Человек, рисующий синие круги - Фред Варгас
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сегодня он впервые представил ее мертвой.
Его это настолько потрясло, что он зашел в кафе, сел за столик и заказал кофе. Лоб его пылал, а на висках выступил пот. Он видел ее: она умерла несколько дней назад, ее тело разложилось и лежит под могильной плитой, и рядом с ней в могиле - маленький сверток с останками Ричарда Третьего. Он пытался звать на помощь араба с верблюдом, воина-африканца с копьем, голландского моряка, владельца кафе в Бельвиле. Он умолял их вернуться и вновь возникнуть у него перед глазами, сыграть спектакль, как в театре марионеток, и изгнать видение могильной плиты. Но ни один из этих негодяев не соизволил объявиться. Они оставили Адамберга на растерзание страху. Мертва, мертва, мертва. Камилла мертва. Конечно, она мертва. Покуда он представлял ее себе живой, даже если она обманывала его, как и он ее, и скрывала от него свои мысли, даже если она ласкала молодого служащего в каирской гостинице, присланного прогнать тараканов, или фотографировала облака где-нибудь в Канаде (Камилла коллекционировала облака с человеческим профилем, а найти их совсем не просто), даже если она уже не помнила ни лица Адамберга, ни его имени, - даже если все обстояло именно так, но Камилла по-прежнему существовала где-то на этой земле, все было в полном порядке. А если Камилла умерла в каком-нибудь уголке планеты, значит, прервалось дыхание жизни.
Если умерла Камилла, чудесное дитя греческого бога и египетской уличной девки (Адамбергу казалось, что только таким и могло быть происхождение его малышки), тогда уже не стоило суетиться по утрам и заниматься весь день делами. Наверное, не стоило ни разыскивать убийцу, ни помнить, сколько сахару класть в кофе, ни спать с Кристианой, ни замечать камни на мостовой, если где-то на свете не украшала собою жизнь его Камилла; серьезность ее чела и беспечность ее уст, соединяясь, сплетались в восьмерку - символ бесконечности. Если Камилла умерла, значит, Адамберг потерял единственную женщину, которая могла тихонько прошептать ему утром: «Жан-Батист, я уезжаю в Уахигуиа. Это у истоков Белой Вольты». Отстранившись от него, она сказала: «Я тебя люблю», оделась и ушла. Он подумал, что надо не забыть купить хлеба. А она не вернулась, его любимая малышка. Прошло девять лет. Он был бы не так уж далек от истины, если бы сказал: «Я знаю, что такое Уахигуиа, я даже прожил там какое-то время».
Ко всему прочему, теперь здесь была Кристиана, уверенная в том, что утром сварит ему кофе, тогда как его любимая малышка отдала концы где-нибудь на другом краю земли, а его не было рядом, чтобы хоть попытаться что-нибудь сделать. И он в один прекрасный день испустит дух, так и не повидавшись с ней. Он мечтал, что Матильда Форестье сможет вытащить его из этого мрака, хотя звонил ей совсем по другому поводу. Он надеялся, что, увидев Матильду, сможет запустить фильм с того момента, где застряла пленка: с эпизода в каирском отеле. И Матильда позвонила.
Адамберг посоветовал лишившейся последних иллюзий Кристиане побыстрее лечь и уснуть, потому что он вернется поздно, и полчаса спустя он уже был в доме Матильды Форестье.
Она встретила его с такой радостью, что он даже перестал задыхаться от преследовавшего его последние несколько часов ощущения, будто внутри него умирает вселенная.
Она даже порывисто поцеловала его - не то в щеку, не то в губы, - рассмеялась и заявила, что это было очень приятно, что она сразу присмотрела место для поцелуя, что в таких вещах она всегда очень щепетильна, что ему не стоит беспокоиться, потому что она берет в любовники только мужчин своего возраста и этот принцип соблюдается ею неукоснительно, дабы избежать ненужных историй и неприятных сравнений. Затем она положила руку ему на плечо и проводила к столу, где какая-то старая дама раскладывала пасьянс и одновременно разбирала почту, а слепой великан, сидевший рядом, судя по всему, давал ей советы касательно обоих ее занятий. Стол был овальный и прозрачный, внутри него в воде плавали рыбы.
- Это стол-аквариум,- объяснила Матильда. - Я его сама придумала как-то вечером. Вещь броская и немного легкомысленная… как я сама. Рыбам не нравится, когда Клеманс раскладывает пасьянсы. Всякий раз, как она хлопает картой по столу, они пугаются и прячутся, видите?
- Не сошлось, - вздохнула Клеманс, собирая колоду. - Это знак: должно быть, мне не следует отвечать на объявление хорошо сохранившегося мужчины шестидесяти шести лет. А мне так хочется. Я так прониклась тем, что там написано.
- И много раз вам приходилось отвечать на объявления? - осведомился Шарль.
- Две тысячи триста пятьдесят четыре раза. Но никого подходящего я так и не встретила. Наверное, судьба у меня такая. Иногда я говорю себе: «Клеманс, никогда - никогда у тебя ничего не получится».
- Получится обязательно, - сказала Матильда, стараясь ее подбодрить, - особенно если Шарль поможет вам составлять ответы. Он ведь мужчина, поэтому знает, что могло бы понравиться другим мужчинам.
- Однако, судя по всему, этот товар продать не так-то просто, - заявил Шарль.
- Я рассчитываю на вас, может, вы все-таки найдете какой-нибудь способ,- ответила Клеманс с таким видом, словно никогда и ни на что не обижалась.
Матильда провела Адамберга в свой кабинет:
- Давайте устроимся за моим космическим столом, если он вас не раздражает. Он оказывает на меня благотворное воздействие.
Адамберг внимательно осмотрел стол из черного стекла, усыпанный сотнями сверкающих точек, создаваемых подсветкой снизу. Они составляли изображения небесных созвездий. Это было очень красиво, даже слишком.
- Мои столы совершенно неинтересны с коммерческой точки зрения,- сообщила Матильда. - Напротив вас,- продолжала она, тронув пальцем столешницу,- находится созвездие Скорпиона, вот здесь - Змееносец, дальше Лира, Геркулес, Северная и Южная Корона. Вам нравится? Я обычно сижу здесь, поставив локти на созвездие Рыб. Открытые людьми созвездия - сплошной самообман. Пока их открывают, тысячи звезд, свет которых мы видим, успевают исчезнуть, и получается,
