Перекрестки - Уильям Янг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я хочу, чтобы не осталось неясностей. Любого? Я могу вылечить любого, кого захочу? Я способен на это?
Иисус наклонился к нему.
— Да, ты можешь вылечить любого человека, но не самостоятельно, а с моей помощью. Это я вылечу выбранного тобой человека через тебя. Но физическое исцеление всегда временное. Даже вероцелители в конце концов умирают.
— Так значит, любого.
— Да, Тони, кого угодно. — Иисус улыбнулся, но постепенно улыбка стала исчезать с его лица, и Тони протянул руку, словно желая вернуть ее.
— Ну что ж, ладно, — пробормотал он едва слышно. — Хорошо! Разреши тогда задать еще вопрос: я что, должен уверовать в Бога, чтобы это сработало? — Он опять посмотрел на последние угли в очаге, все еще распространявшие ощутимое тепло. Он не был уверен, что правильно расслышал ответ Иисуса. Впоследствии ему казалось, что Иисус сказал: «Исцеление никак с тобой не связано, Тони».
Он лег — и начал ускользать куда-то.
7
Не сбиться с пути
Известно: чем меньше осталось пройти,
Тем больше рискуешь сбиться с пути.
Пол Саймон[18]На Портленд опустилась ночь. Где-то за облаками, которые, казалось, навечно зависли над городом, поливая его дождем, плыла полная луна, и в приемном покое университетской больницы начался обычный для полнолуния наплыв пациентов. В блоке интенсивной нейрохирургии на седьмом этаже все было, к счастью, тихо и спокойно, не считая привычной суеты медперсонала, работавшего в размеренном, давно установившемся ритме, и жужжания различных контрольных устройств и прочей электроники.
Доктор Виктория Франклин, заведующая отделением нейрохирургии, совершала обычный вечерний обход с группой студентов, которые следовали за ней, как цыплята за наседкой; каждый надеялся чем-то выделиться из общей массы, но не в худшую сторону. Доктор Франклин была невысокая афро-американка довольно непрезентабельной внешности, но цепкие глаза и властная манера моментально приковывали к ней внимание.
Дошла очередь до палаты номер 17. Подойдя к кровати, курирующая студентов молодая женщина-ординатор просмотрела записи на листке, закрепленном рядом на стене.
— Это мистер Энтони Спенсер, — сказала она. — Через пару недель ему исполнится сорок шесть… если он доживет, конечно. Он бизнесмен и уже дважды обращался в нашу больницу. В первый раз у него было порвано ахиллово сухожилие, во второй начала было развиваться пневмония, в остальном же он не жаловался на здоровье. Вчера поступил к нам с двойной травмой головы, довольно большой раной на лбу и сотрясением мозга — вероятно, вследствие падения на бетонный пол; этим же объясняется кровотечение из правого уха.
— Подобное кровотечение является симптомом… чего? — задала наводящий вопрос доктор Франклин.
— Трещины в основании черепа, — ответила ординатор. — Пациент едва не скончался, когда прибывшая на место бригада пыталась зафиксировать его позвоночник. Он был немедленно доставлен сюда, и обследование выявило субарахноидальное кровоизлияние и менингиому в центральной части лобной доли мозга, под серповидной складкой.
— И какова общая картина? — спросила заведующая.
— Крайне необычное сочетание трех факторов: травмы, аневризмы и опухоли.
— В каком полушарии опухоль?
— М-мм, мы точно не знаем, но часы он носил на правой руке.
— И почему это важно?.. — обернувшись к студентам, спросила заведующая.
— Э-э, он левша?
Пока заведующая и ее свита обменивались вопросами и ответами, прежде чем перейти к следующему пациенту, в соседнем здании, на десятом этаже Детской больницы Дорнбеккера, происходил более напряженный разговор.
Молли Перкинс была измотана и раздражена. Жизнь матери-одиночки и так-то не сахар, а в такие дни — просто невыносима. Считается, что Бог не нагружает на человека больше, чем тот может вынести, но Молли казалось, что она уже почти достигла предела своей выносливости. Учитывает ли Бог тот груз, который она взяла на себя добровольно, в дополнение к тому, что ей полагалось по норме? А тот, который взвалили на нее другие? Молли надеялась, что учитывает.
