креслом, еще бы чуть-чуть - и его не достать, но Мерецков уже выбросил ногу, изогнувшись дугой, - короткий, как щелчок бича, удар достиг цели. Старческое колено тихо хрустнуло, и лысый палач со стоном, постепенно поднимавшимся до истошного воя, рухнул на пол, заскреб пальцами по камню.