Она беседовала с дежурным врачом. Молли вела подобные беседы уже месяца четыре. Она понимала, что доктор не виноват в ее горе, но в данный момент это не имело значения. Ему просто не повезло, он попал под горячую руку, и Молли обрушилась на него со всеми своими бедами. Но доктор сочувствовал ей и терпеливо ждал, пока она сбросит скопившееся напряжение. В двадцати метрах от этого самого места ее бесценная четырнадцатилетняя дочь Линдси умирала от миелолейкоза и от лекарств, которые были ей прописаны, чтобы заставить это слабое дрожащее человеческое существо сопротивляться болезни. Молли сознавала, что в больнице полно других пациентов, которые так же, как ее Линдси, ведут борьбу с собственным организмом. Но она слишком устала, чтобы думать о чем-либо помимо собственного несчастья.
В больнице было немало сострадательных людей вроде того, которого атаковала Молли. Они самоотверженно сражались на переднем крае, и хотя позже, в тиши своего дома, могли оплакать умерших пациентов, во время работы они держали себя в руках. Их преследовало чувство вины за то, что они продолжают жить, смеяться и любить, в то время как другие, часто совсем юные и невинные, гибнут, несмотря на все их старания.
Всем родителям, как и Молли Перкинс, нужно было, чтобы кто-то развеял их сомнения, придал им уверенности — даже тогда, когда оснований для нее не было. Все, что могли сделать врачи, это сообщить какие-то новые факты, показать диаграммы, попытаться объяснить происходящее и смягчить возможные или неизбежные удары судьбы. Конечно, бывали и победы, которые, впрочем, не уменьшали горечи потерь, особенно если последние шли одна за другой.
— Завтра мы сделаем еще несколько анализов, миссис Перкинс, и посмотрим, далеко ли еще до той точки, где количество лейкоцитов достигает нуля. Знаю, вы уже много раз слышали подобные объяснения. Прошу прощения, если это выглядит как уловка, чтобы успокоить вас. Вы сможете прийти завтра? Линдси будет легче, если вы будете рядом.
— Да, я приду.
Молли поправила прядь белокурых волос, которая вечно не хотела находиться на положенном месте. Что-то скажет ей босс? Рано или поздно терпение у него лопнет. Не может же он вечно заставлять других работать за нее. Хотя Молли работала сдельно и платили ей только за выходы, пропуски все равно нарушали общий график. Большинство сотрудников относились с пониманием к ее ситуации, но у них были свои заботы, свои семьи и дети.
Молли взглянула на сидевшего неподалеку шестнадцатилетнего Кэбби. Он просматривал альбом с фотографиями родственников и друзей, который всегда брал в больницу, чтобы скоротать время. Парень покачивался взад-вперед на стуле в такт какому-то ритму, не слышному посторонним. Он был занят делом, и слава богу. За ним нужен глаз да глаз.
Почувствовав на себе взгляд Молли, Кэбби поднял голову, улыбнулся своей неотразимой улыбкой и приветственно помахал рукой. Молли послала ему воздушный поцелуй. Кэбби — ее первенец, плод истинной любви, как она думала поначалу. Тед был с нею вплоть до того момента, когда впервые взглянул на плоское круглое лицо новорожденного, его раскосые глаза и маленький подбородок. Романтический идеализм, который воодушевлял любовника Молли, наткнувшись на неожиданное препятствие, потерял управление и разбился о реальность ежедневной самоотверженности.
Оба они — и Молли, и Тед — были здоровы и полны наивного юношеского оптимизма в борьбе с общим врагом — окружающим миром. Не желая подчиняться системе, они отказались от патронажа во время беременности и сопутствующих анализов. Но даже если бы Молли знала, как все обернется, в ее отношении к сыну ничто бы не изменилось. После первого потрясения, когда у мальчика выявили нарушение когнитивных функций, ее любовь к сынишке только возросла и стала отчаянной. Молли никогда не сможет забыть выражение горького разочарования на лице Теда, и чем сильнее она любила их невинно обделенного мальчика, тем меньше становилась любовь Теда к ней. Она не желала сдаваться и спасаться бегством, он же сделал и то и другое.
В связи с рождением ребенка, не отвечающего их ожиданиям, некоторые мужчины, вдруг осознав, что они смертны, или столкнувшись с разочарованием и повышенным вниманием посторонних, пытаются оправдать свою трусость прекраснодушными речами и ускользают через черный ход. Тед даже не соизволил попрощаться. Через три дня после рождения Кэбби Молли вернулась в их небольшую трехкомнатную квартирку над баром, в котором она работала, и не обнаружила никаких следов Теда — словно он никогда и не жил здесь. И за все последующие годы она ни разу не видела его и даже не слышала о нем.